Таблетки не сработают: что не так с мейнстримом продления жизни
Я бы не хотел умирать.
К сожалению, на данный момент состояние технологий таково, что моя жизнь неизбежно прекратится.
Случится ли это через 5 лет или через 100 — не так важно, до 200-летнего юбилея я однозначно не доживу. Экспоненциальный рост количества поломок в организме, приведет к тому, что в каждый следующий год моя вероятность умереть будет выше, чем в предыдущий. Удваиваясь каждые 7 лет, вероятность смерти достигнет 10% в год в 80-летнем возрасте, после чего продолжит расти, пусть и с несколько меньшей скоростью. Если я доживу до 100 лет (событие с вероятностью около 1:1000), то моя вероятность умереть в ближайший год будет в районе 25% и продолжит расти дальше.
Та же самая проблема касается буквально каждого. Не отрицая наследственное долгожительство, не отрицая непрерывное развитие медицины, не отрицая статистический характер закономерности и возможность уникальных случаев, я, тем не менее, считаю смерть неизбежным исходом для абсолютно всех, кто читает этот текст. Что еще хуже — ни один из мейнстримовых научных подходов к продлению жизни не позволяет надеяться на решение проблемы смерти даже при длительном и неограниченном финансировании. Комплексность проблемы делает ее практически неразрешимой при существующих подходах, позволяя большинству людей склоняться к идее «таков неизбежный ход вещей» или «при всех моих возможностях — ну что конкретно я могу сделать?».
Однако, мне кажется, решение есть и его создателем может выступить каждый.
Стоя на краю
Почему мы вообще умираем? Есть большое количество разнообразных гипотез. Те из них, которые кажутся мне наиболее правдоподобными, имеют собирательное название «теория надежности старения»: в организме накапливаются поломки, которые сам организм не способен исправить. Сначала, за счет многократного дублирования, проблемы почти незаметны, но чем дальше, тем более явными они становятся. В какой-то момент, повреждения с уровня отдельных клеток переходят на уровень органов, а затем на уровень организма в целом. Поломки каждой из систем влияют друг на друга, вызывая каскадные эффекты. Например, гипергликемия может, спустя годы, приводить к диабетической нефропатии, которая, в свою очередь, может приводить к низкому уровню альбумина в крови, что ведет к отекам, вызывающим иногда язвы и т.д. Поломка одной системы организма создает повышенную нагрузку на другие, что приводит к их деградации и преждевременному выходу из строя. Чем дальше, тем быстрее разные системы изнашиваются, снижая способность организма к саморегуляции.
Год за годом наше тело исчерпывает свой запас надежности оставаясь в «достаточно хорошем» состоянии, однако в какой-то момент, из-за стечения обстоятельств, одна из систем организма выходит из строя, после чего возникает каскад отказов и очень быстро, иногда за несколько часов, человек умирает. Конкретная причина смерти остается примечательным фактом биографии человека, скрывая при этом основную проблему — неотвратимый износ нашего организма на всех уровнях его организации. Клетки все хуже выполнят свою работу. Одни ткани замещаются другими. Группы клеток, объединенные в функциональные единицы, теряют свою организацию. Повреждения срастаются не совсем правильно. Органы выполняют свою задачу все хуже и хуже. Это не смерть от какой-то конкретной причины. В буквальном смысле, мы умираем от тысячи порезов.
Отступая на шаг
Самая популярная идея, связанная с продлением жизни: появится таблетка, которая вылечит мою болезнь. И еще одна, которая вылечит другую. Если я буду пить все положенные мне таблетки, то я буду полностью здоров. К сожалению, это не сработает. Внутри нашего организма в безумном нелинейном танце кружится около 20 тысяч белков. Каждый из них может сломаться множеством разных способов. Если вдруг завтра появятся лекарства от абсолютно всех болезней, о которых мы знаем сейчас — это даст нам условные 30 лет дополнительной жизни, после чего мы начнем умирать от болезней, которых никогда не видели. Мы просто не доживали до них раньше, а теперь, благодаря новым лекарствам, начнем.
Даже если представить ситуацию, при которой мы исправим все биохимические поломки, подстрахуем и продублируем все метаболические пути, останутся проблемы на уровне организации тканей. Некоторые из них будут просто накапливать ~износ — микротравмы, неправильно сросшиеся разрывы, засорившиеся и утратившие селективность фильтры, отложения метаболитов. Если в организме в принципе нет функции лечения некоторых повреждений, то их нельзя активировать/поддержать за счет лекарств.
Аналогичная ситуация с всевозможными генетическими терапиями. Пока мы умеем «обновлять» сломанную версию гена, но даже если мы найдем способ вставить целевой ген во взрослого человека без иммунного ответа с его стороны и он будет работать ровно так, как мы и планировали, мы просто переместим производство целевого белка (~лекарства) внутрь самого организма. Продвинутые опции сложнее, поскольку с помощью новых генов мы могли бы создать биохимические пути, которых нет в организме, но однажды их тоже настигнет износ, что вернет нас к исходной проблеме.
Каким бы изощренным ни был механизм контроля поломок, рано или поздно, сломается он сам, и тогда каскад отказов, ведущий к смерти, будет только вопросом времени. Нельзя избежать смерти, оставляя контроль над состоянием организма внутри него самого. И потому единственным выходом является вынести сложность вовне.
Корабль Тесея
Ни одна задача по снижению сложности не похожа на другую, но все из них начинаются с разбиения на части. Берется небольшой, относительно автономный, кусочек сложной системы и выносится в отдельный модуль.
Для человеческого организма подобным модулем могут являться искуственные органы. Я говорю не про культуры клеток на полимерном каркасе или генетически модифицированных животных являющихся инкубаторами для «почти человеческих» органов. Я говорю про «железные» органы изготовленные на заводе по четко известному техпроцессу — созданные с нуля и не имеющие в своем составе каких-то неизвестных частей. Если ты знаешь как изготовить что-то с нуля, то бремя неизведанного становится кратно легче, сокращаясь до интеграционных тестов.
Первые органы будут большими и плохо работающими (мы знаем это, поскольку некоторые из них уже существуют), но их можно будет производить в неограниченном количестве без каких-либо этических проблем. Как минимум, они будут помогать людям дожить до пересадки донорских органов. Если они сломаются, их можно будет заменить точно такими же — столько раз, сколько это потребуется.
Одним из ключевых вопросов искусственных органов долгое время будет цена. Но технический прогресс устроен так, что масштабирование позволяет делать фантастические вещи. При переходе от партии в 100 единиц к партии 10k цена может упасть в несколько раз, и падение повторится еще раз при переходе от 10k к 1m. Не будет преувеличением сказать, что текущая цена искусственных органов не имеет никакого отношения к тому, сколько они могли бы стоить при массовом производстве. Но цена — это только часть выигрыша. Практика показывает, что увеличив производство можно повысить надежность, уменьшить размер, добавить функциональность и улучшить буквально каждый аспект производимого товара. Нет оснований предполагать, что подобного не случится и с искусственными органами — если только суметь запустить петлю обратной связи, где рост объемов будет приводить к улучшению характеристик, что будет вести к дальнейшему росту объемов.
Шаг за шагом, система за системой, можно будет добиться полного переноса «сервисных» функций организма с естественных органов на искусственные. Это решит проблему поломок организма иначе, чем делают это сейчас лекарства: нет необходимости придумывать изощренный ремонт для того, что можно заменить целиком. Даже частичная замена натуральных органов на их искусственные аналоги может иметь позитивный эффект: исправив некачественную работу одного органа можно избежать каскада отказов связанных систем, что приведет к росту общей продолжительности жизни.
Я сознательно не обсуждаю сейчас проблему переноса функций мозга на искусственный носитель, поскольку это усложнит обсуждение и уведет от общей идеи. Идеальный итог, как я его себе представляю, аналогичен лайт-версии изображенного в Ghost in the Shell сценария — естественней мозг заключенный в нестареющее и взаимозаменяемое тело.
По описанным выше причинам, я верю, что это единственный реальный сценарий, который позволит избежать смерти живущим сейчас людям. И основной вопрос — что нужно сделать сейчас, чтобы это будущее настало.
Общественное благо
Как устроен технологический прогресс? В мире осталось очень мало технически нереализуемых вещей. Почти все что возможно вообразить и что не противоречит законам физики, может быть реализовано — при наличии соответствующего финансирования. Ключевым ограничением на развитие почти всегда является не техническая сложность, а отсутствие спроса. 80 лет экспоненциального развития вычислительных машин показали, что мы способны собирать вещи с буквально атомарной точностью, если есть спрос покрывающий затраты на разработку и производство. С другой стороны — полеты на Луну показали, что мы способны делать невероятные вещи даже с ограниченными стартовыми технологиями -, но отказываться от них в условиях отсутствия спроса.
Ключевым вопросом оказывается не принципиальная достижимость результата, а скорость эволюции технологий в нужную сторону. Что повышает скорость: размер начального финансирования, конкуренция, скорость возврата инвестиций, размер потенциальной прибыли, заинтересованность ключевых лиц в развитии рынка. С каждым из этих компонентов можно работать отдельно, но, если обобщать, то, чем больше доступно ресурсов (материальных и человеческих), тем быстрей идет прогресс.
Также на прогресс влияет стабильность финансирования. Прогресс может идти очень быстро при наличии, например, политической воли, но при смене лиц принимающих решение, обнуляться. Поэтому предпочтительным вариантом финансирования является потребительский спрос в той или иной форме. Другими словами: будучи найденным, некоторое техническое решение выгодно сделать доступным как можно большему числу людей — чтобы петля обратной связи, основанная на деньгах и статистике использования, позволяла делать продукт лучше и лучше и лучше.
Но старт почти любой новой технологии устроен иначе. Как, на примерах, это происходит? Я знаю человека являющегося ~топ-менеджером ведущего российского медицинского вуза. У него редкое генетическое заболевание, приводящее к неизбежной и мучительной смерти. Человек не просто умирает — процесс растянут во времени, сопровождается болью и постепенной утратой самостоятельности. Лекарства исправляющего причину не существует, хотя и имеется лечение замедляющее развитие заболевания. Очень сильная мотивация как-то решить проблему. И — это сравнительно редкий случай — человек, действительно, ее решил. Используя свою сеть неформальных контактов, он инициировал и довел до конца разработку лекарства одним из российских фармпроизводителей; препарат прошел государственную регистрацию и готовится к выходу на рынок опередив, как минимум, на несколько лет аналогичные мировые разработки.
Почему у него получилось? Человек имел [сильную мотивацию решить проблему], [знания как это можно сделать] и [достаточный ресурс] для того, чтобы воплотить свое видение в жизнь. К сожалению, эти факторы очень редко объединяются вместе.
В мире достаточно людей являющихся общественными лидерами; у какой-то части из них есть серьезные проблемы со здоровьем или опасения о его состоянии в будущем. Помимо прямого финансирования разработок из своих средств, у многих из них есть возможность влиять на принятие инвестиционных решений в корпоративном и государственном секторе. Некоторые из них обладают нетворком в важных для развития областях — производстве, науке, R&D, медицине, госрегулировании. Все они, как общественные деятели, обладают влиянием выходящим далеко за рамки их основной социальной роли. Как совместно, так и каждый по отдельности, они обладают способностью менять окружающий мир. Но именно знание является ключевым компонентом, который позволяет начать действовать.
Без знания о том, что какая-то проблема является решаемой, без плана, дающего хотя бы призрачную надежду, все что может сделать человек — двигаться по пути от отрицания к принятию. Если бы каждый, кто сталкивается с неизлечимой болезнью, мог бы сделать ставку «вот эта научная группа работает над моей проблемой — и если я все сделаю правильно, она может успеть прежде, чем я умру» — тогда бы мы жили в совершенно другом мире. Даже если бы только одна из сотни ставок выигрывала — ее плодами затем пользовались бы миллионы. Ключевая проблема не только в том, чтобы каждый оказавшийся на краю пропасти, мог сделать свою ставку -, но и в том, как помочь им, чтобы эта ставка была лучшей из возможных.
Проблема координации
Меня вдохновляет модель RAND Corporation. Это некоммерческая организация, являющаяся аналитическим центром и предоставляющая услуги управленческого консалтинга для вооруженных сил США. 32 нобелевских лауреата, в основном в области экономики и физики, работали на неё в разных этапах своего жизненного пути. Финансируясь правительством, корпорациями, университетами и частными лицами, фонд сумел объединить широкий круг обычно не пересекающихся между участников над решением одной глобальной задачи — безопасности США. Экзистенциальные вопросы — невероятно эффективный инструмент объединения людей и, наверно, нет ни одного более важного вопроса, чем неизбежная смерть для каждого из нас в конце.
Я полагаю, что возможно создать аналогичный некоммерческий фонд, проводящий исследования в области продления жизни с фокусом на создании/развитии искусственных органов. Не занимаясь непосредственно научными исследованиями, фонд мог бы предоставлять публичную (и лучшую в своем классе) аналитику по текущему состоянию дел в отрасли и предложения по дальнейшему развитию. Являясь независимым от научных групп и участников рынка игроком, он мог бы стать точкой координации усилий заинтересованных сторон. Финансирование по модели эндаумента позволило бы не зависеть от разовых пожертвований и вести как долгосрочную работу по систематизации публичной/непубличной информации, так и спонсировать разовые исследовательские проекты в перспективных областях.
Как могла бы выглядеть модель работы фонда на первых порах? Существует обширный рынок людей, которые недавно получили PhD в одной из естественнонаучных областей (и являются, вероятно, самой интеллектуально развитой частью нашего общества), и которые испытывают трудности с поиском работы, соответствующей их квалификации. Набор релевантных вакансий ограничен и потому преобладает вариант с уходом в не связанную с темой диссертации область, часто с значительным снижением сложности решаемых проблем. Люди из этой социальной группы являются, вероятно, лучшими аналитиками из возможных и, как показывает мой опыт общения с ними, они вдохновлены возможностью продолжить исследовательскую работу в подобном проекте. Я полагаю, что они могли бы составить основу фонда.
С другой стороны: обладая ресурсами, но не обладая необходимой экспертизой, общественные лидеры могли бы использовать материалы фонда как отправную точку для своих собственных проектов, привлекая сотрудников фонда как внешних экспертов или нанимая их для закрытых узкоспециализированных исследований (например — найти все научные группы и стартапы занимающиеся болезнью X и дать оценку их подходов). Также, рассчитывая на дальнейшую общественную поддержку и сетевые эффекты, они могли бы спонсировать публичные исследования по той или иной теме.
Существует обозримый список задач, которые должны быть сделан в первую очередь: разбор влияния органа на организм до конкретных физических/химических процессов; подготовка метаанализов исследующих это влияние количественно; подготовка метаанализов исследующих замену органов; перечисление основных проблем подобного лечения; составление списков производителей и научных групп работающих над этими проблемами; интервью с практикующими хирургами и участниками процессов реабилитации — все, чтобы помочь каждому человеку сделать свою ставку в борьбе со смертью.
Стоимость подготовки (и поддержания в актуальном состоянии) подобного анализа ничтожна по сравнению со стоимостью разработки даже одного лекарства, но он может вызвать цепочку далекоидущих общественных изменений. Я полагаю, что основная проблема, из-за которой прогресс в данной области скромен, не в отсутствии ресурсов, а в отсутствии организованного знания о том, как эти ресурсы применить. И я верю, что даже простая работа по систематизации, сможет стать стать катализатором для экспоненциального роста инвестиций и последующего взрыва проектов в этой области.
Личная ответственность
Я понимаю, что лозунги — это довольно просто и ни к чему не обязывает, в отличие от реальной деятельности. Также я понимаю, что «начни с себя» — это лучшая тактика в данной ситуации.
У меня есть ресурсы для найма одного фултайм-аналитика (PhD, биотех) за счет личных средств на ~один год. За это время мы попытаемся подготовить два максимально качественных обзора посвященных актуальному состоянию дел вокруг какого-либо из искусственных органов. От реакции на эти обзоры мы будем планировать свою дальнейшую деятельность.
Если вы разделяете написанные выше идеи, и у вас есть желание как-то помочь — напишите мне в личку в telegram или на почту giffok@yandex.ru
Если у вас есть опыт создания некоммерческих фондов или исследования/мониторинга каких-либо медицинских тем, напишите мне или в комментариях.
К сожалению, я не создавал ранее ничего подобного и, весьма вероятно, совершу все возможные организационные и не только ошибки. Однако я верю, что нет будущего, кроме того, что мы творим сами, и в конце, когда пыль осядет, все мы окажемся в чуть лучшем мире, чем были до этого.
