Перекресток. Главы 9 и 10
Оглавление:
0×0008
— Дима! Так больше продолжаться не может. Представь себе, что я встретила бы тебя тогда на вечеринке у Штоколова в таком состоянии, в котором ты находишься уже почти год. Я не то что, — Лена сделала паузу, стараясь подыскать слова поострее и побольнее, — в постель бы тебя не пустила, я даже внимания бы на тебя не обратила, а если бы и обратила, то ничего, кроме брезгливого презрения, не почувствовала…
Гальперин поежился от этих фраз, но так, как если бы его уже очень долго били и тело перестало бы реагировать на боль. Только глаза еще гуще налились красным, и мутная влага нависла над ресницами, не скатываясь, а растекаясь по глазнице, воспаленной бессонницей и виски. Он помотал головой и мучительно выдавил из себя безысходное:
— Чего ты хочешь?
— Я хочу полномочий во всех наших делах. Я сама разберусь с твоими друзьями и поговорю со Штоколовым.
— Ты поговоришь со Штоколовым? — Дима растянул рот в саркастической улыбке.
— Гальперин, на тебя противно смотреть. Я поговорю со Штоколовым, и это не значит, что я буду с ним трахаться. Это заявление тебя успокоит?
— Делай, что хочешь, но без подлостей, впрочем, по-другому ты не умеешь… И помни, эти ребята в тысячу раз умнее тебя, и если ты им серьезно насолишь, они тебя смешают…
— Ну, и с чем они меня смешают? Ты подставь в продолжение этой фразы себя — будет в точку.
— Чего конкретно ты хочешь?
— Ну вот, уже «конкретно»! Это совсем другое дело. Во-первых, ты не должен вмешиваться в то, что я делаю, во-вторых, и это главное, я должна с этой минуты знать обо всем, что происходит в команде Коэна — каждый их шаг, — и я должна уяснить для себя подробно суть их идеи, и в этом ты мне должен помочь. И еще. Рома Эпштейн переходит в полное мое подчинение.
— Рома? Тебе нужен хакер? Залезешь в их программы?
— Да, и в телефоны, и в скайпы, во все их коммуникации. Я же тебе сказала: мне нужен контроль над каждым их шагом. Трезвей, Дима! Прекрати сосать свое виски, мы на краю. Ты же мужик, во всяком случае, когда-то им был!
— Ладно. — Гальперин сфокусировал взгляд на бутылке с черной наклейкой «блэк лейбл», но не решился протянуть к ней руку. В мозгу засветилась искорка надежды, но с таким омерзительным привкусом, что он ощутил позыв к рвоте, и все-таки ужас этой ее фразы: «Мы на краю!» — заставил его переменить позу. Он выпрямился, сидя в кресле, и пообещал все популярно рассказать жене о том, что приготовили его друзья, про себя процедив: «бывшие», — о том, что должно заинтересовать крупнейшего инвестора в этой области, Георгия Штоколова. С ним у Гальперина было два невероятно успешных проекта, и в такой же степени невероятно провальным оказался третий.
— Вечером поговорим, а с Ромкой занимайся, как посчитаешь нужным, — окончательно осознав, что он перешел черту, Дима даже как-то успокоился: не всем ведь быть порядочными людьми! 
Скрудж ушел в спальню, плотно закрыв за собой дверь.
Он лежал на широкой дизайнерской кровати, созданной какой-то крутой итальянской фабрикой. На этом ложе, по его и Ленкиному представлению, должны были происходить любовные утехи высочайшего сексуального накала, о которых он сегодняшний даже толком вспомнить не мог. А вспоминалось совсем другое: обрушившееся на него долговое бремя, провал в разработке новой игры, Ленкины походы в казино, в которые она втянула и его. Улетевший за полцены самолет и уплывшая за смешные деньги яхта. Все заложено: дом на Рублевке, вилла в Марбелье и эта его квартира в Лондоне. Но ужас, который сдавливал горло железным обручем, самым острым шипом жег тогда, когда в его воображении рисовалась Елена, обнаженная, в чьих-то объятиях, с искаженным странной усмешкой лицом, усмешкой говорившей о том, что она в это мгновение не владеет собой, мгновение, в которое он только и мог ощутить себя ее хозяином. Он не прикасался к ней уже месяцы и точно знал: таких сроков воздержания она себе не позволяет.
Может, застрелиться нахрен? Такой легкий, доступный и быстрый выход из этой ситуации. Но слабый лучик надежды вернуть ее взгляд — только взгляд, в котором не будет презрения, — удерживал его от того, чтобы достать вороненой стали беретту и нажать на курок. Он несколько раз примеривался к этому действию, и это было страшно, очень страшно. Но можно было выпить виски, много, бутылку или две, и тогда, под такой анестезией, вполне реально заставить палец нажать на…
Дима уснул и проспал до утра хмурого дождливого утра.
0×0009
Столик со стулом, полочка для книг, чистая фаянсовая раковина, две койки, матрас, простыня, шерстяное одеяло, подушки в наволочках. Почти номер в недорогом отеле.
Илья лежал, вытянувшись во весь рост, ухватившись руками за металлические прутья изголовья кровати. Он наблюдал за Смолкиным, слегка повернув голову, и, механически фиксируя перемещения своего друга по камере, думал о своем. Смолкин совершал ритмичные броски: из положения лежа — мелкой трусцой по шестиметровому маршруту от стенки к двери, затем, усаживаясь на кровать, ритуально раскачивался, сжимал руками голову и повторял одну и ту же фразу: «Я целился ей в сердце, боже мой, я мог убить Ванду!» — и снова рывок по маршруту стена–дверь, и, завершив алгоритм, плашмя шмякался на постель. После множественного повторения этих однообразных проявлений отчаяния и крайнего возбуждения, он, словно впервые увидев лежащего в полуметре от него Коэна, задался вопросом, прервавшим эти его круговые перемещения:
— Ты правда спокоен? Или только изображаешь из себя надменного наблюдателя, презирающего жалкого паникера и убийцу Александра Смолкина?
— Жду, когда ты устанешь метаться по узилищу и станет возможным спокойно обсудить ситуацию.
— Спокойно? Ты что, не понимаешь? Я мог убить эту девочку, мне грозит пожизненный срок, да дело даже не в этом! Как мне вообще жить после этого ужаса?
Илья молча повернулся на другой бок. Смолкин еще какое-то время пораскачивался со своим: «Я целился в сердце», –, но постепенно стал коситься в сторону неподвижной спины товарища.
— Ладно, Шведский, передай мне капельку твоего спокойствия. Я буду тебя слушать, — и через паузу добавил: — Смиренно.
Илья сел напротив Сашки, поднял руку с открытой ладонью — успокаивающий жест.
— Итак, первое: ты никого не убил. Ранение несерьезное и, как бы цинично это не прозвучало, мы оба должны поблагодарить бога за то, что он не наградил тебя талантом Робин Гуда. Я внимательно осмотрел Ванду до того, как приехала «скорая» и полиция. Пуля прошла между рукой и грудной клеткой, разорвала кожу на руке и, возможно, сломала ребро. Не были задеты какие-то крупные кровеносные сосуды, крови было совсем немного. Она не теряла сознание и вела себя спокойно, я бы даже сказал, мужественно. В отличие от тебя, героя танковых сражений. Так что страх за жизнь и здоровье этой девочки с себя стряхни. Второе: то, что вместо моего эйрсофтовского пистолета в багажнике оказался настоящий пистолет, точная копия того, который стреляет керамическими шариками, девятимиллиметровый «Глок-17» с досланным патроном и взведенным курком, говорит о том, что нас жестко подставили, с самыми чудовищными намерениями, и все могло закончиться действительно трагическим образом. Эти люди должны были знать, что я поручу тебе достать пистолет из багажника и выстрелить шариком в кого-то из этой артистической парочки, потому что, если бы я сам взял в руки «Глок», то смог бы определить, что это настоящий пистолет. Поэтому мы должны вспомнить все, что предшествовало нашему плану снять ролик с живыми актерами для этого маленького сюжета.
На слове «живыми» Сашку передернуло. Но логика Илюшкиной речи его успокоила и настроила на работу мозга, и так как мозги у Смолкина были очень хорошего качества, то рвущаяся наружу энергия отчаяния, как только ровный голос Ильи вывел его на конструктив, активизировала его умственные способности, сыграв роль допинга.
— Твой приказ, — Сашка почему-то перешел к армейской лексике, — чтобы я достал пистолет из багажника и выстрелил в актеров, я получил по телефону, и этот разговор состоялся всего лишь раз — накануне вечером. Эта идея пришла тебе в голову тогда, когда я уже ушел к себе в номер, и больше не повторялась. Вернее, ты повторил эти слова уже перед самым исполнением, когда держал в руках камеру, а ребята приготовились сыграть сцену своей трагической кончины.
— Ты уверен, что никому о нашем сценарии в тот вечер не говорил?
— Абсолютно!
— Весь следующий день мы провели вместе. «Глок» я всегда держу в багажнике, в спортивной сумке, с запасными обоймами, запасом шаров, аккумуляторами, рацией и еще всякими мелочами. Я занимаюсь эйрсофтом уже несколько лет и собирался в конце недели слетать в Плимут: меня пригласили приятели сыграть за их команду где-то на побережье. Так что о том, что у меня есть такое оружие, знало несколько человек, но то, что я попрошу тебя взять его из багажника и стрелять в определенное время и в определенном месте, знали только мы с тобой.
— Вывод?
— Слушали наши телефоны? 
— Выходит, что так.
— Днем эту сумку я принес в номер, кое-что купил в местном магазине принадлежностей для страйкбола: перчатки, очки и маску. Все это аккуратно уложил и отнес обратно в багажник около 23:00. Вернулся к машине вместе с тобой, и мы отправились к месту встречи с актерами в 00:30. Получается, что подменили «Глок» за эти полтора часа.
— Илья, скажи, ты думаешь о том же, что и я?
— Ты хотел сказать, о тех же?
Смолкин заговорил горячо, торопясь выплеснуть внезапно пришедшее в голову так явственно откровение.
— Скрудж, после того, как ты несколько месяцев назад отказал ему при всех в такой резкой форме… Нам с ребятами, Илья, это показалось тогда даже чрезмерным. Он потом раз пять со мной встречался, вернее, искал встречи, как-то это получалось случайно, ненароком, и я не придавал этому значения, даже тебе не говорил. Нет, пару раз говорил, что видел их с Еленой на дне рождения у наших общих знакомых, и потом еще раз — в Куршавеле сталкивались. Я со своими был, и Дима вечером подошел ко мне в ресторане. Он тогда крепко выпил и почти расплакался — так обидно ему было, что мы разошлись. Я тоже выпил, и знаешь… — Саша запнулся, Илья посмотрел на него в упор.
— Давай, доброхот, рассказывай, что ты ему выложил?
— Да, ничего такого, — Смолкин смешался, — в общих чертах… А, впрочем, что уж теперь… Наверное, рассказал ему что-то о самой идее, но ведь мы, — он не нашелся как продолжить, — честное слово, не помню, что я там наговорил. Ленка подливала нам обоим, а моя Танька обиделась на то что ее в тот разговор не включили. Ей обидеться и уйти Ленка помогла, теперь я это понимаю. Танька ушла, а мы еще долго сидели, универ вспоминали и я, наверное, лишнего наговорил.
— Что было главным в его вопросах? Что печалило Димку больше всего, как ты считаешь?
— То, что мы не захотели через него связаться со Штоколовым.
И Смолкин красноречиво посмотрел на Коэна.
— Так вот, в чем суть… Да, Гальперин с самого начала, когда толком о нашем проекте еще ничего не знал, предлагал мне принять его посредником в поиске инвестора, и я отказал. Я видел, что он катится не в ту сторону, и всегда из-за его спины выглядывала злая воля красавицы-жены.
— Илюха, ну неужели Димка на такое способен? Подставить нас на реальную смерть, убить человека — для чего? Это невозможно! Меня в тюрьму, Штоколов отказывается с нами работать — и…?
— И заключает контракт с ним, а мы, если меня выпустят –, а так, скорее всего, и будет, под какой-нибудь условный срок, — оставшаяся четверка, благодарно принимаем его помощь. — Илья печально улыбнулся. — Это не Димка, уверен, это Елена. Видимо, они в таком тяжелом положении, что её извращенная фантазия показалась им обоим приемлемой, вероятной возможностью зацепиться за край пропасти.
— Этот офицер, который разговаривал с нами накануне, показался мне приличным парнем, и я видел, он с большим сомнением отнесся к происшествию. Нам надо попытаться рассказать ему всю эту нашу с тобой историю и предысторию и выяснить, какие у них есть материалы с места происшествия. Уверен, что можно получить доступ к видеокамерам на тех участках улиц, где происходили события до и после инцидента…
— Господи, Илья, ты себя слышишь? Инцидента! Катастрофы, ужаса…
— Окей. Пусть с места ужасной катастрофы. Так тебя устроит?
