Вера Глушкова: «Вирус кибернетики витал над городом Киевом»
Во второй части интервью музейному проекту DataArt старший научный сотрудник киевского Института кибернетики Вера Глушкова вспоминает, как жили студенты 1970–80-х, рассказывает о знаменитой «Кибертонии», о футбольной кибернетике Валерия Лобановского и о том, что значит быть дочерью знаменитого ученого.
На фото Вера Глушкова (в центре) с семьей в Болгарии, слева ее отец — академик Виктор Глушков. Первую часть интервью Веры Викторовны читайте здесь.
Студенческие будни
— В какой момент стало понятно, что вы пойдете по стопам отца?
— С самого начала. Может, я не сильно и хотела, мне нравились иностранные языки, но родители сказали: «Надо идти туда».
— То есть отец на вас повлиял?
— Нет, он просто давал советы, никогда не заставлял, потому что считал, что человек должен выбирать сам. А вот мама — наоборот.
Валентина Михайловна и Виктор Михайлович — родители Веры Глушковой
— Где вы учились после школы?
— В университете на факультете кибернетики. Специальность — экономическая кибернетика. Кроме нее, на факультете были отделения прикладной математики и математической лингвистики.
— Как на вашей жизни сказывалось то, вы дочь Глушкова? Это помогало?
— Скорее, наоборот. Отец был членом партии, работал с оборонной отраслью, к нему было огромное внимание. У нас в квартире на телефонах стояла прослушка. И не дай бог, чтобы мы с сестрой что-то сделали не то — влетело бы так, что мало не показалось. Один знакомый студент мне недавно жаловался, что его заставили что-то делать, помимо учебы, то ли подмести, то ли убрать. У нынешней молодежи это вызывает недоумение, а в наше время было в порядке вещей. Чем мы только не занимались: колхоз, стройка, овощная база. Бандитов я ловила — ходила в ДНД (добровольная народная дружина — Прим. ред.), посуду мыла в столовой.
У нас на экономкибернетике учились в основном девочки. Когда переезжали из старого красного корпуса университета в новый кибернетический, нас часто посылали заниматься строительными и уборочными работами. Помню, отправили нас во двор после пары, дали по лопате в руки и сказали, что надо вырыть канаву. Ну, а девочки что? Встали, двадцать сантиметров копнули и ля-ля-ля. Через полчаса приходит наш куратор Федор Хворостяный. Роста он был небольшого, мне по плечо. Посмотрел на это дело исподлобья, взял лопату и буквально за 15 минут вырыл канаву, которую мы полчаса ковыряли.
Здание факультета кибернетики Киевского государственного университета было построено в 1976–1978 гг. Источник фото: pastvu.com
Или другой эпизод. У нас очень долго не работало в новом здании факультета отопление. В корпусе было + 8 градусов, а мы сдавали экзамен профессору Белову, достаточно сложная математика была. Заходим, он и говорит: «Все шубы сняли, потому что у вас там шпаргалки». Сняли, написали, стуча зубами, подходим с зачетками. Он их забирает и говорит: «Пока не принесете справку от коменданта, что вы два часа отработали на уборке территории, зачетки не верну».
Такими советские студенческие будни были. Подметали улицы перед институтом, любили на овощные базы ездить. Работа не пыльная, а овощи и фрукты разрешали брать, сколько унесешь. В колхозы ездили помогать. Летом — это очень неплохо было: на природе, продукты натуральные свежие, речка. А вот на 1-м курсе, помню, ездили в ноябре. Нас отправили на две недели спасать морковку и бурячок. Они померзли, снег выпал. Из-за холода мы спали не раздеваясь, в шубах. С утра вставали, ехали в поле и работали до вечера. Если морковку надо было только собирать — ее трактор из мерзлой земли выкапывал, то бурячок я пыталась ногой выковыривать. Иногда по полбурячка отлетало. Когда совсем грязные стали через неделю, ночью вместо сна ездили домой мыться и с утра уже были на работе. Нормально все к этому относились.
Ремейк «Кибертонии»
— Как строилось ваше обучение? Вы видели машины?
— В корпусе библиотеки стояла М-220, и весь университет, кроме гуманитариев, ходил туда считать. Я очень благодарна своему преподавателю по программированию Бодрику, часто его вспоминаю. Пара по программированию была первой в субботу, и многие студенты на нее не ходили. Спать же хочется, тем более, у нас в те времена можно было безнаказанно пропускать до 60 часов. Помню, иду по коридору университета, ловит меня Бодрик и говорит: «Глушкова, я, конечно, понимаю, что у вас будильник не работает, но, если не заработает ваша программа, зачет не поставлю». Программировать на Фортране я научилась.
M-220 — полупроводниковая ЭВМ, разработанная в 1968 году. Производилась на Московском заводе счетно-аналитических машин и Казанском заводе ЭВМ до 1974 года
— Каким был доступ к ЭВМ? Как обычно, сдавали перфокарточки через окошко?
— Мы больше на реперфораторе работали, научились нарезать перфокарты вручную. Если просто отдать набивать, нужно выстоять большую очередь к окошку, да и процесс набивки был длительным. Поэтому сами бритвочкой дырочки нарезали, потом в реперфоратор клали, а под эту с дырочками — целую перфокарту. Она уже ровно пробивалась. Если получится хоть немного криво, не прочитается. К концу я уже все коды знала на память. Еще моим тайным оружием была подружка Света. Очереди были большие, больше одного раза за день колоду не прогоняли, а Света обладала актерским дарованием — могла плакать. Она заходила и с порога начинала рыдать: «Нам не поставят зачет, если вы не пропустите наши колоды без очереди». И так по три раза в день.
— Воспользоваться положением отца не считали возможным? Хотя бы на работе у него что-то посчитать, например?
— Боже упаси! Отец на это никогда бы не пошел. Каждый должен заниматься своим делом, а у него их было столько, что просить его о чем-то желания не возникало. Если мы что-то делали, то для общего блага, а не для моего личного. Например, ремейк «Кибертонии» в Университете на день факультета.
1960 годы в СССР — время расцвета разнообразных студенческих и научных капустников. В это время в киевском Институте кибернетики появилась сказочная страна Кибертония. Сначала это был новогодний вечер, затем начались гастроли с юмористическими выступлениями по разным площадкам Киева. Сотрудники института выступали в Театре юного зрителя, в Октябрьском дворце. Их снимало телевидение, о виртуальной стране Кибертонии писали украинские газеты. По сути, наш институт в те годы был одним из интеллектуальных драйверов страны.
Институт Кибернетики в Киеве, 1960-е гг. Источник фото: cyberua.info
«Кибертонию» на день факультета мы делали по образу и подобию. Подготовка начиналась за несколько месяцев до события, Оля, моя старшая сестра, ездила общаться с участниками «Кибертонии» 1960-х. По-моему, в день факультета 5 мая не учился весь университет — все прибегали посмотреть, как кибернетики празднуют. У нас были парад, пародийная программа «Время», аукцион, свои деньги — кибы, мы их печатали целый месяц на перфокартах с четырьмя степенями защиты. А я и еще фальшивые деньги делала.
Много чего было. Пруду перед корпусом дали имя Норберта Винера и в нем должно было всплывать Лох-несское чудовище. В подвальном этаже размещался паноптикум, в котором выставлялись вещи любимых преподавателей, картины, которые потом разыгрывались на аукционе. Один раз даже настоящую лошадь с соседнего ипподрома на парад привели.
Пригласительный билет на новогодний вечер, сделанный в виде паспорта Кибертонии
— Говорят, за кибы — ту самую валюту — кого-то наказали?
— Владимира Петровича Шевченко, замдекана, вызывали в партком: «Что там за деньги у вас?!» Он сумел отбиться. Были мероприятия — конференция, аукцион — на которые можно было только за кибы пройти. Просто обычные деньги менялись в эквиваленте. В холле факультета стояли обменные пункты, в которых можно было также купить сувенир за перфокарточные деньги.
Банковские билеты Кибертонии иногда до сих пор всплывают на аукционах. Фото с торговой площадки auction.ru
— Как-то все слишком демократично для 1970–1980-х годов.
— Все, кто вспоминает, говорят, что это было невероятное время. У нас с демократией обстояли дела весьма неплохо. Человек мог прийти со своей идеей, все любили подолгу оставаться на работе, почти жили там. И дружные были, не было всепоглощающей погони за личным успехом. У Стругацких есть повесть «Понедельник начинается в субботу». Там эти настроения очень хорошо описаны.
БЭСМ-6 и первая персоналка
— Когда вы впервые увидели ЭВМ воочию, каковы были ощущения?
— Особых эмоций не помню. На БЭСМ-6 я стала ходить, когда писала диссертацию в 1984-м. Университет окончила в 81-м, потом с дочкой сидела — она у меня родилась после 5-го курса. Когда вышла на работу, начала считать свою задачу. БЭСМ-6 — замечательная машина, она как персоналка. Заходишь, работаешь и никаких проблем. А рядом у нас ЕС стояла. Там — постоянно крики, слетающие барабаны, что-то не работает. У нас такого не было, одно удовольствие.
— У вас были видеотерминалы?
— Да, каждый сидел за своим.
— Помните свой первый персональный компьютер?
— Это был «Синклер», вручную, кстати, собранный. Купили мы его домой и гоняли игру Ghos». С кассетного магнитофона загружали, а изображение выводилось на телевизор.
— Какой была первая персоналка на работе?
— Первым пришел «Нейрон», наш отечественный. Это были 1980-е. Так как вначале машина была одна, приходил на ней играть и работать весь отдел, даже по ночам люди оставались. Очень любили гонять Digger, даже чемпионаты по нему были. Рисовали на «Нейроне» рисунки, писали музыку, соревновались, кто лучше сделает программу. Шахматную, например.
Нейрон И9.66 — советский IBM PC/XT-совместимый персональный компьютер. Разработан в Киевском НИИ Радиоизмерительной Аппаратуры в середине 1980-х годов, выпускался семь лет. Фото ПК из коллекции Сергея Фролова
Вирус кибернетики
— Экономическая кибернетика, которой вы занимались, — свежее на тот момент направление?
— Очень многие направления тогда были новыми. В Институте кибернетики было, например, три медицинских отдела, один из отделов медкибернетики возглавлял Николай Амосов — очень известный в СССР кардиохирург. Он делал операции больным с пороком сердца, были нужны аппараты. Кроме того, в институте он еще две темы вел. В частности тему моделирования личности.
Николай Амосов — автор новаторских методик в кардиологии и торакальной хирургии, работ по проблемам геронтологии, искусственного интеллекта и планирования социальной жизни
Отец, если в мире появилось что-то новое, сразу создавал отдел или группу, и люди начинали по этим направлениям работать. Иногда сами направления для новых отделов определяли. Чего только в институте не было! Братья Владимир и Михаил Диановы сделали очень точные расчеты по комете Галлея. Были отделы химической кибернетики и прогнозирования политики — сейчас это одно из моднейших направлений. Там с точностью до дня вычислили начало одного из арабо-израильских кризисов. Помню, отец радовался: «Точно предсказали!»
Отдельная история — футбольная кибернетика. Занимался ею Валерий Лобановский, знаменитый тренер, у которого было техническое образование. Сначала он учился в Киевском политехническом, потом, когда в «Черноморце» играл, окончил политехнический в Одессе. Он первым в мире начал обсчитывать командную игру как модель. Как я понимаю, это была новая тенденция, потому что выжимать результат простым увеличением количества тренировок не получалось. Надо было что-то придумывать, и решили решать проблему математическим путем, оптимизировать игру как кибернетический объект.
И сам Виктор Глушков, и многие его сотрудники любили футбол. На фото в центре Наум Шор — заведующий отделом негладкой оптимизации Института кибернетики
Тогда уже обсчитывали спортсменов из индивидуальных видов спорта. У нас первым этим направлением стал заниматься завкафедрой института физкультуры Петровский, который обсчитал Валерия Борзова — выдающегося спринтера, чемпиона Олимпийских игр. И Петровский с помощью применения математических моделей выводил его на пик формы к важным соревнованиям. Кстати, он пришел к выводу, что не нужно увеличивать количество тренировок. Можно даже уменьшить, просто должен быть определенный ритм. Это дает гораздо больший эффект.
Валерий Лобановский и Олег Базилевич
В 1974 году Зеленцов, Базилевич и Лобановский создали научный центр при киевском «Динамо» и начали обсчитывать не только каждого футболиста, чтобы приводить его в оптимальную физическую форму на время матчей, но и стратегию, и тактику игры. Лобановский обратился за помощью к Глушкову, они пять часов разговаривали. Мне рассказывали, что отец предложил понятие «динамический стереотип», касающееся наигранных ситуаций в футболе. Лобановский внимательно изучал игру соперников, учитывал все тонкости. Потом это все заносили в модель и обсчитывалось. Один аспирант Института кибернетики даже написал книгу с Базилевичем по поводу применения математической теории игр (это отдельная математическая дисциплина) для футбола.
В 1974-м они начали работать в этом направлении, а в 1975-м взяли Суперкубок УЕФА. В 1990-х Лобановский напишет, что «мы изобрели футбольную кибернетику». Мой зять делал документальный фильм «Лобановский навсегда», где Платини и другие известные футболисты много говорят о его интеллектуальном футболе. Иностранцы приезжали у него учиться. Как мы отмечали в одной статье, «вирус кибернетики витал над городом Киевом».
Мемориальная комната
— Чему была посвящена ваша диссертация?
— Ее тема — задача коммивояжера для движущихся объектов. Нынешние GPS-навигаторы, которые в машинах стоят, для статических объектов, а я впервые поставила задачу для динамических. Оптимальный объезд движущихся объектов. Кстати, в реферативном журнале математики писали, что подобная задача мною была поставлена впервые.
— Когда защитились, какими проблемами занимались?
— В 1991 году в связи с темой моей диссертации меня записали на программу СОИ «Стратегическая оборонная инициатива» — это военный космос. Но Союз распался, и космос для нас, к сожалению, накрылся.
В дальнейшем я работала по Чернобыльской тематике. После смерти отца институт поделили на несколько научно-исследовательских центров. Я перешла в один из них к Марку Железняку. Сейчас Марк Железняк работает в университете Фукусимы по приглашению японской стороны, а тогда мы занимались Чернобылем. Три группы рассчитывали распространение радионуклидов по Днепру после Чернобыльской аварии: москвичи, ленинградцы и наши. Группа Железняка рассчитала точнее всех, она была лучшей по гидромеханике, потом ее приглашали на различные международные проекты. Мы участвовали в проекте «Родос» — это разработка системы поддержки принятия решений по ликвидации последствий ядерных аварий в Европе. Я занималась программой эвакуации населения. Делалось это на деньги европейских налогоплательщиков, а курировали нас товарищи из Европарламента. Это было уже в 1990-х.
Кстати, тогда же в 1990-х мы в своем отделе уже начали работать в удаленном режиме. Коллектив у нас был очень молодой, работали все сотрудники в одном машинном зале, где было много персоналок. Шумно было невероятно. Тогда наш заведующий раздал персоналки старшим научным сотрудникам и разрешил нам работать дома, отправляя задания по электронной почте. Дома у моего компьютера толклось, наверное, полдвора детворы.
После кризиса конца 1990-х, когда у нас в Академии наук прекратили зарплату платить, был очень сложный период, а потом я начала заниматься историей вычислительной техники.
Записывала разных людей, к сожалению, многие из них уже ушли. Большей частью мы занимались историей ОГАС и АСУ, нашли документы 1973 и 1964 годов, по ним написано очень большое число работ. Это была основная тема. Потом стали захватывать футбольную кибернетику, искусственный интеллект…
— Мемориальная комната в институте как появилась?
— Постановлением президиума Академии наук сразу после смерти отца. Я бы, конечно, хотела ее обновить, но на это средства нужны. К сожалению, денег на институт в нынешней экономической ситуации выделяется очень мало, финансирование науки у нас с каждым годом сокращается. А у меня есть много идей, как сделать крутой музей именно с использованием техники и новых технологий.
Мемориальный кабинет Виктора Глушкова в Институте кибернетики
— В этой комнате сохранилось рабочее место?
— Каким оно было, таким и осталось. Там еще подарки хранятся в шкафах, документы. Очень много документов еще не разобрано, у меня просто времени не хватает и людей на это нет. По одной только IFIP восемь здоровых папок на английском языке. Удобно то, что все направления были собраны в одном месте. В Москве и Ленинграде все подобные работы были по разным учреждением разбросаны. Но Киевский институт кибернетики был универсальным.
— В Новосибирске есть проект, посвященный академику Ершову. Они оцифровали и выложили весь архив, который сохранился.
— Нам хотя бы ОГАС оцифровать! Там 700 страниц проекта 1973-го, 800 страниц — 1980-го. И то проблема.
Вера Глушкова в редакции газеты «Факты». Фото со страницы Веры Викторовны в Facebook
Живой Гугл
— Расскажите о материальной стороне жизни вашей семьи.
— Отец был абсолютным трудоголиком, от материальных изысков был далек. Если, что и привозил из поездок, то это относилось к нашему духовному развитию, например, пластинки или книжки. Сам очень любил технические новинки — фотоаппараты, магнитофоны портативные.
— Почему именно пластинки?
— Я тогда уже в институте училась и увлекалась современной музыкой. Он спросил, что привезти, вот я и попросила пластинки. Он в них не разбирался, поэтому сопровождавшие его французы посоветовали, что купить. Помню тогда он из Франции Slade и Uriah Heep привез. Многие к нам приходили их слушать.
— Какая у вас была книжная библиотека?
— Библиотека была очень большая и художественная, и научная. Фантастику все тогда читали, у нас ее было много. В то время издавалась антология фантастики, там многие замечательные писатели были собраны — и наши, и иностранные: Рэй Бредбери, Артур Кларк, Станислав Лем, Роберт Шекли и др. Около 30 томов. Самое интересное, что почти все у нас кто-то вынес. Взяли почитать, наверное, — и не вернули. Я не обижаюсь: дай бог, чтобы кому-нибудь эти книжки пригодились.
— Поэзией отец увлекался?
— Да стихи любил, мог декламировать часами. Высоцкого на память знал. Когда ездили в Болгарию — он работать, а мы отдыхать — читал нам наизусть юмористические вещи. Про Фишера, про Канатчикову дачу, «Фауста» на немецком читал, Пушкина, Блока, Брюсова любил. У него была феноменальная память. Говорил, что в 6 классе прочитал книгу по гипнозу, она ему не понравилась, но, когда он ее читал, понял, как надо тренировать память. Сам методику изобрел, запоминал по 20 страниц математического текста. Иногда мы разгадывали кроссворды. В «Науке и жизни» они были очень сложными, названия некоторых речек и городов на карте не найдешь, а он все знал. Это поразительно, конечно, живой Гугл.
На отдыхе вместе с членом-корреспондентом АН СССР Анатолием Стогнием
— Вы говорили, что он любил походы.
— Да, для него это был лучший отдых — на лодке уплыть куда-нибудь со своей компанией. Разбивали палатки, причем не говорили, где встанут. Тогда мобильных телефонов не было, но, если надо было что-то срочно подписать, как-то его всегда находили.
