Траблшутинг в буддийском монастыре
Виктор Живицкий на момент описанных здесь событий имел двадцатилетний опыт в сетевой инженерии. У него была жена, дочь и рабочая виза в Таиланде. Когда в 2015 году в центре Бангкока прогремел взрыв, он потерял и жену и дочь. Он не смог вернуться к работе, начал забывать спать, есть, и стал находить себя среди незнакомых мест, дорогу к которым кветиапин и венлафаксин исправно вычёркивали из памяти. Когда и медстраховка исчерпала себя, Виктор был в том же состоянии, в которое его погрузила весть о гибели жены и дочери: он крепко отсутствовал в себе.
Жизнь не щадит слабых и сломленных. Виктор быстро скатился до бродяжничества. Иногда он появлялся у кофейни Eiah Sae 益生 на улице Phat Sai, у таицев знаменитой тем, что однажды её посетил член королевской семьи (о чём есть фотография в огромной позолоченной рамке прямо над кассой), у китайцев же известной за лучший кофе в Бангкоке. По обеим из этих причин эту кофейню посещал Д., который во время пандемии организует фонд помощи соотечественникам и поможет множеству людей, застрявшим в Таиланде.
В один из дней Д. заметил Виктора и подошёл к нему.
Эта встреча заронила зерно выздоровления в больную душу Виктора и тысячу бат в его карман на дорогу в буддийский монастырь. Так началось его путешествие, о котором ваш покорный слуга узнает по нескольким траблшутинг-постам на форуме Huawei. С Виктором удастся связаться, получить от него эту историю и опубликовать здесь с его согласия, не изменив ни слова. Эта история о том, как знания после десятилетий практики стали частью самого человек, и, может быть, помогли выстоять ему в трагедии, из-за которой лучшая часть его души была вырвана безвозвратно.
История Виктора Живицкого, рассказанная им самим: будда
Я оказался у закрытых ворот монастыря спустя 4 часа после заката, потратив на путь из Бангкока два дня. За это время меня подвезло множество людей, ни один из которых не взял с меня ни копейки. Я ехал на машине скорой помощи, в которой меня поили и кормили как лучшего друга. Школьный учитель в Khon-Kaen даже предлагал остаться жить у него и работать в школе английского языка, которой он владел. Другой, завидев, что я моюсь в бассейне для разведения рыб, а потом доедаю чьё-то оставленное на тротуаре мороженое (обычное поведение для меня тогда), купил мне пакет продуктов. Третий отвёз в свой дом, чтобы высыпать мне в руки целую кубышку мелочи, которую он собирал несколько лет. Люди давали мне деньги и продукты, хотя я ни разу не просил их об этом. Они видели меня, бредущего вдоль дороги, останавливались, спрашивали куда я следую и, казалось, одно упоминание о пункте назначения говорило им обо всём. Даже к воротам монастыря меня подбросил на скутере местный мальчишка, избавив шагать 10 километров с отворота дороги на Udon Thani, последнего крупного города перед границей с Лаосом.
Женщина с пышной шевелюрой вышла из темноты и дала понять, что провести ночь нужно в помещении «под большой крышей», где другая женщина, лишённая волос на голове, шептала что-то перед алтарём. Внутри были изображения святых, статуи, повсюду электрические розетки, вентиляторы и несколько стеллажей, забитых вещами для сна. Я помылся в душевой рядом, укутался в чистое одеяло и впервые за долгое время уснул сном здорового человека.
Ворота монастыря открыли в 5 утра. Молящаяся женщина была в той же позе, когда я проснулся. Но теперь рядом с ней склонились перед ликами святых ещё несколько человек. Я сделал фотографию:
Лавки перед воротами заполнялись людьми. Каждый из людей нёс что-то из еды. У самых ворот выстроились торговцы: предлагали купить фрукты, сладости и молочные напитки. Рядом с ними за термосом сидела та женщина с пышной причёской, она бесплатно угощала кофе и печеньем. Тут же ведро с мыльной водой, в котором подразумевалось вымыть за собой кружку. Толком не разобравшись кто торговец, а кто — нет, я протянул несколько банкнот одной даме, надеясь обменять их на бананы. В ответ она только холодно кивнула, не приняв денег.
Из ворот монастыря вышла группа монахов. Они дошли до последней лавки и те из них, что были помоложе, проследовали дальше в деревню, а те, что были постарше — повернули обратно и, люди, что стояли за лавками, принялись перекладывать принесённую ими еду в чаши (или патты), которую каждый монах нёс с собой. Начался сбор подаяний (Пиндапата). Подаяний было так много, что каждого монаха сопровождало несколько человек: они перекладывали еду из патт в тазы, чтобы патты не заполнялись полностью и люди могли совершать ритуал дальше. Когда монахи поравнялись с дамой с бананами, она положила их в патт, и я со стыдом, спрятав банкноты, отпрянул в сторону.
За воротами грунтовая дорога поднималась к молитвенному помещению. Сюда же приносили собранную еду. Монахи, прихожане и европейцы в белых одеждах помогали разложить продукты для завтрака. В воздухе царила атмосфера теплоты и значимости происходящего. Вокруг было много живности, она спокойно прогуливалась среди людей. Здесь и павлины, и ящерицы, и черепахи, и курицы, и собаки: огромные и обласканные.
В восемь часов начался завтрак. Старый монах произнёс молитву. Все без исключения прижали лбы к полу и повторили за ним каждое слово. После приступили к еде. Чего здесь только не было! И всё свежайшее: рис, приготовленный самыми разными способами, острые супы с курицей и другими видами мяса, салаты, выпечка и фрукты с тонкой и сочной кожурой, мякоть ещё слаще.
Седовласый старик в белой одежде пригласил меня в кружок, в котором были только иностранцы. До этого я потерянно стоял в стороне.
Никто ничего не говорил. Каждый из них пребывал сам в себе. Их было 6 или 7 человек.
Кто-то посмотрел на меня, кто-то кивнул, не отведя взгляда от своей миски, кто-то ехидно улыбнулся. В целом, все были заняты своей едой.
— Питание здесь один раз в день, утром, — сказал Седовласый. — Когда все закончат, можешь положить в пакетик еды и подкрепиться в течение дня, — он дал полиэтиленовый пакетик.
Кто-то спросил меня, чем я занимался в жизни. И в этом «в жизни» было ровно столько, сколько бывает в упоминании о чём-то умершем. Я ответил, что был сетевым инженером.
Все взяли по пакетику с едой и принялись убирать подносы, складывать их около раковины, подбирать полотенца и грязную посуду. Уборкой занимались только послушники в белой одежде, монахи же забрали свои патты и скрылись в джунглях.
Помещение «столовой» после заката:
От «столовой» внутрь джунглей тянулись тропы, их множество было, и они переплетались друг с другом. Седовласый привёл меня в деревянный двухэтажный дом на четыре комнаты. Таких домов здесь было три или четыре, все новые — не более пяти лет постройки, бетонный фундамент. Вокруг каждого дома по периметру тянулся неглубокий канал, наполненный водой, служащий преградой от насекомых.
Мы поднимались наверх по наружной лестнице дома, когда Седовласого схватил за локоть старик среднего роста со злым взглядом. Он отвёл моего проводника чуть в сторону и сказал, не стесняясь в выражениях:
— Какого чёрта ты притащил «этого» в наш дом! Здесь и так два человека! Вёл бы его к себе! Вечно только о себе печёшься!
Старик недовольно фыркнул и громкими шагами удалился. Седовласый разомкнул навесной замок на двери комнаты и провёл меня внутрь.
— Кто это? И почему он так недоволен? — спросил я.
— Это Боб, он всегда такой, не обращай внимания, — и он изобразил на лице авокадо.
Комната была просторной. Окна имели ставни и решётку от животных, внутри из мебели стул и небольшой стол в виде прикрученной к стене полки, на полу циновка, несколько одеял аккуратно лежали в углу. Также была москитная сетка, свечи, чайник, на полке фигурка Будды и несколько изображений просветлённых.
— Ну вот, здесь ты сможешь заниматься медитацией, во дворе также есть тропинка для этих целей. Ты что-нибудь знаешь о медитации?
— Ничего.
— Тебе придётся забыть всё, что тебя связывало с прошлым, всякие мысли о мирском изгони прочь. Конечно, это нелегко, но ты должен беспрестанно повторять только одно слово «будда». Запомни, это очень важно, и это единственный путь к освобождению. Будда, будда, будда, будда… Постарайся выпрямить спину, принять позу лотоса. Кстати, о позе… Во время завтрака необходимо сидеть только поджав под себя ноги. Если ты будешь сидеть с выпрямленными ногами, демонстрируя свои пятки, это будет знаком неуважения к окружающим. Ты разговаривал с Учителем Мартином? Тебе следует свидеться с ним, чтобы он «принял» тебя.
Я посмотрел в окно. Во дворе несколько человек в белых одеждах ходили по глиняным дорожкам взад и вперёд и бубнили «будда…».
Воровство ананасов
Территория монастыря была обширна и, по моим наблюдениями, делилась на 5 частей: святые, ритуальные и мемориальные места (вроде «столовой» и красивого особняка рядом, в котором жил и умер местный будда), места жительства монахов в джунглях, места жительства послушников в белых одеждах: мужская и женская территория, и хозяйственные помещения для скарба.
Лой, послушник-иностранец, парень из Голландии, 4 месяца в монастыре, сказал, что пройти в джунгли можно только утром (когда монахи завтракают. Видеть быт монахов — табу). Изучая территорию монастыря, я случайно забрёл туда и наткнулся на бунгало выстроенное на бамбуковых стволах. Из него выглянул молодой мальчик-монах и велел мне проваливать.
Лой морил себя ночной медитацией, и не ел уже три дня. Он говорил, что голодание помогает ему медитировать. Он неизменно приходил на завтрак, но к еде не притрагивался. Глаза у него были красные, и сам он был покрыт какими-то красными пятнами. Он говорил, что очень устал.
Другой иностранец — немец Гюнтер. Горбатый, словно прижатый к земле, на вид около сорока лет, ходил быстрыми шагами и что-то бормотал под нос (не иначе как «будда»). За завтраком он стащил пакет с пятью или шестью баночками пепси-колы и утащил к себе в бунгало.
Мой сосед по этажу — таец. Имени его не знаю, мы ни разу не говорили. По-английски он не говорил. У него были женские чёрные трусы. Он имел привычку стирать их по нескольку раз в неделю и вывешивать во дворе дома. Вообще, он был не очень общителен, замкнут, но деятелен, постоянно чем-то занимался. У себя он появлялся редко, и я ни разу не видел, чтобы он медитировал или ходил по дорожке.
Другой таец занимал комнату на первом этаже. Он имел привычку сидеть «под большой крышей» за территорией монастыря и смотреть на прохожих. Больше о нём сказать нечего.
Все эти люди выглядели несчастными. Место скорби, духовный лепрозорий. Каждый занят своими душевными проблемами. Минимум разговоров, словно говорить — это преступление. На мужской территории на каждом доме надпись: «Please keep the place tidy and clean. No ladies».
За завтраком в их кругу чувствовалось напряжение. Еду брали с собой мало и делали это нерешительно, словно грешили перед Буддой. Они подолгу смотрели на неё, предлагали друг другу. Наконец решались и клали банан или рисовую завёртку в карман.
Хоть и еды хватало, но я чувствовал, что не наедался. Рядом с тропами находились небольшие постройки для животных — в них монахи оставляли фрукты, обычно ананасы и бананы. Я воровал их. Убедившись, что никого нет поблизости, я хватал ананас или связку бананов и, прижав добычу к телу, семенил к домику, где, заперевшись в комнате, жадно пожирал плоды.
В тот день я как раз положил в рот кусочек сочнейшего ананаса, когда услышал как Лой зовёт меня.
— Идём, тебя хочет видеть Учитель Мартин.
Тыква
В небольшом «сарайчике» на циновках перед Учителем Мартиным и другим европейцем, сидевших на небольшом возвышении, расположились послушники «белые рубашки». Кто-то подвинулся, я сел. Все поклонились, кроме меня, и Мартин начал говорить, взглянув на меня неодобрительно. Моя гордость не позволяла мне кланяться, хотя я недавно доедал чьё-то мороженое, спал на улице, принимал подаяние, а теперь ещё и воровал ананасы у обезьян. Да, всё это так, но кланяться перед другим человеком я не мог.
— Прежде всего, это не гостевой дом, и вы тут не на отдыхе! — начал Учитель Мартин. — Нельзя расхаживать тут как у себя дома. И нельзя выходить за пределы монастыря, кроме утреннего времени. Сидите в своих «стафах» (анг. staff, так он называл домики, в которых мы жили), и занимайтесь медитацией.
Этот европейского лица мужчина был бритоголовым человеком лет сорока с отталкивающими чертами. В этих чертах было что-то лицемерное. Он курил сигарету за сигаретой и пил колу. Его голос был слишком самоуверен. В этом голосе в каждом слове сквозило снисхождение и превосходство. Он напомнил мне тыкву, которая своими размерами давит другие овощи на огороде.
Через несколько дней после моего появления в монастыре, проходя мимо, ко мне обратился старый монах иностранец. Он спросил не жарко ли мне расхаживать в такую жару с длинной копной волос на голове. Тогда я не обратил внимания на его слова, но на следующий день повторилось то же самое: он снова подошёл ко мне и задал тот же самый вопрос. В ответ я схватил ножницы и прочие цирюльные приблуды, и направился к реке неподалёку от монастыря, чтобы сбрить волосы. Я почти уже подходил к воротам, когда меня остановил Тыква (тогда я не знал кто он и какую роль тут выполняет). Он велел мне решать свои дела на территории монастыря и не совать нос за его пределы.
Достаточно было одного посещения этого сборища, даже пятнадцати минут, чтобы иметь исчерпывающее представление обо всём. Благо сборища эти проходили не более двух раз в неделю. Тыква на тот момент уже провёл в монастыре около пятнадцати лет:
— Вы должны отказаться от всего, от всего, что связывает вас с прошлым. Может быть, это кажется вам сложным, но иного пути нет. Вы должны понять, что нельзя находиться одновременно и здесь, и там, нельзя найти освобождение, находясь одной ногой в мирском. Освободитесь от внутреннего голоса, этого навязчивого голоса, с которым вы ведёте бесконечные диалоги и который, надеетесь, ваш помощник. Запомните, это не помощник. Каждое его слово, выслушанное вами, отодвигает вас на шаг назад. Освободите голову, откажитесь от головы, пусть в неё свободно войдёт пустота. И я говорю вам, что вернейший способ добиться этого — повторять «будда», беспрестанно говорите, говорите, говорите «будда»…
И все в этом духе, одно по одному.
На следующий день я проспал завтрак и пошёл воровать ананасы у обезьян, когда Тыква появился на тропинке и стал махать мне рукой.
Траблушинг в буддийском монастыре
— Ты, говорят, сетевой инженер? — дословно он сказал «network engineer».
— Да, был им.
Он стал говорить про буддийский праздник, для которого он хочет сделать трансляцию: старый монах будет читать молитву в «столовой», а остальные люди смотреть её в помещении «под большой крышей». Это традиционный праздник, проводят его каждый год и такую же трансляцию делали в прошлом году. Оборудование осталось, его никто не трогал, но сейчас, когда он попытался тестово поднять поток, то ничего не заработало.
Для начала я попросил рассказать мне как устроена топология, но Тыква ничего сказать не смог и вместо этого повёл меня «под большую крышу», где в подсобке в куче муравьёв стоял коммутатор Huawei S5710. Я напомнил ему его слова о том, что нельзя покидать территорию монастыря, но вместо ответа он дал мне ноутбук и консольный провод. А где USB-COM переходник, спрашиваю? Его не оказалось, и Тыква отправил мальчишку в город его купить.
Пока ждали, я сел на тротуар. Тыква курил в стороне. Ко мне подошёл монах, сел рядом и угостил семечками. Не успел я запихать первую семечку в голодный желудок, как Тыква подбежал ко мне и сильно надавил на мое плечо так, чтобы я шмякнулся на дорогу. «Простым людям нельзя сидеть на одном уровне с монахами», — сказал он.
Когда переходник привезли и удалось установить на него драйвера, я запустил терминал, снял галочку с Flow control и хотел было уже залогиниться на коммутатор, когда Тыква снова вмешался. «Зачем ты убрал эту галочку? Разве она не важна?» — спросил он, словно застал меня за воровством ананасов.
Dude, ты серьезно?! Хочешь, чтобы я объяснил тебе всё это, когда у меня с утра не было ни крошки во рту. Ладно, я взял тростинку и принялся рисовать на песке.
Это два типа контроля передачи данных, говорю ему. RTS/CTS — это механизм управления потоком. Он использует два дополнительных контакта на разъёме RS232, а именно RTS (Request to Send) и CTS (Clear to Send). Эти два дополнительных контакта позволяют получателю и отправителю оповещать друг друга о своём состоянии, типа отправитель даёт на линию +12 вольт, словно поднимает трубку телефона (RTS линия) и спрашивает: могу ли отправить некоторые данные? И получатель отвечает на звонок, поднимая трубку со своей стороны (CTS линия) и отвечает: да, можешь отправить мне немного данных (+12 вольт) или «отдыхай» (-12 вольт). Строго говоря, это позволяет драйверам устройств (аппаратный код) поддерживать надёжное соединение для передачи данных между передатчиком и приёмником. Изначально он разрабатывался для модемов, работающих в полудуплексном режиме (в один момент времени может происходить только или приём, или передача).
Data Terminal Ready/Data Set Ready (DTR/DSR) это же, в отличие от RTS/CTS, готовность к отправке/приёму данных, а не запрос/подтверждение. Чаще всего используются для коммуникации с принтерами. Управляется прошивкой в адаптерах (программный код).
Чтобы эти галочки работали, управление потоком должно быть настроено одинаково на обоих сторонах. Если на коммутаторе было включено программное управление потоком DTR/DSR, а на ноутбуке по каким-то причинам нельзя было убрать эту галочку RTS/CTS, то можно было бы запаять перемычки между сигналами CTS и DTR на стороне ноутбука. Конечно, никакого управления потоком не было, но устройство постоянно считало бы, что другая сторона готова к приёму данных.
По умолчанию flow control отключён на коммутаторах Huawei и каким-то образом я помнил это.
Нельзя было не заметить, что все патч-корды, через которые хосты подключались к коммутатору были выдернуты и только один из них соплёй торчал из последнего медного порта. Просмотрев конфигурацию, я понял в чём дело. Когда ничего не заработало, Тыквы решил подключиться своим ноутбуком напрямую в коммутатор, и когда он сделал это, то порт погас и линк упал. Тыква, видимо, подумал, что порт неисправен, не отчаялся и переключился в следующий порт. И когда случилось то же самое, то он снова не отчаялся и прошёлся по всем остальным портам таким же образом. В итоге патч-корд теперь торчал в последнем медном порте, но линка не было. На каждом порту был включён port-security mac-address sticky, и если на интерфейс прилетал незнакомый мак-адрес, то порт выключался:
port-security enable
port-security mac-address sticky XX: XX: XX: XX: XX: XX
port-security protect-action shutdown
Чтобы починить это, я «смыл» записи всех «прилипнутых» мак-адресов и вставил патч-корды как они были, согласно маркировке (благо она была), сделал shutdown и undo shutdown всех портов через range.
undo mac-address sticky
Один из хостов подключался к коммутатору через медную линию, брошенную где-то по земле. Статус порта показывал полудуплекс и скорость 10 Mbps. Когда я зажал порт строго в полный дуплекс 100, то линк упал. Сделал небольшой тест:
[monk] interface Ethernet 0/0/1
[monk-Ethernet0/0/1] virtual-cable-test
Warning: The command will stop service for a while, Continue [Y/N]? y
Pair A length: 129meter (s)
Pair B length: 78meter (s)
Pair C length: -
Pair D length: -
Pair A state: Ok
Pair B state: Open
Pair C state: Unknown
Pair D state: Unknown
129 метров?! Это при рекомендованных 100 метров для витой пары! Чтобы поднялась «сотка» в полном дуплексе, нужны две рабочие пары согласно распиновке: 1 — бело-оранжевый, 2 — оранжевый, 3 — бело-зелёный, 6 — зелёный.
Open значит, что линия обрывается.
Пошли искать обрыв. Неэкранированный кабель был брошен прямо по земле. И примерно в 70 метрах от помещения «под большой крышей» он был накрыт муравейником. Азиатский муравей-портной сделал своё дело. Тыква покачал головой, но ему было лень что-то переделывать. Я предложил «скрутить» кабель заново («навесить соплей») или бросить новую линию. Тыква только с каким-то брезгливым высокомерием брызнул на меня взглядом. Он всё твердил про какую-то автоматическую настройку, про какое-то автоматическое создание «виртуальных патч-кордов» (так он называл VLANs) и рвался дать ему ноутбук, мол, он сейчас «всё покажет».
Когда мы снова вернулись к коммутатору и я дал Тыкве доступ через консоль, оказалось, что он не умеет пользоваться командной строкой. Вот же специалист! Сделай, говорит, мне доступ через «веб»! Я хотел посмеяться, но смеяться над монахами запрещено, поэтому молча загрузил web.zip файл из директории:
<monk>dir
Directory of flash:/
Idx Attr Size (Byte) Date Time FileName
0 -rw- 28 Oct 01 2017 00:01:58 private-data.txt
1 -rw- 12,240 Jan 01 1970 00:01:44 $_patchstate_reboot
2 -rw- 1,089,840 Jan 01 1970 00:01:57 S5700SI-V100R005C01SPC100.web.zip
3 -rw- 10,215,068 Oct 01 2017 00:03:35 S5700SI-V100R005C01SPC100.cc
4 -rw- 711,613 Jan 01 1970 00:03:22 s27_37_57-v100r005sph011.pat
[monk]http server load S5700EI-V100R005C01SPC100.web.zip
Info: Load web file successfully.
[monk]http server enable
Info: Starting the HTTP server successfully.
Я всё думал о своём ананасе, там ли он ещё…
После того как Тыква безуспешно поразвлекался с веб-интерфейсом, я пошарил по сети с помощью LLDP и Wireshark, и начеркал, наконец, схему сети:
Мультикаст группа с адресом 232.X.X. X/24 подключалась к коммутатору S5710 в помещении «под большой крышей», при этом статичный RP был сконфигурирован на всех коммутаторах Huawei. Ни один хост в этой группе не мог получить мультикаст трафик.
RFC4607 точно определяет, что адресация 232.0.0.0/8 должна использоваться только для SSM (Source-Specific Multicast). Каким-то образом я помнил это. По умолчанию SSM мультикаст адреса 232.0.0.0 — 232.255.255.255 не нуждаются в RP (Rendezvous Point). В SSM модели хосты заранее знают, где находится источник мультикаст трафика. После этого PIM со стороны мультикаст-группы отправляет Join-сообщение напрямую мультикаст-источнику, не строя SPT (Shortest-Path Tree). В Wireshark было видно, что хосты группы сразу отправляют сообщения не (*, G), а (S, G).
В обычном сценарии PIM-SM Join сначала отправляется RP, но после того как Last Hop router получает первый пакет с адресом назначения, он высчитывает кратчайший путь до источника и в RP больше не нуждается.
В данном случае для группы 232.X.X. X/24 должна была с самого начала использоваться модель SSM. Статически определённый RP ждал сообщения от группы типа (*, G), а группа отправляла (S, G), хотя понятия не имела где S (source) находится. Кроме того, на интерфейсе коммутатора была включена версия IGMPv2, в том время как SSM работает только с версией IGMPv3
Здесь нужно было сменить адресацию на не SSM адресацию, хотя бы на 231.Х.Х. Х. Но объяснить Тыкве всё это я не мог.
Я сделать SSM policy, чтобы отбрасывать эти IP-адреса. Сделал это в режиме конфигурирования pim, создал стандартный ACL с правилом deny 232.X.X. X/24:
ssm-policy basic-acl-number
Наконец, картинка появилась, и я смог пойти по своим делам, но когда я дошёл до кормушки, то ананаса там уже не было.
…
Одним утром появился новенький, таец. Пришлось прозвать его ортодоксальным фанатиком. Он всегда строго сидел в позе лотоса: спина прямая как стрела, сосредоточенный взгляд. Он ворвался в монастырь со своим уставом. Его техника медитации заключалась не в повторении «будда», а в правильном дыхании. Он научил меня правильно дышать во время прогулок по дорожке. Дыхание по его технике было целиком связано с движением, организм должен был работать как одно целое — мысли, дыхание, движение. Сознание, по его мнению, должно было быть уравновешено и упорядочено, служить целям медитации. Он вовсе не стремился полностью отказаться от него (что и невозможно, пока человек в своём уме), а желал сосредоточить его на общем движении человека к «освобождению». Если б я был склонен к медитации, то его техника, не сомневаюсь, оказало бы на меня более целебное воздействие, чем болтовня Тыквы.
Этот фанатик пел по вечерам. Голос у него был превосходный. Эта вольность входила в противоречие с правилами проживания в монастыре, так что не исключено, что кто-то из «белых рубашек»: Лой или тот с женскими трусами настучал на него Тыкве. Но если б этого и не произошло, то фанатик не остался бы надолго. У него случился только один разговор с Тыквой на очередном собрании, когда стало очевидным, что его технику здесь никто не воспринимает и не одобряет. К вечеру он покинул монастырь. А следом за ним и я.
…
Письмо от Виктора Живицкого на этом обрывается.
Я писал ему несколько раз и терпеливо ждал продолжения. Наконец, в марте этого года он ответил письмом, содержание которого ни я, ни кто бы то ни было не вправе комментировать.
Как и все прошлые письма Виктора привожу его здесь полностью.
Бог плачет
Я возвращался вечером после служебной поездки и заглянул в чайную на рынке рядом с домом, когда Мэй, хозяйка чайной, сказала, что рядом со станцией метро прогремел взрыв и погибло двадцать человек. Мэй была немолодой китаянкой и переживала, что новый торговый центр построят прямо на месте её чайной и ей придётся «уползти» под землю.
«В каком часу случилась катастрофа?» — спросил я, пытаясь перекричать нарастающий шум суеты, ползущий с другого конца улицы.
Сутолока, хаотичное движение людей, машин, мотоциклов, тонны и тонны предметов и ценников, продавцов и покупателей, топот ног, слова всех языков мира, картина демонстрировала разительные контрасты на одном полотне. Это был тот тип места, которое создаётся между двух стремительных улиц. Торговые лавки одна за одной вкраплялись в плоть зданий и люди с разных концов континента вставали за прилавки: сегодня одни, завтра другие, не всегда чистые на руку и совесть.
«В каком часу случилась катастрофа?» — снова и снова спрашивал я, может быть кричал. Но Мэй было не до меня. С чашками и подносами она вертелась от одного столика к другому, разливая цветочный чай. Торговцы сплёвывали на пол табак, шелуху и хлёсткие маты.
Раздался крик сирены и призывы оставаться на местах. Нелегальные торговцы побросали свои лавки и один за одним переместились в чайную лавку.
«М-мфачу давай!» — требовали они.
Теракт вывел людей на улицы. Среди них были родители возможно погибших в нём детей. Они верили, что трагедию спровоцировали власти, чтобы снести квартал и построить на его месте торговый центр. Обезумевшие от отчаяния люди собрались напротив дома правительства, требуя ответов. В ответ их оцепила полиция. Кто-то бросил в них камень. Другой посчитал, что в руке пистолет и открыл огонь. Это стало искрой, после которой вспыхнуло пламя.
У Мэй огромный синяк на лице, который она замазала тональным кремом. От тридцатиградусной жары тональник стекал по её лицу каплями и иногда падал в чай на её подносе. Её муж тоже полицейский, и он тоже был здесь. Он вышел из плотных рядов с дубинкой в руке, в каске, в защитных щитках, подошёл к ней и попросил её указать пальцем на нелегалов. Мэй дрожала. Для неё не было выбора в том, чтобы умереть от своих здесь или от побоев мужа дома. Кто-то сжалился над ней и бросился на полицейского, вслед за ним остальные. Началась схватка.
Вера… Верочка… моя доченька. Она была частью этого мира. Она росла на этих улицах. Утром по пути в школу она проходила мимо этих лавок и этой чайной. Мэй угощала её цветочным чаем и по-отечески гладила по голове.
Ей нравился «Небесный путь». Она любила представлять, что вагон — это маленькая букашка, которая быстро-быстро бежит по телу гигантского бога, лежащего на спине: небоскрёбы — это его пальцы, дороги и каналы — его морщины. Когда шёл дождь, она говорила, что бог плачет и может быть букашка перестанет бежать по его телу, чтобы не беспокоить его. Как же зовут твоего бога? — спрашивал её я. Она отлипала от стекла и, задумавшись на миг, отвечала, что не знает, потому что ещё не познакомилась с ним… Ещё не познакомилась с ним!
Бывало, я встречал отпечаток её лба на стекле. А это значило, что ещё недавно она была тут и смотрела на своего бога. Добралась ли она до школы утром? Вернулась ли домой вечером? Среди воя сирен и голосов людей я пытался ухватиться за нить, что связывала нас. Я бросился бежать мимо десятков встревоженных лиц, незнакомых и серых, мимо перекрытых стражами улиц, мимо закрытых мелочных лавок, мимо закрытых простынями трупов…
