Евгений Каневский: «Государство не увидело большого будущего малой техники»
Мы решили дополнить музейную коллекцию DataArt интервью с людьми, повлиявшими на историю IT. В прошлый раз мы поговорили с Сергеем Зоновым, создателем одного из главных клонов «Спектрума». На этой неделе наш герой — ведущий научный сотрудник института региональной экономики Академии наук России Евгений Александрович Каневский — один из ученых, стоявших у истоков советской вычислительной техники. Сейчас он занимается системами анализа текстов, а в интервью рассказал, как в 1960-е разрабатывал малогабаритную «Вегу» и ЭДВМ, а в 1970-е — «Искру-226».
1958 год: группа обслуживания
— В систему Академии наук я попал в 1958 году после окончания физического факультета Ленинградского университета. Специальность у меня была вообще-то другая — высокочастотная техника, клистроны, магнетроны —, но меня уговорили: «Вычислительная техника только начинается, всё впереди».
Набережная Фонтанки, 27. Здесь и сейчас находится Санкт-Петербургское отделение
Математического института им. В.А. Стеклова РАН
Наше учреждение несколько раз меняло название. Первоначально это было Ленинградское отделение математического института Академии наук (МИАН). Когда я пришел, здесь как раз организовали вычислительный центр. Сотрудников совсем мало — два–три человека. Нас сразу отправили на стажировку в Университет, получивший одну из первых серийных машин «Урал-1». Оказались мы там с коллегами, с которыми раньше вместе учились. Машину осваивали все вместе, а потом отправились в Пензу получать свою. Втроем — девушка и двое парней.
— Как выглядел процесс получения?
— Машину установили, запустили несколько тестов и говорят: «Видите, работает! Теперь мы ее разбираем, упаковываем и отправляем вам». Привезли в Ленинград: «Забирайте!» И мы сами, несколько человек, без всяких грузчиков тащили эти здоровенные тяжелые блоки. Внесли в большой зал, распаковали, собрали, включили, и она заработала.
Машина была достаточно большой. (Занимала 70–80 квадратных метров. — Прим. ред.) Высотой — метра два. Спереди были две тумбы. Работала она в двоичной системе. Сравнительно небольшая по нынешним меркам память на магнитном барабане, который все время крутился. Ввод — с перфоленты. Производительность — порядка ста операций в секунду. Ставили задачу на два—три часа, самую простенькую.
«Урал-1» — первая серийная советская ЭВМ
— Кто ее ставил?
— Математики. Поскольку производительность очень маленькая, задач было сравнительно немного. Работала машина круглосуточно в три смены — с 8 до 16, с 16 до 24 и с 24 до 8. Я попал в группу обслуживания. Дежурили по двое, ночью никаких буфетов не было, конечно. Сами чай заваривали, и все. Отдыхали в соседнем зале, предназначенном для занятий самбо. Если все было в порядке, можно было по очереди часок-другой на матах поспать.
— Какими были ваши обязанности?
— Мы следили, чтобы машина работала. Из строя она выходила достаточно часто. Надо было определить неисправный элемент, вытащить его из разъема с помощью специальных щипцов и заменить. Потом неисправными элементами занималась отдельная группа электромехаников.
Периодически возникали проблемы с барабаном. Не знаю, как у других, но на нашей машине он очень реагировал на температуру. Если жарко, приходилось открывать форточку. Если холодно, закрывать.
— Какие задачи решала машина?
— Мы этого не знали. Молодые парни и девушки, только окончившие институт, — поначалу мы в этом деле не понимали ничего вообще. Знали только, почему здесь это не работает, а здесь то. Ну и как чинить.
— Часто вас будили по ночам: «Вставай, машина сломалась»?
— Это случалось через раз, нормальная ситуация. Иногда мы работали по субботам и воскресеньям — когда нас уговаривали математики. Часто, когда собиралась хорошая компания, садились играть в преферанс. Но если что-то ломалось, карты в сторону — и ремонтировали.
Так продолжалось года полтора. Но когда меня уговаривали прийти сюда, приглашали не на обслуживание машины, а на научную работу. Наконец учреждение свои обязательства выполнило: от обслуживания меня освободили. Сначала дали закончить работу, которую начинал кто-то другой. Ничего интересного не получилось — какую-то статью я вроде написал, но она никуда не пошла. А потом у нас организовали лабораторию по разработке малогабаритных машин под руководством Владимира Борисовича Мараховского.
1960-е: «Вега»
— После «Урала-1» в СССР появились вычислительные машины «Минск» и БЭСМ. Если нужно было сделать что-то просто и быстро, использовались так называемые электромеханические машины. Лучшими их образцами были немецкие: «Мерседес» 20-разрядный и 12-разрядный «Рейнметалл». Курский завод выпускал ВММ-2 — свой вариант «Рейнметалла», но, к сожалению, существенно худшего качества. Хорошей стали не давали — она была только у военных, а немцы делали из шведской, которая в те времена считалась лучшей.
К 1960-му Мараховский и компания (инженеры Ленинградского отделения Математического института АН. — Прим. ред.) разработали машину на реле под названием «Нева». Вроде запустили серию в Пензе, но шла она ни шатко ни валко. В это время появились простейшие транзисторные элементы, и мы связались с так называемым феррит-транзисторным элементом. Он представлял собой небольшой кубик, из которого сверху торчал транзистор. Нам удалось из трех таких элементов создать триггер, который может хранить информацию, и возникла идея сделать электронную машину — по типу «Рейнметалла» или «Мерседеса». Году в 1960-м или 1961-м мы этим делом и занялись.
— Для чего были нужны малогабаритные машины?
— Чтобы заменить «Рейнметалл» и «Мерседес». Очень часто человеку надо что-то посчитать — пять чисел умножить, разделить и т. д. Делать это на логарифмической линейке совсем неинтересно. Еще до войны существовали арифмометры, на которых нужно крутить ручку, и, сдвигая кареточку, производить вычисления. Три раза провернул ручку — три раза сложил какие-то числа. Сдвинул, два раза провернул — значит, у тебя уже будет умножение на десятки. Правда, делить было нельзя.
«Рейнметалл» и «Мерседес» делали все четыре действия, но машин таких не хватало. У нас, по-моему, было по одному экземпляру той и другой, а считать приходилось часто. Даже сегодня, если математик составляет какую-то задачу, ему всегда требуется предварительный расчет, а для него нужно что-то иметь под рукой. О возможностях персонализации тогда, конечно, никто и не подозревал.
В итоге машину мы с грехом пополам сделали. Назвали ее «Вегой» по имени звезды, хотя злые языки утверждали, что по именам авторов: Владимир, Евгений и Галина (Галина Ивановна Мендерская — Прим. ред.) по первым буквам как раз в ВЕГА складывались. Но мы тогда о таком даже не думали.
«Вега». Прототип
— Что умела «Вега»?
— Она могла складывать, вычитать, умножать, делить и извлекать квадратный корень — то, чего не делала ни одна электромеханическая машина. У нее были 20 десятичных разрядов и, как мы ее назвали, «естественная запятая». Т. е. можно было набирать, как человек пишет: «Два запятая пять умножить на три запятая тридцать восемь…» Таким и результат получался. Какой-то завод взялся сделать для нас электролюминесцентный индикатор, на который подавалось порядка 25 вольт, и мы разработали первую восьмиэлементную матрицу.
Прототип «Веги» внутри
— Сколько времени ушло на разработку «Веги»?
— Где-то года полтора. Работали человек пять. Три главных конструктора: Мараховский, Каневский, Мендерская. Архангельский сразу от нас ушел и над «Вегой» почти не работал. Еще один человек занимался элементами — он участвовал в разработке триггера. Каждый делал какой-то свой кусок.
— Как отпраздновали рождение «Веги»?
— Не помню, это было слишком давно. Но в те времена можно было спокойно купить бутылку вина, принести ее на работу, а перед уходом домой выпить по полчашки или чашке. Покупали, как правило, сухое — больше ничего мы тогда не пили особенного.
— Что нужно было сделать, чтобы «Вегу» стали производить серийно?
— Такими делами занималось министерство приборов, средств автоматизации и систем управления (ПСАИСУ). Когда мы туда пришли, выяснилось, что у нас есть конкуренты — аналогичную по сути электронную машину разработали друзья из Университета, у которых мы в свое время проходили практику. Ну и Пенза, поняв, что с реле не очень хорошо получается, тоже разработала свой вариант. Устроили конкурсную комиссию, поговорили, поспорили. В конце концов объявили, что две машины очень хорошие — наша и университетская. Пензенской машиной не заинтересовались, нам же предложили самим искать завод. Тут правительство допустило очень большую ошибку, не схватившись за эти машины. Ради них стоило бросить всё остальное.
— Вы пытались руководство убедить?
— Никто не слушал. Мы говорим: «Надо!» А они в ответ: «Мы другим заняты, нет мощностей свободных. У всех жесткий план».
Наши коллеги из Университета поехали в Минск и попытались что-то сделать там, но машина в серию у них не вышла. Мы с Мараховским отправились в Курск. Там выпускали ВММ-2 и пытались всеми силами от нее отбиться, потому что она у них не получалась — не было хорошей стали. Завод оказался к «Веге» совершенно не готов, потому что специализировался только на механике. У них не было ни одного не то что электронщика — нормального электромеханика. Директора Карчевского за год до пенсии уже ничего не интересовало. Мы общались с главным инженером Николаевым. Представьте, приехали два молодых парня и говорят: «Перестраивай завод!» А у него люди работают, зарплату надо платить… Но он рискнул. Собралась группа — несколько монтажников и мы. Постоянно в командировки к ним ездили. За первый год месяцев восемь я там провел. Вместе мы собрали машину, наладили и запустили.
Евгений Каневский с коллегами на выставке ВДНХ, 1966 (?) год
— С какими сложностями вы столкнулись?
— Для начала надо было получить транзисторы, которые в большом количестве в магазине не продавались. Феррит-транзисторный элемент — это что такое? Есть транзистор типа П15, П16 и маленький кусочек феррита в виде колечка, на которое надо наматывать очень тонкую проволочку. Наматывали в основном женщины как люди более спокойные и выдержанные, тоненькой иголочкой. Надо было проволочку не порвать, потом аккуратно припаять концы к выводам.
Транзисторы нужно было отбирать и проверять. Получить их можно было по военной приемке, тогда на каждом транзисторе указывался диапазон коэффициента усиления. Если он был совсем маленький или сверхбольшой, нам это не годилось — такие элементы не работали.
Завод с большим трудом сумел пробить производство «Веги». Сил и опыта было мало. В это время в 1961 году большое количество разных машин стало появляться во всем мире — в Германии, Италии, Японии. Заводы каждый год удваивали их выпуск, а Курск мог повышать объем только на 20%. Каждую машину распределяло министерство, иметь ее хотели все — она работала.
«Вега». Заводской вариант
— Все хотят, но для расширения производства ничего не делается?
— Это недостатки планового хозяйства. Одни говорят, что хотят иметь, вторые отвечают: «Ничего вам не надо, обойдетесь, живите, как раньше». Государство не сумело увидеть большое будущее у малой техники. У большой видело: завод один, завод другой… Потом стали делать машины среднего размера — «Сетунь», «Раздан». Академиков к этому подключили украинских. А вот чтобы на стол поставить, два раза нажать и получить какой-то результат — такого не было.
ЭДВМ
— Через какое-то время к нам обратились военные. Говорят: «Машина у вас вроде ничего, но у нас есть топографы, которые помирают без тригонометрических функций». Им нужно считать тригонометрию, а не на чем. Есть только таблицы Брадиса и логарифмическая линейка, точность которой весьма невелика. Мы сразу попросили завод. Они выделили Уфимский приборостроительный, на тот момент выпускавший какие-то приборы для авиации. И мы сделали электронную 10-клавишную вычислительную машину ЭДВМ. У нее было 16, а не 20 разрядов. Военные сказали, что им этого вполне достаточно.
— Что ЭДВМ могла делать?
— Если у «Веги» было всего три регистра (на двух она делала сложение и вычитание, третий использовался при умножении для накопления и для вычисления квадратного корня), ЭДВМ имела четыре. Кроме сложения, вычитания, умножения, деления, накопления, она вычисляла синус и арктангенс. Сделать тригонометрию оказалось непросто. В это время уже появились большие машины, помимо «Урала-1». Мы получили БЭСМ-6 и с ее помощью стали искать методику. Обычно тригонометрия считается иначе — более точно, коротко и быстро. Но для этого надо больше четырех регистров, что сразу увеличивало машину в размерах, а такого нам очень не хотелось.
Общий вид ЭДВМ
Машину мы запустили и по просьбе военных сделали к ней переходное устройство, чтобы можно было подключать стандартный телеграфный аппарат СТА-2М. Это нужно было для того, чтобы по линии связи передавать результаты подсчетов в другое место — как бы сразу отправлять телеграмму. Кроме того, результаты можно было распечатать. По сути, у машины был принтер, только очень неудобный.
Устройство связи для ЭДВМ
Завод запустил машину в серию. Через какое-то время люминесцентные индикаторы заменили на неоновые лампы, посчитав, что это более надежно. До какого времени существовала «Вега», я не знаю, а ЭДВМ-П (вариант с печатью) в войсках использовали и в середине 1980-х. В отличие от всяких калькуляторов, она работала при температуре от 0 до 40 градусов. Надо сказать, 0 — температура вообще очень нехорошая, при ней образуется конденсат и с приборами происходят самые неприятные вещи.
Авторские свидетельства
— Когда мы сделали «Вегу», написали заявки на авторские свидетельства. Их нам долго не давали, в конце концов, когда завод уже приступал к производству, главный инженер позвонил в министерство. Нас вызвали в Москву, стали разбираться. Выяснилось, что это первое свидетельство на электронную машину. Нас еще спросили: «Зачем вы собрали всё в одну кучу? Надо было написать 10 маленьких заявок — нам было бы проще».
Авторское свидетельство, датированное 1966 годом
Когда машина пошла в серию, по закону Советского Союза мы стали получать деньги.
— На последней странице вашего свидетельства написано: 560 рублей за изобретение. Потом еще 2113 рублей, 960 рублей. Это большие деньги?
— Да. Бутылка вина тогда стоила 2 рубля 12 копеек. Оклад у меня был 120 рублей.
Потом мы получили три патента за границей — в ФРГ, Италии и Франции. Если бы они захотели воспользоваться лицензией, мы получили бы большие деньги в валюте. Но они не захотели.
— Может, у них уже появилось что-то своё?
— Нет. Когда мы сделали первую «Вегу», у них были машины, выполнявшие четыре действия. Корень квадратный в то время никто не извлекал. Когда мы сделали ЭДВМ, появились машины с квадратным корнем, но тригонометрии не было нигде. В этом смысле мы их опережали.
Потом мы получили авторские на ЭДВМ и тоже какие-то деньги, а уже в 1990-х узнали, что уже в 1980-х в ГДР проходили военные учения, и топографы использовали ЭДВМ-П. Оказалось, что это лучшая машина: она могла передавать данные по телеграфу, работала от аккумулятора и была надежной. Нас это поразило, мы думали, что ее уж давно и след простыл.
1970-е: «Искра-226»
— Наш коллега Генрих Валерьевич Лезин стал заниматься новой отраслью — микропрограммированием. Потом мы приступили к работе над машиной «Искра-226». Делали ее по заданию того же министерства ПСАИСУ. Тогда СССР покупал американские машины «Ванг-2200». Решили, что нужно иметь свою машину с точно такой же системой команд. Министерство сразу сказало, что будет институт. Это было уже 1970-х.
— Т. е. в 1960-х вы сами искали завод, а здесь государство уже понимало перспективу?
— Да, только времени очень много ушло. За рубежом уже была «Ванг-2200», стали делать машины этого ряда, появились первые микропроцессоры. Очень маленькие, слабенькие — на 4 разряда, на 8. Мы стали делать машину уже на интегральных схемах, а не феррит-транзисторных элементах.
Из «Ванга» мы взяли только систему команд. Всё сделали абсолютно по-своему, получили авторские свидетельства в достаточно большом количестве. Ничего повторять мы не стали не только программно, но и технически. Если бы мы стали повторять, пришлось бы покупать лицензию, а государству этого не хотелось.
Выпускал машину тот же Курск. По габаритам она была достаточно большой, имела дополнительную память на магнитном барабане размером аж 5 мегабайт. Барабан — болгарский, печать — немецкая, гэдээровская. Долговременная память была только на дискетах большого формата — сейчас таких не осталось. Писать можно было на языках «Форт» или «Бейсик».
— Кто на «Искре» работал?
— Многие люди, в основном, математики. Бухгалтер тоже мог работать на соответствующих программах. У этой машины был очень небольшой экран в виде трубки, клавиатура такого же типа, что и сейчас на персональных ЭВМ, игры, какие-то развелеччения.
— Какие?
— Самые простые — какие-то гороскопы, гонки… Их взяли, потому что существовала система «Ванг». Скорее всего, это была копия. Мы к этой теме прямого отношения не имели, а при малом экране играть было не очень интересно.
— Почему именно в 1970-х государство поняло важность того, чем вы занимаетесь?
— Не знаю. Сделав сначала «Вегу», потом ЭДВМ, мы не занимались их продвижением в верхах, шли от прибора. Государство как бы спохватилось, что что-то упускает, поскольку весь мир развивался в этом направлении. Если сравнить количество машин, которые выпускали до появления калькуляторов мы и другие страны, это совершенно разные цифры. И не на порядок, а на два, на три. За рубежом выпуск рос моментально, калькуляторы появились у любых касс.
Внешний вид «Искры-226»
Дальше наше название «электронно-клавишная вычислительная машина» (ЭКВМ) исчезло. «Искру-226» мы называли «программно-управляемая электронно-клавишная вычислительная машина» (ПЭКВМ) — оно тоже ушло. Маленькие стали называться калькуляторами, их выпуск наладили и у нас в достаточно большом количестве. А вот средние выпускать не стали. Институт по разработке электронных машин, с которым мы создали «Искру-226», вместе с Курском стал делать ряд машин под названием «Искра» — «Искра сто с чем-то» — для экономических расчетов. Появился ряд «Искра-200», который потом выродился в копию современной персональной машины. Кроме Курска, у нас их никто не делал, а за границей — везде и в большом количестве. В итоге в России их стали просто покупать.
— В какой момент отставание стало таким, что уже догнать было уже невозможно?
— Когда персоналки появились у нас. В эпоху перестройки, когда с зарплатой стало совсем плохо, я на два года пошел преподавать информатику в школу. Для практических занятий у 9-го класса стояли устройства, которые эмулировали простые команды «Бейсика». Я рассказывал про «Бейсик», что с ним делать. Потом ребята делали маленькую программку. У каждого — только пульт с индикацией и набором. А следующий класс уже работал на персоналках. Причем большинство их было курского производства. Потом степень интеграции стала такой, что мы начали отставать, и открылись ворота, которые раньше были закрыты.
