Finding Zina
— Тихо! Тихо! — кричала председатель, бегая вдоль узкой, разбитой, но асфальтированной центральной улицы села Макарово. — Да уймитесь же вы! Михалыч приехал!
Но толпа продолжала галдеть. В селе редко случались массовые собрания, и народ по ним откровенно соскучился. Даже День Села, раньше проводившийся с таким размахом, давно канул в лету. Хотя, можно ли назвать «с размахом» мероприятие в деревне с одной тысячей жителей?
Внезапно, на дороге около толпы резко затормозил К-700, знаменитый когда-то, желтый «Кировец», с колесами в человеческий рост. Так резко, что неуверенно качнулся на могучих передних рессорах, клюнув носом. Дверь кабины открылась, и в ней показался невысокий старичок, в сером пиджачке, удобных тренировочных штанах с тремя полосками по бокам, галошах с шерстяной подкладкой и старой и замасленной фуражке. Впалые щеки, покрытые седой щетиной, кустистые брови свисают над глазами, но взгляд слегка прищуренных глаз — твердый и уверенный.
— Нашел Зину-то? — крикнул басовитый голос из толпы.
— Ага. — повернулся и крикнул дед, уже спускаясь по лестнице. — Щас всё расскажу, дайте отдышаться, Колюня под пятьдесят гнал.
— Так я это… — тот самый Колюня, тракторист, высунулся из кабины с противоположной стороны. — Народ-то собрался уже, того и гляди в город двинут, жди беды тогда…
Михалыч уже стоял на асфальте и прикуривал папиросу. Руки немного тряслись, но многолетняя привычка давала о себе знать — получилось с первой спички, несмотря на ветер. Толпа немного приблизилась, образовав подобие полукруга, в центре которого находился Михалыч и К-700. Колюня хотел было отъехать, но на колесах уже повисли дети, и ничего не оставалось, как заглушить двигатель.
— Ну, рассказывай, не томи! — председатель положила руку на плечо Михалыча и легонько потрясла. — Где Зина-то? Когда вернется?
Михалыч глубоко вздохнул, сделал еще пару затяжек, бросил длинный окурок на землю и тщательно растер ногой. По его виду уже было понятно, вернется ли Зина.
— Не вернется. — коротко сказал Михалыч и замолчал.
В толпе стало непривычно тихо. Взгляды, прежде устремленные на Михалыча, обратились на землю, трактор, старенькое сельпо, ряд ларьков, в затылок впереди стоящего. Верить никому не хотелось.
— Погоди, Михалыч… — председатель сделала шаг назад и пристально поглядела на деда. — Ты расскажи, как дело-то было…
— Да, Михалыч, давай, рассказывай, не томи! — закричали из толпы. — Чего она там делает-то, в городе? По медицине, или чё?
— По медицине, ага. — кивнул Михалыч и потянулся за следующей папиросой. — Сейчас расскажу.
Значит, приехал я в город. Где искать — черт его знает, но немного покумекал — куда еще может сельская врачиха податься, если не в больницу? Ведь не менеджером же? (Михалыч говорил именно «менеджер», а не привычное нам «мэнэджэр»).
Ну, думаю, надо по поликлиникам идти. Начал с районной — ведь и Зина из района? Пришел, значит, ходю, смотрю — не могу найти. У них там это, плакат висит, вроде как наши врачи — там тоже нет. Пока стоял, рассматривал, подошла медсестричка — молодая такая, красивая, в полной, значит, боевой раскраске. Говорит — чего это ты, дед, тут разглядываешь? Плакат-то лет десять висит, как к приезду губернатора-то повесили, так только пыль и протираем на Новый Год.
А что, спрашиваю, милая, у вас тут врачиха наша не появлялась? Зиной зовут. Говорит — нет, давно не было, я бы знала — на расписании сижу. Так и ушел, несолоно хлебавши.
Потом попёрся в горбольницу. Думал, тоже постою у плаката, авось кто подойдет, поможет.
— Хрена дождешься от городских-то. — донесся сверху голос Колюни. — Подыхать будешь — не подойдут, даже карманы обшманать.
— Верно говоришь. — кивнул Михалыч. — Там и плаката-то нет — телевизер висит, с расписанием, значит. А я, как назло, очки-то дома оставил — я ж только для газеты их надеваю. Вот и стоял, всматривался, пока не подошла бабка какая-то. Подруга, говорю, помоги — не вижу ни зги, прочитай мне фамилии врачей-то. Ну она прочитала — нету там Зины.
А что, спрашиваю, тута все врачи? Нет, говорит, только те, что сегодня принимают. Совет дала — иди в окно справок, там всё знают. Только это, сразу настройся, говорят — хамить будут. Ну, говорю, нешто мне ругани бояться? И пошел.
Простоял в очереди полчаса — нас там трое было, но медсестра в окошке ускакала куда-то, коза. Когда вернулась, спросил — нету ли, милая, у вас тут Зины-врача? Она как пошла орать, про какие-то там персдан… персондан…
— Персональные данные? — подсказала председатель.
— Ага, вот-вот! — обрадовался Михалыч. — Не скажу, говорит, хоть ты тресни! Я уж собрался было сдаться, да решил соврать — милая, говорю, Зина-то дочка моя, только телефон я ее потерял, вот приехал проведать, сказала в больнице работает, два дня бегаю, не могу найти. А коза эта ни в какую.
Пошел на улицу, сел на лавку, закурил. Тут подбегает какой-то мужичок, в черной форме, с нашивкой — вроде охранника, что ли. И браво так мне на ухо-то подсел — курить, мол, тут нельзя, дед, сейчас штраф будешь платить. Я не выдержал, вскочил, наорал на него — чего, мол, ты, детина, к старому человеку прикопался? Заняться, что ли, нечем больше? Ты иди, поработай с моё, погни спину на страну, которая потом и имени твоего не вспомнит, тогда и будешь меня учить!
Тот аж покраснел, задыхаться начал — черт его поймет, то ли со страху, то ли щас морду начистит. Схватил меня за пиджак, да как дёрнет — я аж подскочил. Чуть рукав не оторвал, ирод. А этот вцепился, не отпускает, трясёт за рукав. Ну щас, говорит, дед, конец тебе придёт. Готовь пенсию, штраф уплотишь, или суши сухари — пойдешь улицу мести. Ну, думаю, пропал Михалыч.
— Так дал бы в дыню ему, да и дело с концом! — крикнул кто-то из толпы. — Коли охранником в больнице работает, так дрыщ, значит, несусветный!
— Ну и я так подумал! — продолжил Михалыч. — Чего я, зря что ли в разведке-то служил? Хоть и контуженный, нешто эдакого толстозадого не ушатаю? Да я таких в сорок третьем табуном через фронт переводил, связав в цепочку, как верблюдов!
Ну вот, только я, значит, приноровился в ухо-то ему заехать, сзади кричат — стой! Охранник обернулся, меня отпустил — испугался, значит. Смотрю — та козочка из окна справок бежит. Видать, совесть заела. И туда же, врать, как я давеча — иди, говорит, Сережа, дальше патрулируй, это дед мой, из деревни, туповатый он, не серчай.
А обрубок этот не унимается — нет, говорит, закон один для всех, понаехали тут, свои порядки устанавливаете. Замету деда, как пить дать. И плевать мне, что он твой родственник.
Ну конечно, плевать — говорит девчушка. Тебе вообще на всех плевать, как и всем — на тебя. Бессмысленный ты, говорит, кусок чего-то там (честно, не расслышал). Тут больница, врачи, люди ходят, нафига ты тут вообще нужен, прихвостень? Шарашишься с утра до вечера, коляски мамочкам не даешь внутрь затаскивать — не положено ведь, они и мокнут под дождем. Сам-то не мокнешь, внутри прячешься, чтобы тело своё жирное не намочить.
Разошлась, в общем, девчушка. Охранник аж трясётся весь, к ней шагать начал, руки подымать — тут у меня, видать, привычка старая сработала. Сообразить не успел, как в ухо ему двинул, и подхватить успел, пока не шлёпнулось тело оземь-то — ну, как языков брали, бесшумно. Усадил на лавочку, кепку на рожу надвинул — спит вроде как.
А девчушка стоит, улыбается, не испужалась — молодец. Ну ты даешь, говорю. Врёшь, и не краснеешь. И не боишься — поди, как очнется, жаловаться побежит? Нет, говорит, не побежит. Он только со стариками смелый, да с медсестрами, пока не пошлют. Ничего, не бойся, дед, всё нормально будет.
Улыбается, значит, села рядом, и шепчет потихоньку. Чего шепчет — понять не могу. Попросил погромче говорить — повторила. Нету, говорит, у нас никакой Зины, проверила по компьютеру. Поезжай, говорит, дедушка, в районную, может там. Ну я ей и говорю — был, доченька, в районной, нет там Зины.
Девчушка призадумалась, достала телефон-то, давай там ковыряться. Думал, звонить куда будет, может в дурку, чтоб меня забрали — ан нет, у нее там карта какая-то, в телефоне. Спросила, кто Зина по специализации — говорю, врачиха деревенская, всё село лечила, от всех болезней, даже резала нас, и зубы драла. Она еще подумала, и говорит — ну, раз ни в районной, ни в городской нету, значит, стало быть, в платной.
Сейчас я, говорит, тебя научу. Ты там, дед, не вздумай про свою Зину спрашивать. Они вообще пожилых не любят — у вас же денег нет, если приходите в платную больницу, то за ерундой какой-нибудь. Скажи, что хочешь полечиться. Деньги есть у тебя?
Две тыщи, говорю, насобирали всем селом, на поездку-то. Девчушка сквасилась, призадумалась. Вдруг вскочила и говорит — посиди, я сейчас, и убежала в больницу опять. Я опять закурил — чё, поди, нету тут второго охранника? А этот сидит, посапывает, даже храпеть начал, слюни потекли. Я евоной шапкой вытер, чтоб никто не заметил — подумают, что дурно стало, позовут врачей.
Девчушки не было с четверть часа. Скоро уже этот малохольный очнуться должен — надо бы удочки сматывать, но, слава Богу, выбежала, с бумажкой какой-то. Подошла, села, в карман пиджака тихонько сунула, говорит — это, дедушка, особое направление. Дашь им в платной-то, скажешь, что из поликлиники, они прочитают и поймут. Вроде как мы тут тебя лечили, но не поняли, чем ты болеешь, и направляем тебя в платную, и за лечение заплатим. Им это главное — чтобы платил кто-нибудь. Только сильно не шикуй — скажи, что сначала осмотр тебе нужен, а лечение — только по согласованию. Пусть сначала напишут, чего назначили, и, мол, ты подумаешь и решишь. Понял?
Понял, говорю. Надо же, какая хорошая попалась. И ведь улыбается опять — эх, жалко, старый я, такая красота пропадает… Ну что, поблагодарил, обнял на прощание, да пошел. Она остановила — сколько, говорит, этот-то просидит? Еще минут пятнадцать, и проснется. Башка маленько погудит, а так — ничего. Поди, не будет жаловаться? Девчушка улыбнулась — не бойся, дедушка, застыдится, ведь старичок, уж прости, в ухо-то дал. Молчать будет, как рыба об лед.
Дошел я, значит, до платной поликлиники — она через дорогу была. Видать, поближе расположились — чтоб, кто замучился в очереди сидеть, к ним бежал. Захожу — как в космос попал! Стены белые, аж блестят, везде диваны стоят, пальмы растут, тока что водки не наливают. Подошел к девочке, та смотрит как-то подозрительно — поди, думает, дверью ошибся.
А я ничего, сел, ногу на ногу, бумажку достал из кармана, и шлёп ей на стол. Взяла брезгливо, двумя пальчиками, глазками своими пробежалась — и дурь-то как рукой сняло!
Здравствуйте, говорит, Фома Кузьмич! Я сначала растерялся — чего это она меня Фомой кличет, я ведь Никифор. Тут только докумекал — медсестра ведь имени моего не знала, когда бумажку заполняла. Ну, думаю, сейчас паспорт спросит, и провалится последняя разведоперация старого Михалыча!
Нет, не спросила. Велела обождать минутку, телефон взяла, позвонила куда-то, и вскорости прискакал мужичок — толстенький такой, но лощёный, в костюме, значит, при галстуке, башмаки блестят. Пройдемте, говорит, Фома Кузьмич.
Ну встал я, пошли. Пришли в кабинет, а там — ни кушетки тебе, ни весов, ни шкафа с таблетками. Стол дубовый стоит, кресла кожаные, ковры на полу лежат. Я на галоши свои глянул, так стыдно стало. Снял потихоньку, и у входа оставил. Мужик уселся за стол, я напротив примостился.
Ну-с, говорит, с чем пожаловали? А я по сторонам-то гляжу, никак понять не могу — врач он или кто? Думаю — спрошу в лоб. Какой, говорю, специальности вы, уважаемый?
Тот и глазом не моргнул — я, говорит, менеджер. Я брови-то нахмурил — чего, говорю, ты со мной тогда беседу ведешь? Мне ж врач нужен. Давай, веди меня к врачу. Ты менеджер, я — тракторист, про какие болячки нам с тобой разговаривать?
А он смеется, аж заливается — видать, я чушь какую-то несусветную сказанул. Ты, говорит, дед, давно в платной больнице был? Нет, отвечаю, в первый раз припёрся. Ну, говорит менеджер, тогда слушай. У нас тут щас порядки другие — сперва надо с менеджером поговорить, и только потом с врачами. А скорее всего, с врачами и не придется. Я сам, говорит, с ними поговорю, подберу тебе нужного специалиста — по голове там, или желудку, или нервам — всякие у нас есть.
Тут до меня дошло: видать, менеджер — заместо терапевта. Ну, в районной раньше так было. Чего бы не болело — прёшься к терапевту, он уже перенаправит. Мол, откуда ты, старый хрыч, можешь знать, невролог тебе нужен, али проктолог, если у тебя болит чуть ниже спины, когда в седло садишься.
Спрашиваю прямо — ты что, терапевт? Опять смеется — дед, говорит, больно много ты вопросов задаешь, шпиён, что ли? Я под дурака закосил — мол, да куда мне, просто старый я, давно в больницах не бывал, не знаю, как тут всё устроено. К врачу бы мне.
Он, видать, психовать уже начал — устал смеяться. Давай, говорит, рассказывай, что у тебя болит. А я тебе план лечения накидаю, процедуры, анализы, обследования. А врачи исполнят то, что я напишу.
Я не унимаюсь — как ты, говорю, мне план лечения напишешь, если ты не врач? Нешто в вашем менеджерском ПТУ учат, какими таблетками что лечить? Он уже дергаться начал — говорит, там всему учат. Менеджер — он, навроде, универсал. Куда его ни сунь — везде на лапки встанет, как кошка. Надо — план лечения составит. Придется — план проехта накидает. Припрёт — функциональные требования напишет. Пойдет такая пьянка — и примерную смету на строительство космодрома составит.
Сейчас, говорит, везде так. Менеджер задачу снимает, потом специалистам передает. А те исполняют. Ну, могут и повякать, конечно, если совсем ерунда написана — менеджер скорректирует. Это, говорит, называется гибкий подход. Как у червяков, что ли?
Так что давай, дед, не конопать мне мозги больше — рассказывай, чем болеешь. Подумал я, и решил — начну с малого, разобраться хочу, чего тут у них как. Кашляю, говорю. Менеджер чего-то записал, опять на меня смотрит. Я молчу. Всё, что ли, говорит? Всё — отвечаю.
Он тяжко вздохнул, подумал маленько, встал и пошел к двери — не той, через которую заходили, а с другой стороны. Остановился в дверях-то, говорит — чувствуйте себя, как дома, Фома Кузьмич, если пить захотите — в колидоре вода есть. И вышел.
А я за ним следом, мышкой, мышкой. Выглянул — идет по коридору, не оглядывается. Через две двери остановился, и зашел в ту, что справа была. Я подбежал, смотрю — написано «Ординаторская». А рядом — диванчик, и банка с водой, вставленная сверху в крантик — ну прям как у нас умывальники уличные. Только надо не снизу, а спереди нажать, чтоб вода полилась.
Сел, и слушаю — там ржут, как кони, в ординаторской-то. Сеня, говорят, ты — придурок. Что значит «кашляю»? Ну, сухой кашель, али мокрый? Утром, или перед сном, или ночью будит? С кровью, или сопли только вылетают? Сеня лопочет что-то, мол кашель и есть кашель, а те еще сильнее ржут — говорят, если дед старый, то поди последнее выкашливает, а ты тут мозги нам конопатишь. Сеня вроде как спросил, чего назначить-то, ему кто-то голосистый отвечает — иди, томографию назначай, ты ж гениальный продавец у нас, лишь бы комиссионные урвать. Тем более, если поликлиника плотит.
Ну, думаю, надо вернуться на исходную позицию — убежал в кабинет, дверку прикрыл, сел и сижу. Приходит Сеня — щеки зардели, глазки бегают, сел в кресло, отдышался. Говорит — от специалистов пара вопросов поступила, для уточнения поставленного мной диагноза. Кашель — сухой или мокрый? А всякий, говорю — утром мокрый, вечером сухой. Сеня про кровь спросил — нет, говорю, отродясь такого не было.
Сеня чего-то записал, помолчал малёхо, и выдает: ну всё, Фома Кузьмич, план лечения я прикинул. Вам нужна томография, полный анализ крови, УЗИ сердца, почек и мочевого пузыря, рентген зубов, биопсия, и витаминчики, говорит, сразу выпишу. У меня аж челюсть отвалилась — благо, своя еще, а то неудобно получилось бы.
Говорю, милый мой, ты меня за кого держишь-то? Я хоть и старый, а знаю, как кашель лечить. Вон, таблетки от него рублёв за двадцать продаются. Тут Сеню и понесло…
Вот, говорит, все так думают, что лучше знают, как болячки лечить. Начинают с кашля, но толковых специалистов не спрашивают, и долечиваются до того, что шагу ступить не могут. Не надо, говорит, на здоровье экономить. Слушайте толковых специалистов, и если говорят, что надо МРТ и витаминчики — то не вякай, мол, а оплачивай и делай.
Я не унимаюсь — ты, говорю, Сеня, извини меня, но дай хоть с врачами-то поговорить! Ты ведь в болячках ни в зуб ногой! Даже я больше знаю! Хочешь, говорю, я тебе покажу, где на сонную артерию нажать, чтобы ты полчаса проспал? Сеня, видать, маленько струхнул, или не связываться решил — ладно, говорит, еще раз спрошу. А ты, дед, что-нибудь уточни про свой кашель.
Я минутку покумекал, чего б такое сказануть-то, и тут дошло — надо сказать так, чтобы, если Зина там, то поняла бы. Думал, думал, и говорю — Сеня, скажи им, что я кашляю, будто шишабарку проглотил. Чего, переспрашивает? Шишабарку, говорю и киваю. Врачи, мол, поймут. Тот плечиками толстенькими пожал, и опять пошел в ординаторскую, а я за ним.
Сидел, сидел — не ржут в этот раз. Так ничего и не расслышал, даже прозевал возвращение Сени — пришлось быстренько стакан схватить, и будто бы воды наливать. Тот встал надо мной, и спрашивает — слушай, дед, а ты не из Макарово, случайно? Киваю, мол, да.
Пошли, говорит. Тут один из специалистов хочет с тобой поговорить. Ну, я уже знал, который. Зина, конечно.
Привел он меня в нормальный, врачебный кабинет, я как Зину увидел, так лыбиться начал, что чуть рот не порвался. Но виду не показал — зашел, сел, молчу. А Сеня рядом уселся. Зина смотрит на меня, улыбается тихонько, потом как гаркнет на Сеню — чего расселся? Вали отсюда! Тот спорить начал, мол он мой менеджер, и без него нельзя со мной разговаривать, так она его быстро приструнила — врачебную тайну, говорит, никто еще не отменял. Сеня не нашелся, чего возразить-то, и свалил.
Ну, обнялись, как положено. Только грустная она, какая-то. Сели, разговариваем. Уехала, говорит, потому что надоело. Плотят в деревне мало — там ведь больницы нет, она чуть ли не общественных началах работала, а уже почти сорок лет. Замуж не выйти — за кого, в деревне-то? Алкашня одна, а кто не пьет — все заняты.
Долго, говорит, думала. Хотела с народом посоветоваться, но не решилась — знала, что уговаривать будут, и поддастся она. Потому и уехала ночью, на попутке, телефон сразу поменяла, чтоб названивать не начали.
Я слезу пустил — Зина, говорю, а мы-то как без тебя? Нам что делать? В город, что ли, ездить? Так тут видишь, как всё — в поликлинике не дождешься, помрёшь, пока примут. А в платной — менеджер, получку за год отдашь, чтобы фурункул вылечить. А ты, Зина, календулой попоишь, и через два дня всё пройдет. Кто в городе про календулу-то знает?
Тут и Зина разревелась. Встала, дверь закрыла на ключ — видать, чтобы Сеня не ворвался. Пойми ты меня, говорит, Михалыч. Ну не могу я больше! Всё понимаю, вам всем хорошо в деревне, вам там нравится, вы при деле, у вас корни там, а у меня кто? Никого. Как приехала, когда-то, по дурости, еще по распределению, думала — деревня, воздух, люди хорошие. Ну, положим, люди-то хорошие, и ко мне относятся, как в родной, и воздух — живой. И всё?
У меня ведь знакомые есть, с института медицинского — они все в городе, полдня в поликлинике, чтобы связи не терять, и диссертации там писать, а полдня — в платной, где зашибают в разы больше. Все при квартирах, при машинах, на море ездят регулярно. А те, что на севере, так по двести тыщ уже давно имеют, в месяц. Я аж поперхнулся — у нас вся деревня столько не получает.
Хочу, говорит, пожить нормально, по-людски. Напоследок, как говорится. Я уж и спорить с ней перестал — понимать, вроде как, начал. Говорю –, а что, получается у тебя тут? Зина заулыбалась, рукой махнула, смеется — не боись, Михалыч, где наша не пропадала.
Меня тут, говорит, главным диагностом назначили. Это, стало быть, значит, что я болячки быстрее и лучше всех определять умею. Ну так, ясное дело — в деревне-то всё на глазок приходилось делать, хоть простуда, хоть перелом, хоть заворот кишок. Так наловчилась, что и анализы не нужны — тем более, что взять их нет возможности.
Сначала переживала — тут, поди, видал, какое всё? Томографии там, УЗИ, специальностей немеряно –, а я просто врач. При приеме на работу даже толком специальность назвать не смогла — назвалась терапевтом, как в дипломе-то. А как пошли пациенты — сходу диагноз ставлю, даже по тому описанию, что Сеня приносит.
Тут я не удержался — спросил, что за Сеня. Говорит, вот это вообще дурь полная, недавно придумали. Директор ихний куды-то в Москву съездил, наслушался там, и решил, что прием сразу у врача — прошлый век. Мол, врач — он как ребенок. Придет к нему человек с кашлем, врач выпишет таблетки и отправит с Богом. Пациент-то оплотит только прием, даже таблетки покупать не станет — мол, дорого у нас. Вот продажи и никакие почти — директор сказал «мы просто продаем свое время». А надо, вроде как, продавать больше.
И придумал — менеджера посадить. Тот человек толковый, не станет продавать только то, что нужно — обязательно впарит, как он сказал, сопутствующие товары. Позвал к нам, значит, программистов, маркетологов, те какую-то программу поставили, и хотели нас заставить вбивать все назначения, за все годы — чтобы понять, кому что можно впарить.
Мы, конечно, взбеленились, пригрозились, что уйдем — обошлось, наняли студентов из меда, те чуть ли не за хлеб всё заколотили. Маркетологи эти покумекали, и составили нам таблички — Зина достала, показала. Там, значит, написала болячка, и перечислено, чего к ней добавить можно.
А еще есть отдельные карточки-пугалки, даже врачей заставили их выучить. Мол, если кашель, то надо рассказать все болезни, при которых энтот кашель-то бывает. И рак приплетут, и сердце, говорят, согласно последним исследованиям, может кашель вызывать. А главное — всем томографию продавать, как самое последнее и лучшее достижение мировой медицины. Вообще, Зина сказала, штука действительно полезная, может болячки сама находить, но больно дорогая. А директору за аппарат деньги вернуть надо, вот и старается.
Но не пошло, с врачами-то. Ну не могут они томографию назначать, если у человека порез на пальце нагноился или сыпь от клубники на лице. Вот и отделили больных от врачей, поставили менеджеров. Сеня — вроде как лучший. Раньше, говорят, с программистами работал, знает это дело — там ведь такая же беда. Хороший программист, мол, как врач — знает лечение быстрее, чем человек расскажет, что у него случилось. Вот и лечит, задешево, а конторе почти никакой выгоды.
С другой стороны, говорит Зина, так даже проще. Многие врачи тупеть стали на глазах, а новые, из института — радуются, как дети. Думать-то не надо больше, просто исполняй. Назначил менеджер капельницу поставить — будь добр, не задавай вопросов, улыбайся и втыкай иголку. Некоторые врачи вообще разучились диагноз ставить, и хоть что-то понимать в лечении. Скоро станут, как медсестры — отродясь именно они так работали.
Ну и специализация у многих поехала. Если раньше врач был, там, хирург, так он и был хирург. И резать мог, и кости вправлять, и аппендицит определять, и грыжу без скальпеля вылечить. А сейчас — ему чуть ли не бумажку пишут, где и что надо разрезать, как потом зашить, и что там внутри промыть надо, или какой приборчик вставить. Ну, навроде рабочих в цехе стали, что на конвейере работают — мозгом вообще не пользуются. Так, что погано, мозг-то отключается быстро, когда не то, что историю болезни — даже пациента целиком не видишь. Только участочек, в который тебя менеджер носом натыкал.
Я опять за свое — мол, раз так плохо, айда к нам опять! Ну, придумаем мы что-нибудь с деньгами. С председателем поговорю, может выбьет тебе получку побольше, или там, не знаю, как сельскому врачу доплотят. Нет, ни в какую.
Зина говорит, что еще немного подкопит, и свою больницу открыть хочет. Начнет с одного кабинета, сама будет принимать. Говорит, не ты один такой, Михалыч, кому здешние порядки не нравятся. Многие больные жалуются, что до врачей дойти не могут, а денег отдают, как за ремонт двигателя. Проще лечь и помереть.
Нашла, говорит, среди врачей единомышленников — тех, что постарше, помнят еще клятву Гиппократа, и какое-то там незабываемое чувство — ну, когда больной, узнав, что надо лишь таблетки пропить, так искренне улыбается, как, наверное, только в детстве улыбался, когда подарок под елкой находил. Это, говорит Зина, никакими деньгами не заменишь.
Тут я опять встрял — Зина, мол, мы тебе в деревне так наулыбаемся, устанешь удивляться! Не поддается. Опять слезу пустила — не могу, и всё. Хочу и денег заработать, и людям помогать, вот хоть убей.
Тут я сообразил — Зина, говорю, а может, мы к тебе тогда лечиться будем ездить? Ну, когда кабинет свой откроешь. Или, может, ты к нам? Раз в неделю там, или как? А?
Видать, не думала она об этом — глаза сразу высохли, заулыбалась, закивала. Точно, говорит, Михалыч! Чего это я не подумала! Только это… Я ж за деньги собираюсь лечить, а у вас в деревне…
О, говорю, не бойся! Ты ж теперь городская, у тебя ни картошки своей, ни мяса, ни зеленушки, даже браги взять негде! Так мы тебя обеспечим, Зинуль — ты нас знаешь, у нас самое свежее, без химии, с огорода! Денег нет, так хоть накормим тебя, до отвала! Еще и на продажу останется.
Нет, говорит, тут уж увольте — я врач, а не торгаш. Но мысля хорошая. Особенно, если транспортом обеспечим — привезем из города, денёк полечит, обратно с гостинцами уедет. Я побожился, что всё организую. На том и порешили.
Еще немного посидели, повспоминали старое, чайку попили. Хорошо, говорит, ты, Михалыч, про шишабарку-то придумал. Я сразу поняла, что из Макарово кто-то, и точно — ко мне. Откуда иначе деньги на платную больницу?
— Ну вот, дальше вы знаете. — закончил рассказ Михалыч. Достал очередную папиросу, прикурил, и с чувством выполненного долга уставился на проплывавшие над деревней облака.
— Ну ты, Михалыч, шишабарка… — с улыбкой сказала председатель. — Пойдешь ко мне в заместители? Нам бы еще мост отремонтировать, договоришься поди, съездишь, в город-то?
— Избави Господи. — картинно перекрестился Михалыч. — Хватит с меня. В последний раз Родину спасал.
— Молодец! Молодец, Михалыч! Ну ты даёшь! — раздались крики из толпы. — С меня шкалик! Я первый к Зине!
Но Михалыч уже не слушал. Потихоньку пробрался мимо Кировца, и зашагал домой.
