Обезьяна по имени Человек Разумный. Моё первое интервью со Станиславом Владимировичем Дробышевским10.06.2021 23:31

Ссылка на видео

Самир Ефимов:  Здравствуйте.

Станислав Дробышевский:  Здравствуйте.

Самир Ефимов:  Рад вас видеть. Стоит рассказать, что и как всё будет происходить. Это приветствие нашим подписчикам. Итак, поскольку наше сообщество (Фанерозой) развивается и расширяется, то и темы, о которых мы будем разговаривать, тоже начинают выходить за рамки мира животных и людей.

Маргарита Маяк

Давно известно, что сообщество «Фанерозой» ведут три человека: Маргарита Маяк, Александр Яскин и я, Самир Ефимов. К слову, я подключился к проекту позднее, тем не менее за всё это время «Фанерозой» стал для меня очень родным и ламповым сообществом, в котором я нашёл близких и верных друзей. В скором времени к нам присоединятся ещё несколько очень хороших людей, которых я знаю со времён студенческой парты, а с некоторыми познакомился сравнительно недавно, но это не отменяет того факта, что эти товарищи являются очень хорошими учёными, честными людьми и добропорядочными гражданами.

Яскин Александр

Всех объединяет одно — они специалисты в определённых областях науки, однако, если нас всех собрать в единое целое, или даже рассматривать по отдельности, то среди нас не найдётся ни одного специалиста по антропологии. Именно поэтому мы особо и не пишем статьи на эту тему и не отвечаем на вопросы подписчиков, дабы не наговорить глупостей. Тем не менее, прежде чем включать людей в наши научно-популярные статьи про животный мир, нужно всё-таки с чего-то начать.

Ефимов Самир

Потому я решил рискнуть и начать со статьи в стиле своеобразного интервью с одним очень интересным и замечательным человеком, одним из настоящих учёных нашего времени. Для этого я подготовил список вопросов, основываясь на материалах по антропогенезу доктора биологических наук, профессора кафедры зоологии РГПУ им. Герцена Корниловой Ольги Анатольевны. Она, кстати, сейчас с нами, слушает нас. И пригласил вас, Станислав Владимирович, на данное интервью.

Ольга Анатольевна Корнилова Доктор биологических наук, профессор кафедры зоологии РГПУ Им. А.И. Герцена

Я думаю, что оно будет интересно многим нашим подписчикам, потому что, во-первых, всё-таки это первый пост в таком формате с известным учёным, а, во-вторых, это первое настоящее выступление сообщества в области антропологии. Помимо этого, в этом интервью мы не будем рассматривать область философии, в том числе некоторые устаревшие идеи (марксизм) и перейдём к настоящей науке, ведь известно, что все феномены социального сводится к биологическому, поэтому пожалуй с биологического и начинаем.

Станислав Владимирович Дробышевский — Кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Научный редактор портала Антропогенез.ру.

Станислав Владимирович, мне очень часто доводилось слышать про то, что человека как такого не существовало бы, если бы во время эволюции у него не сформировалось типологическое восприятие животных. Чтобы эффективно взаимодействовать с соплеменниками и успешно выживать в общинах, мозг человека эволюционировал таким образом, чтобы воспринимать различных зверей в качестве видов животного мира (к примеру, охотиться на них), а людей отдельно от этого мира как уникальных индивидуумов со своей историей и со своими особенностями характера. Некоторые говорят, что благодаря такой эволюционной притче у предков сапиенса и возникли предпосылки к возникновению религии, философии, различных культур и всего подобного. В связи с такой точкой зрения у меня возникает несколько вопросов.

Первый вопрос: насколько такая точка зрения верна? И второй вопрос: насколько это типологическое восприятие животных необходимо людям сейчас? Есть ещё третий: какие отделы мозга отвечают за индивидуальное восприятие и за типологическое?

Станислав Дробышевский:  Проще всего ответить с конца. Насколько это известно, у нас средняя височная извилина отвечает за распознавание всяких животных, живых объектов вообще, а нижняя височная извилина отвечает за распознавание людей.

Само по себе это расположение рядом, практически в одном и том же месте, а кто видел мозг, знает, что средняя и нижняя височные извилины разделяются очень условно, честно говоря, на картинке очень красиво идёт борозда, а на практике внятно найти эту границу почти невозможно. То есть можно, но сложно. И уже само то, что извилины находятся практически в одном и том же месте мозга, говорит о том, что да, это возникало по одной и той же причине. И да, если бы у нас не было такого распознавания

свойств живых объектов, то, наверное, и свойства людей мы бы воспринимали, но совсем по-другому. То есть если бы мы, допустим, формировались на основе копытных животных, которым меньше надо распознавать живые объекты, а можно вместо этого травку щипать (при этом всё, что большое и быстро движется, воспринимается как опасное), то у нас и восприятие друг друга, наверное, тоже было бы каким-то другим. Не возьмусь судить, было ли невозможным формирование разума, если бы восприятие было иным, может быть, просто по-другому бы это реализовалось и тогда у нас было бы меньше, скажем, гуманитарной сферы, а больше абстракции, философии. Можно гадать до бесконечности, спорить с пеной у рта, но смысла в этом, на мой взгляд, немного.

Carpolestes simpsoni (палеоцен) Источник: Eric J. Sargis. Primate Origins Nailed. Science Vol. 298. 22.11.2002

Но то, что способность распознавать живые объекты — это преадаптация социальности — это факт. Хотя можно и по-другому повернуть, потому что пока наши предки скакали по деревьям, ещё в эоцене или в олигоцене хотя бы, то они ещё не были такими хищными и не было надобности распознавать большие объекты, а какая-никакая социализация у них уже налаживалась, так что не исключено, что ситуация была диаметрально обратная, и в начале наладилось распознавание своих на лицо, а потом это привинтилось к распознаванию разных живых существ, когда надо было уже понимать кто полезный, кто неполезный, съедобный, опасный и т. д.

Такие вещи очень трудноуловимые даже для живого современного человека, а когда мы рассуждаем о том, что происходило 40–50 млн. л. н. у каких-нибудь там омомисовых приматов крайне маленького размера, и от которых остались одни зубы, с этим на самом деле проблемы.

Что мы можем точно сказать про мозги, что височная доля бурно менялась — это факт. Например, с австралопитеков и дальше она довольно-таки радикально подросла. Невозможно точно сказать, что именно: нижняя или не нижняя часть, потому что нет внятной границы никакой, но то, что височная доля увеличивалась — это научный факт. У человекообразных обезьян (шимпанзе, горилл) она, как правило, маленькая такая, остренькая, от лобной особо не отделена, а у нас она здоровенная, высокая и чётко отделена,

с острым углом, то есть эволюция там была даже в самые распоследние времена, примерно 4 млн. л., да даже меньше, 3 млн. л., так что да, это было, но как обычно, детали ускользают.

Самир Ефимов:  На самом деле очень интересный, развёрнутый ответ, вы так объёмно ответили. И, в принципе, второй вопрос, на который я хотел услышать ответ, он сам растворился, потому что уже понятно, откуда это социальное возникло. Поэтому следующий вопрос, который будет интересен подписчикам — это узнать о происхождении приматов. Например, узнать, насколько близки к нам шерстокрылые, тупайи и насколько далеки, например, грызуны и зайцы? На кого больше были похожи наши первопредки и в каких биотопах они обитали? Как были представлены отличия прошлого предка всех приматов от других млекопитающих? И правда ли, что в определённый момент времени у наших предков по коэффициенту энцефализации мозга эволюционно обгоняли опоссумы, если так, то, что с этими ребятами в итоге пошло не так?

Станислав Дробышевский:  Корни всех плацентарных, и не только плацентарных, уходят, как обычно, в палеоцен или в поздний мезозой, а может даже и не в самый поздний. Печаль в том, что, по крайней мере, в начале или в половине палеоцена всё это древнее зверьё очень трудно различимо. Есть тонны зубов, но они микроскопические, их надо разглядывать в микроскоп, и отличить кто там из них кто очень сложно: там были эти позднемеловые даже раннекайнозойские цимолесты, которых куда только не пихают,

как только не представляют, и вот из них потихоньку выпачковывались все остальные, и среди вот этого богатства сформировались эуархонтоглиресы (euarchontoglires) — это ветка, которая объединяет современных шерстокрылов, тупайи, приматов, грызунов и зайцеобразных. Но есть такая заметная поправка: на протяжении всего палеоцена грызунов и зайцеобразных не было. Грызуны появляются где-то в самом конце палеоцена и уже в эоцене нормально раскачиваются, а зайцеобразные вообще только, по-моему, в эоцене возникают.

Шестокрыл

С шерстокрылыми запутано, потому что современных представителей всего два вида, и они сильно специализированные, а ископаемых потенциально известна целая куча, то есть масса семейств, всяких надсемейств и подсемейств, но действительно ли они шерстокрылые — не очевидно, потому что у современных шерстокрылых жуткая специализация зубов, и самая главная фишка — это летательная перепонка.

Игнациус

Скелетиков палеоценовых нет, потому что не сохранились, и мы не знаем, были ли у них эти летательные перепонки. Например, был какой-нибудь игнациус (ignacius), и его считали долгое время шерстокрылым, а потом нашли целый скелет и оказалось, что это не шерстокрыл, потому что никаких адаптаций шерстокрыльев в тельце нет, хотя зубы были похожи и пальчики были похожи (только фаланги),

а всё остальное, оказалось, нет. А некоторые шерстокрылоподобные по частям похожи, а, скажем, резцы вообще другие, как у грызунов такие здоровенные, огромные. И поэтому настоящие шерстокрылые, очевидные, достоверные, появляются в эоцене, а остальные где-то зависают: то ли они приматы, то ли шерстокрылые, но само по себе существование этих переходных форм показывает, что это всё — сплошная родня.

В начале было такое кущение, из них выжили только мы и вот эти шерстокрылые, и где-то в промежутки выжили тупайи.

Тупаййя

С тупайями такая печаль, что из современных архонтоглиресов (archontoglires) они самые примитивные, самые базовые, неспроста их в насекомоядные запихивали, в принципе, они насекомоядные и есть. То есть у них зубная система примитивнейшая, у них локомоция тоже простетская, то есть у них всё такое самое-самое исходное. Но проблема в том, что от них почти нет ископаемых, то есть где-то уже в конце палеоцена появляются какие-то отдельные зубки, сильно позже.

В огромный промежуток времени, когда они должны быть, мы их либо не находим, либо не понимаем, что это предки тупайи, как-то не очевидно для нас. То есть зубов там хватает, но, может быть, из них кто-то там и есть. С рукокрылыми такая же история: тоже куча зубов, но пока нет целого скелета, хотя бы черепа, непонятно.

Пургаториус

Так что тупайи, по идее, самые примитивные, самые базовые, но в палеонтологической летописи появляются слишком поздно, а вот кто рано появляется — это приматы. Чудесным образом они появляются раньше всех. Вначале, правда, в виде плезиадаписовых, иногда их выделяют даже в отдельный отряд плезиадапиформы (Plesiadapiformes), всякие умные слова придумывают.

Плезиадаписовые в лице пургаториусов (purgatorius), которых иногда даже выделяют в отдельный отряд, ещё и даже не плезиадаписов, потому что они совсем убогие, примитивные. Но, в принципе, за счёт своей примитивности они как раз в основание всех красиво ложатся, и в последующем эти плезиадаписовые порождают адаписовых, а через них полуобезьян, и омомисовых — это уже обезьян, а уже где-то в самом конце палеоцена из каких-то подобных тварей возникают грызуны, а ещё чуть позже, видимо, как ветка, возникают зайцеобразные.

И чудесным образом получается, что грызуны и зайцеобразные намного прогрессивнее, чем мы, то есть они возникли позже, чем приматы, и у них гораздо больше специализация и в зубах, и в ногах, и где угодно абсолютно. Там мускулатура жевательного аппарата какая-то хитроумная с дырками в черепе, что-то такое сильно забубённое. А у нас ничего подобного не было. Кстати, конечности, количество пальцев посчитать — сколько там у крысы на руке и сколько у нас.

Мы оказались примитивной группой, а от нас потом отделились где-то шерстокрылые (тупайи вроде бы с самого начала были, они сохранили базовую версию), потом отделились грызуны, потом отделились зайцы. Но порядок ветвления до сих пор не очевиден, честно говоря, потому что вот эти все базовые зверушки слишком похожи и вот эта вот гора зверей, цимолестов каких-то и им родственных, чёрт ногу сломит. Такая же история со всеми ранними млекопитающими палеоценовыми, предки копытных где-то там тоже блуждают, и хищных, и китообразных, и кого угодно ещё. Они все растворяются невнятной кашей землеройкоподобных тварей, но крайне показательно, что мы-то одни из самых древних отрядов, то есть если плезиадаписов и пургаториусов считать за приматов, то мы появляемся 66 млн. л. н. Один зуб даже из мела есть и, выходит, что мы самые древние вообще плацентарные млекопитающие, может, не самые примитивные вообще, но близки к тому. Это удивительно!

Как обычно, всё самое крутое и великое появляется из самого убогого — это универсальное правило, и оно не тоже прямо супер универсальное, но почти всегда работает, и сейчас тоже работает.

Самир Ефимов:  А всё-таки как с опоссумами так получилось?

Станислав Дробышевский:  Понятно, что они как сумчатые отделились ещё в мезозое, где-то в юрском периоде, если ещё не раньше. Но, действительно, они по-своему эволюционировали и была целая куча вариантов опоссумовых.

Кадр из мультфильма «Ледниковый Период»

Ну, это слово такое «опоссум», и всем (ну, большинству) представляется эта фигня из мультика Ледниковый период, а вообще же их какая-то чёртова туча на самом деле. Где угодно абсолютно: особенно в Южной Америке, родственные есть и в Антарктиде где-то на острове Сеймур, и в Австралии что-то подобное и в Африке, и в Европе, и в Азии, и в Турции классно найден, в Северной Америке ископаемых немерено.

Реконструкция родственника опоссума —Anatoliadelphys maasae, окаменевшие останки которого был найдены в 2002 году в геологической формации Узунчаршидере в Турции. Источник: https://polit.ru/news/2017/08/21/ps_anatoliadelphys_maasae/

И среди такого великого изобилия (строго говоря, это несколько отрядов, по-хорошему), естественно, были очень разные, и в некоторые моменты действительно они нас обгоняли довольно-таки основательно. Если брать палеоценовых или даже эоценовых этих самых опоссумов, у них размер их тела и размер мозга, и относительный размер мозга местами был если не сильно больше, то вполне сопоставим с приматными, потому что у приматов этих самых плезиадаписовых или там омомисовых, у них размеры тела были иногда 10 гр., то есть это вообще предел мизера для млекопитающих в принципе.

Но это уже, наверное, самые крайние какие-то там омомисы. Но всё равно если это 100 гр, 50 гр. — это типа мыши зверюшки, сильно меньше крысы. Опоссумы-то были в среднем больше, и некоторые может быть даже социальные. Причём у них эта социальность была достоверно раньше, чем у нас, то есть у них она была достоверна, а у нас она «может быть», и поэтому она у них была вроде как раньше.

Южноамериканские [ископаемые] найдены такие чудесные: кучками собранные скелетики лежат с хорошим выраженным половым диморфизмом, т.е. там самцы крупные, а самки мелкие, что говорит о социальности. Развитие головного мозга тоже у них было не такое уж прям плохое, то есть не то, чтобы блестящее, но учитывая, что наши предки имели мозг размером в 1 гр. в среднем на тот момент, а эти опоссумовые пару граммов — уже как бы на 100% больше. Это круто, то есть они были действительно в каком-то смысле интеллектуальнее, может быть, даже.

Другое дело, поскольку они всё-таки сумчатые, и рожают как все опоссумы по 100–500 этих детёнышей, ну, по 30 штук за раз иногда, обычно всё-таки меньше, но 5–10 легко, и растут очень быстро, у них очень короткое детство, очень короткая продолжительность жизни, то у них не было возможности развивать эту свою социальность, потому что слишком маленькое воспитание. Собственно, вынуждены они так много рожать, потому что они сумчатые, у них нет нормальной плаценты, бандикуты потом изобрели немножко фиговенькую, но как бы тоже не очень получилось, соответственно, поскольку у них нет плаценты, то вырастить нормального в себе детёныша самка не может, и ей приходится этой r-стратегией фигачить как на конвейере этих маленьких дитёшек. С высокой вероятностью они все помрут, ну парочка выживет, ну и слава богу. Кстати, r-стратегия тоже неплохая, потому что они до сих пор живут и неплохо так себя чувствуют.

Самир Ефимов:  Развиваются, хорошо себя чувствуют, очень интересно на самом деле. Тогда у меня следующий вопрос. Когда наши предки выбились в высших приматов, у них редуцировалась открытая овуляция, уменьшилась рождаемость, появилась двуногость, редуцировались клыки. По гипотезе Лавджоя все эти признаки появились гораздо раньше крупного мозга и изготовления каменных орудий. Мозг развивался не столько из-за труда, как по Энгельсу, а вскользь с переходом людей к моногамии, и увеличением вклада отцов в заботу о потомстве, ключевую роль в которой сыграли пищевые особенности наших далёких предков. Согласны ли вы с такой точкой зрения, и чем учёных так зацепил ардипитек?

Станислав Дробышевский:  Концепция Лавджоя замечательная. Она очень проработанная, детальная. У неё есть только один маленький пробел: отсутствие практических подтверждений, то есть по современным зверюшкам всё красиво сходится, все эти скрытые овуляции и всё такое, а по ископаемым у нас, строго говоря, есть один признак: относительные размеры клыков самцов и самок и, в общем-то, как бы и всё.

Источник: https://libmir.com/book/292645/image

То есть концепция Лавджоя — это классика. Когда есть идея и под неё немножко подтягиваются факты, которые есть. А идея такая проработанная, со стрелочками, схемки красивые, но это гипотеза, это классическая гипотеза. Подтвердить её или опровергнуть крайне проблематично, потому что для этого нужны наблюдения вживе, а у нас нет живых австралопитеков или каких-нибудь ардипитеков. Поэтому такие рассуждения, их очень забавно читать, но, на мой личныйвзгляд, смысла в них не слишком много, потому что на один признак опирать весь фундамент, всю стройку концепции как-то не очень, а исходить из того, что у современного человека, у современной обезьяны…

Что там было у австралопитеков, если честно, мы просто не знаем. И это какие-то такие рассуждалки, тем более, что можно принять, что всё это было факторами, но все другие факторы никуда не деваются: изменения климата были, изменения экосистем были, перестройки питания мы просто видим по палеонтологическим конструкциям, и мы всё-таки видим, что такой резкий рывок развития мозга случается уже у ранних хомо между двумя и тремя млн. л. н., а вовсе не тогда, когда формировалось прямохождение. То есть концепция Лавджоя, строго говоря, про прямохождение может быть, но тоже с натяжками, а про интеллект, честно говоря, не очень, потому что у австралопитеков размер мозга за несколько миллионов лет практически не поменялся, что у ардипитека, что у сахелантропа. Строго говоря, у сахелантропа 7 млн. л. н. размер мозга больше, чем у ардипитека, который 4,5 гр. Говорят: «Это самец», «Это самка», ну пусть это половые различия будут, но всё равно прошло 3 млн. л. и значит, не поменялось, строго говоря, ничего. На две ноги они вставали очень даже бодренько, а мозги не росли. Поэтому прямохождение — это хорошее условие для развития разума, но тоже не факт, что необходимое. Да, полезное, адаптивное, но недостаточное условие, это уж точно. А таким стимулом ядрёным, рывком, стали уже преобразования какие-то другие, которые совершились где-то 3 млн. л. н. Грацильные австралопитеки уже давным-давно хорошо как двуногие преобразовались в этих самых ранних хомо, и там уже с орудийной деятельностью мы прекрасно видим связь. Я понимаю, что Лавджою, может быть, трудовая концепция Энгельса как-то не близка, не уверен, что он её вообще знает или читал. Прямо скажем, антропологи тоже её воспринимают скорее как «была такая там 100 лет назад, уже 150», и это не руководство к действию. Это философия XIX в. на всякий случай. Но действительно по фактам мы видим, что активное увеличение размеров мозга шло параллельно с развитием трудовой деятельности. И что было там причиной, что следствием — это вопрос, но вообще цепная, видимо, реакция, и причина и следствие одновременно, поэтому мозги стали расти именно с орудиями труда. А с прямохождением тоже, конечно, росли, но не так чтобы очень… То есть у какого-нибудь сахелантропа, ардипитека где-то 300 гр. мозгов, а у афарских австралопитеков самые башковитые 500 гр., тоже в 1,5 раза всё-таки приросло, даже больше. Так это за сколько миллионов лет! И это самые мозговитые, самые здоровенные, которые самые поздние, кстати говоря, с датировкой как раз 3 млн. лет, а в среднем-то у этих афарских австралопитеков 350 — 400 гр., то есть, в принципе, они от ардипитеков не шибко отличаются. Есть разница, даже заметная, но не то чтобы прям сильно много при том, что за следующий миллион лет мозги выросли вдвое как минимум. С тех же 400 до 800 гр. мозговой рубикон перевалили, это как раз с орудиями труда. Так что концепция Лавджоя классная, но фактических оснований очень не хватает. Лавджой сам, кстати, про это прекрасно знал и писал, и она не может быть единственной, но и ещё фактор, чего бы и нет. У любого явления эволюционного обычно есть много факторов, спасибо Лавджою, что он эту тему поднял, но её антропологи и палеоантропологи как раз не любят, потому что много рассуждалок, мало фактов, все как-то так… Можно на 50 страниц написать тексты и что? А другой напишет ещё на 50 [страниц] других каких-то текстов.

Бутовская Марина Львовна — российский этолог, антрополог, доктор исторических наук

Вообще, по мне, надо читать даже не Лавджоя, а Бутовскую, потому что, в отличие от Лавджоя, она-то очень много работала с настоящими живыми обезьянками, Лавджой теоретик, насколько мне, по крайней мере, известно, он наблюдения за обезьянами в природе вроде не вёл никогда, а Бутовская вела. Может, не в природе, скорее, в обезьяннике, тем не менее, но она лично всю жизнь занималась то обезьянами, то теперь вот людьми.

Поэтому её рассуждения, на мой взгляд, выглядят гораздо более основательно.

Самир Ефимов:  А можете поподробнее рассказать, если не сложно?

Станислав Дробышевский:  Идея та же самая, что и у Лавджоя. Только отличается большим количеством фактологии по социальному поведению и уровню агрессии, аффилиативности, то есть доброты. Пересказать не уверен, если честно, что смогу грамотно и точно, так как этой темой я не занимался никогда. Лучше не буду перевирать, я наляпаю, и будет просто испорченный телефон.

Самир Ефимов:  Очень интересно будет познакомиться.

Станислав Дробышевский:  Она сама читала много очень интересных и познавательных лекций. Про обезьян не помню, было ли у неё что-нибудь, возможно, и было, а про людей — просто праздник какой-то!

Самый главный вывод, который звучит для меня — то, что человеческое поведение, если мы искусственно будем игнорировать речь, оно, строго говоря, от обезьяньего не особо-то отличается. Если мы отключаем речь (не то, что запрещаем наблюдаемым говорить, а просто не обращаем внимания на то, что они говорят), просто наблюдаем за тем, что они делают. Как в Библии написано: познаете их по делам их [смеётся]. Вот она это и делает. Тогда оказывается, что поведение от тех же павианов не отличается практически вообще. Даже в цифрах: количество определённых телодвижений одинаково что у гамадрилов, что у людей. Когда это видно на графиках и в таблицах — это впечатляет. Всем советую эти статьи почитать.

Самир Ефимов:  Ближайший современный родственник человека, шимпанзе бонобо (карликовый шимпанзе). Дивергенция между людьми и шимпанзе произошла примерно 10–6 млн. л. н.

И, если не ошибаюсь, это происходило где-то в Восточной Африке. За это время обе этих группы человекообразных обезьян сильно видоизменились. Так, например, многие учёные считают, что шимпанзе физически являются, так сказать, более прогрессивными в сравнении с людьми. Интересно и то, что всё чаще в учёных кругах постулируется, что прогнантизм (когда челюсти выступают сильно вперёд) является не примитивной чертой,

а, наоборот, весьма прогрессивной. Причем считается, что этот признак эволюционно развивался у африканских человекообразных обезьян после отделения от общих с человеком предком. Я думаю, подписчикам будет интересно узнать: действительно ли это так и есть ли доказательства у этой теории?

Станислав Дробышевский:  Да, по сути, так и есть. Это легко проверяемо: сейчас есть некоторое количество черепов и челюстей, штук 100 уже их есть, ископаемых обезьян миоценовых. Больше всего коллекция с острова Русинго, где проконсулы (не только они, но в основном). В Уганде целую кучу сейчас нашли. Мы видим, что самые первые человекообразные обезьяны, были, строго говоря, прогнатны, если корнеометрически рассуждать, но именно альвеолярная часть была небольшая, а передние резцы были маленькие, там зубёшки совсем ни о чём. И по большому счёту их черепа больше похожи на нас и австралопитеков, чем на современных шимпанзе. Но уже в позднем миоцене возникло несколько альтернативных веток, некоторые шимпанзей даже превзошли.

Моротопитек

Какие-нибудь угандопитеки или моротопитеки, афропитеки рыло отрастили ого-го какое, даже стали на павианов больше похожи. Так они и вымерли в итоге. Но это специализация. Проблема в том, что непосредственно предков шимпанзе и горилл у нас нет. Есть один накалипитек и хорорапитек, но всё же есть. Да, получается, что более древние имели сравнительно небольшие челюсти с небольшими размерами нёба, с маленькими клыками и, кстати говоря, заклыковые зубы тоже были небольшие и резцы, самое главное, маленькие. Те, которые остались в лесу и стали переходить на другое питание, в частности, питание более жёсткими фруктами (видимо, ещё и флора менялась, правда, про это мы меньше всего знаем). Они стали отращивать огромные резцы. Моляры у шимпанзе как раз не особо изменились, потому что они в лесу как жили, так и живут, а клыки выросли намеренно

Афропитек

и размеры морды тоже. По сравнению с проконсулами они очень сильно изменились. А у нас передняя часть челюсти очень слабо менялась: резцы какие были, такие и остались, клыки уменьшились, но не запредельно, чуток, а вот моляры в какой-то момент у нас подросли. На уровне грацильных австралопитеков и самых-самых ранних хомо типа рудольфенсисов у нас была стадия мегадонтии заклыковой, когда премоляры и моляры в особенности стали здоровенными, потому что мы стали питаться наземной сухой пищей где-то в саванне. И мы имели шанс превратиться в парантропов (собственно, парантропы возникли и в итоге вымерли), а наше счастье, что мы успели вырулить, жрать мясо и у нас моляры уменьшились.

Они у нас маленькие вторично: т.е. они были маленькие, потом стали большие, потом снова маленькие. А у шимпанзе они выросли вместе с размерами тела и пропорции т е же остались.

НакалипитекРеплика черепа шимпанзе. Источник: https://vk.com/nessiterabfРеплика черепа самки Проконсула. Источник: https://vk.com/nessiterabf

Это крайне показательно. По передней части челюсти мы примитивные, по задней, вроед как, прогрессивные. Это всегда так получается, что разные части, даже близко расположенные, эволюционируют мозаично. Это в чем угодно: в пальцах, ногах, в чем угодно, что ни возьми. Это яркий наглядный пример.

Самир Ефимов: Очень интересно. Все большие человекообразные обезьяны, такие клыкастые. Чего стоят клыки у тех же горилл и шимпанзе.

Клыки у этих обезьян являются, во-первых, очень большими, во-вторых у них имеется диастема, ну и в-третьих, как правило, клыки самцов больше чем у самок, а у людей и их предков вроде как всё наоборот. С чем это связано? Какова роль клыков в социальных отношениях гоминид?

Станислав Дробышевский:  Лавджой говорит: «Я! Я скажу!». Он рассказывает про то, что большие размеры клыков у всех приматов, человекообразных тоже, прямым образом коррелирует с половым диморфизмов и иерархичностью. Чем иерархичней твари, тем здоровенней у них морда.

Ассамская макака

Особенно это видно на макаках. Какая-нибудь ассамская макака имеет огромное рыло, а у резуса маленькая мордочка и совсем маленькие клыки. А поскольку макак дофига, там прекрасно видно: тибетские, крабоеды, они разные полюса образуют. Если мы смотрим на уровень их социальности и степень иерархичности, там красиво всё получается.

Череп макаки Резус

И павианы как предел, когда они имеют огромные саблезубые клыки, а размер самцов в 2 раза больше, чем у самок. У человекообразных то же самое: есть гиббоны с маленькими клычушичками, где самцы от самок не особо отличаются. Если самцов обесцветить, мы не особо поймём. И люди из той же степени.А есть обратная сторона. Это гориллы, шимпанзе, орангутаны, у которых огромные клыки, есть диастема, чтобы соседние клыки вставлялись между либо резцами, либо клыками, либо клыки,

Павиан

между плеврами, смотря, какая челюсть верхняя нижняя. Соответственно, клыки доклиниваются очень мощно. Это действительно сигнальная штука, когда альфа-самец скалит зубы, всех впечатляет, все его боятся. Он самый главный, молодец. В принципе, это универсалия для всех млекопитающих. Это у собак так же работает, и у людей — если человека доконать, он тоже скалит зубы, но у нас это не о

© Habrahabr.ru