[Перевод] Разум начался, когда боги прекратили разговаривать
Как знаменитая теория 1970-х Джулиана Джейнса чувствует себя в эпоху нейробиологии
Весь набор вещей Джулиана Джейнса умещался в паре чемоданов, когда он жил в общежитии Принстонского университета в начале 1970-х. Он, наверное, очень странно смотрелся среди студентов, некоторые из которых знали его, как преподавателя философии, разговаривавшего глубоким баритоном. Ему было немного за 50, он довольно сильно пил, не имел работы на полную ставку, и она его, вероятно, не интересовала. Позиция его была шаткой. «Не думаю, что университет платил ему постоянную зарплату», — вспоминает Рой Баумейстер, бывший тогда студентом Принстона, а сегодня — профессор психологии в Флоридском университете. Но, находясь среди молодых обитателей общежития, Джейнс работал над своим шедевром, над которым до того трудился уже много лет.
С шести лет Джейнса поражала уникальность сознания. Разглядывая жёлтые цветы форзиции, он думал о том, можно ли быть уверенным в том, что другие видят такой же жёлтый цвет, как и он. В молодости он провёл три года в пенсильванской тюрьме за отказ работать на поддержку войны. Как-то весной он, наблюдая за червяком во дворе тюрьмы, размышлял, что отличает неразумную землю от червя, а червя — от него самого. Подобные вопросы занимали его до конца жизни, а книга, над которой он работал, захватит целое поколение, начавшее задаваться похожими вопросами.
Книга «Происхождение сознания из краха бикамерального разума» [Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind], выйдя в 1976 году, не была похожа на бестселлер. Но продавалась на «ура». Её освещали в научных журналах и журналах по психологии, в таких изданиях, как Time, The New York Times и Los Angeles Times. Её выдвинули на национальную книжную премию в 1978-м. Продолжали выходить новые редакции, а Джейнс отправился гастролировать с лекциями. Он умер от инфаркта в 1997 году; его книга продолжает жить. В 2000-м на полках появилась очередная редакция. Она продаётся и сегодня.
В начале книги Джейнс задаёт вопрос: «Это сознание, самая самость из всех самостей, представляющее собою всё, и в то же время, ничего — что это? Откуда оно взялось? И почему?» Джейнс отвечает на вопрос, раскрывая версию истории, в которой люди не были полностью разумны примерно до 3000 лет назад, а до того полагались на состоящее из двух частей, бикамеральное сознание, в котором одна часть говорила с другой голосом богов, руководя им при возникновении любой сложной ситуации. Бикамеральное сознание в итоге схлопнулось, когда человеческие сообщества стали более сложными, и наши предки очнулись, проявив современное самосознание, с внутренними голосом, корни которого, согласно Джейнсу, лежат в языке.
Примечательный тезис, не особенно совпадающий с современными понятиями о работе сознания. Идея того, что древние греки не осознавали себя, заставляет многих усомниться. Дав сознанию культурный источник, говорит Кристоф Кох, старший научный сотрудник в Алленовском институте нейробиологии, «Джейнс отрицает биологическую природу сознания».
Но Кох и другие нейробиологи и философы признают, что сумасбродная книга Джеймса пользуется влиянием. «Он был старомодным самоучкой, достигшим примечательных глубин, обладавшим чрезвычайными амбициями, следовавшим за своим любопытством», — говорит философ Дэниел Деннет. И поиски, в которых участвовал Джейнс — попытки описать и объяснить внутренний голос, внутренний мир, в котором мы живём — отдаются эхом и сегодня. Исследование сознания набирает всё больше оборотов в нейробиологических лабораториях всего мира, но наука пока и близко не подошла к изолированию субъективных ощущений. Именно это прекрасно удалось Джейнсу, который осветил то, что значит быть живым и осознавать это.
Джейнс был сыном священника-унитарианца, жившего в Уэст-Ньютоне, Массачусетс. Хотя отец его умер, когда Джейнсу было два года, его голос продолжал жить в 48 томах его проповедей, с которыми Джейнс, судя по всему, провёл много времени, взрослея. В колледже он экспериментировал с философией и литературой, но решил, что ответы на его вопросы стоит искать в психологии, которая гонится за реальными данными о физическом мире. В институт он пошёл в 1941 году, но вскоре после этого США вступили во Вторую Мировую войну. Джейнса, сознательно противившегося войне, отправили в лагерь гражданской службы. Вскоре он написал письмо министру юстиции США, в котором объявил, что покидает лагерь, поскольку считает, что цели лагеря не совпадают с его принципами. «Можем ли мы работать в рамках логики дурной системы над её разрушением? Иисус так не считал. Не считаю так и я». Его отправили в тюрьму, где у него было полно времени для размышления над проблемой сознания. «Джейнс был человеком принципов, и некоторые могут сказать, что даже слишком импульсивным или безрассудным», — вспоминает бывший студент и сосед. «Он подпитывался энергией, атакуя ветряные мельницы».
Освободившись через три года, Джейнс был убеждён в том, что появление сознания в результате эволюции помогут прояснить эксперименты с животными, и следующие три года провёл в Йельском университете. Какое-то время он считал, что если существо способно обучаться на опыте, у него есть некий опыт, а следовательно, и сознание. Он гонял стада парамеций по лабиринтам, вырезанным в воске на бакелите, ударяя их током, если они поворачивали не туда. «Я перешёл на существ с синаптической нервной системой, плоских червей, дождевых червей, рыб, рептилий, способных обучаться, и делал это в наивном предположении, что веду хроники эволюции сознания, — вспоминает он в своей книге. — Смехотворно! Боюсь, что прошло несколько лет, когда я, наконец, осознал, что это предположение не имеет никакого смысла». Множество существ поддаются тренировке, но они не занимаются самоанализом. Именно это и мучило Джейнса.
Он проводил и более традиционные исследования материнского поведения животных под руководством Фрэнка Бича. В то время интересоваться сознанием было нелегко. Одной из доминировавших психологических теорий был бихевиоризм, изучавший внешние отклики людей и животных на стимулы. Дрессировка электротоком была в разгаре, никто не думал об неосязаемом мире мыслей, что понятно — бихевиоризм стал реакцией на более ранние и менее строгие тенденции в психологии. Но большую часть карьеры Джейнса внутренние ощущения были за пределами дозволенного. Для некоторых членов сообщества изучение сознания приравнивалось к интересу в оккультных практиках.
В 1949 году Джейнс покинул институт, не заработав учёную степень, судя по всему, отказавшись подавать диссертацию. Точно неизвестно, почему это произошло — кто-то говорит, что его комитет требовал внести в неё исправления, которые ему не нравились, некоторые утверждают, что ему надоела академическая иерархия, иные — что ему просто всё опостылело. Он один раз рассказал, что просто не хотел платить пошлину в $25. В 1977 году, когда книга уже продавалась, Джейнс закончил получение докторской степени в Йеле. Но не похоже на то, что его разочаровало отсутствие прогресса. Позже он писал, что психология, основанная на крысах в лабиринтах, а не на человеческом разуме, похожа на «плохую поэзию, притворяющуюся наукой».
Это было начало необычного странствия. Осенью 1949 он переехал в Англию и стал драматургом и актёром, и в последовавшие 15 лет мотался туда и сюда через океан, чередуя пьесы и преподавание, в результате в 1964-м оказавшись в Принстонском университете. И всё это время он много читал и обдумывал вопрос того, что есть сознание и как оно могло появиться. К 1969 году он задумался о работе, которая описала бы происхождение сознания как фундаментального культурного сдвига, а не как феномен эволюции, поисками которого он занимался. Работа должна была стать грандиозным синтезом науки, археологии, антропологии и литературы, и использовать материалы, собранные за два прошедших десятилетия его жизни. Он считал, что, наконец, услышал как что-то со щелчком встало на место.
Хотя Джейнс, умерший в 1997-м, не написал никакой другой книги, «Происхождение сознания» унесёт его имя в вечность. Джон Апдайк писал в The New Yorker, что когда Джейнс «предполагает, что до окончания второго тысячелетия до н.э. у человека не было сознания, и он автоматически подчинялся голосам богов, мы поражены, но вынуждены следить за развитием этого примечательного тезиса через все подтверждающие его свидетельства, находимые им в древней литературе, современном бихевиоризме и таких отклоняющихся от нормы психологических явлений, как гипнотизм, одержимость, глоссолалия, пророчества, поэзия и шизофрения».
Книга ставит перед собой высокую цель уже с первых строк. «О, что за мир невиданных видений и услышанной тишины, эта иллюзорная земля разума!» — начинает Джейнс. «Тайный театр безмолвного монолога и предшествующих советов, невидимое имение всех настроений, размышлений и загадок, бесконечное прибежище разочарований и открытий».
Для изучения истоков своей внутренней земли, Джейнс для начала предлагает мастерское резюме того, чем сознание не является. Это не присущее материи свойство. Это не процесс обучения. Оно не, как ни странно, не требуется в различных сложных процессах. Сознательная концентрация нужна для того, чтобы научиться решать головоломки, выполнять подачу в теннисе или даже играть на пианино. Но после изучения навыка он уходит за горизонт, в размытый мир подсознания. Исполнять его труднее, если думать о нём. С точки зрения Джейнса, большая часть того, что происходит с вами в данный момент, не является частью вашего сознания, пока вы не обращаете на это своё внимание. Ощущали ли вы давление стула на вашу спину секунду назад? Или вы ощутили его только сейчас, когда задали себе этот вопрос?
Сознание, сообщает Джейнс читателям, в предложении, которое можно рассматривать как вызов будущим учёным в областях философии и когнитивных наук, «гораздо меньшая часть нашей умственной жизни, чем мы осознаём, поскольку мы не можем осознавать неосознанное». Он чудесно иллюстрирует этот момент. «Это всё равно, что попросить фонарик в тёмной комнате осветить что-нибудь, что не освещено. Фонарик, так как его свет проливается в любом направлении, в котором он поворачивается, должен будет заключить, что свет есть везде. Так же может показаться, что и сознание заполняет весь разум, хотя на самом деле, это не так».
Возможно, больше всего поражает Джейнса то, что знания и даже творческие озарения приходят к нам без нашего участия. Вы можете сказать, какой из двух стаканов с водой тяжелее, без всяких осознанных мыслей — вы просто знаете это сразу после того, как подняли их. В случае с решением проблем, творческих или иных, мы даём нашему разуму информацию, которую необходимо обработать, но не в состоянии заставить его выдать ответ. Он приходит к нам позже, в душе или на прогулке. Джейнс рассказал своему соседу, что его теория окончательно оформилась, когда он наблюдал за ледоходом на реке Сент-Джонс. Работает нечто, о чём мы не имеем представления.
Джейнс рисует картину, в которой сознание — всего лишь тонкий иней на море привычек, инстинктов или других процессов, способное осуществлять гораздо больше, чем мы считаем. «Если бы наши рассуждения были верны, — пишет он, — то вполне возможно было бы существование расы людей, которые умеют разговаривать, судить, рассуждать, решать задачи, делать большую часть всего, что можем мы, и при этом совсем не обладают сознанием».
Джейнс считает, что язык должен был появиться до того, как то, что он определяет, как сознание, стало возможным. Так что он решил почитать ранние тексты, включая «Илиаду» и «Одиссею», чтобы поискать признаки людей, не способных к самоанализу — только море, без инея. И он считает, что нашёл это в «Илиаде». Он пишет, что персонажи «Илиады» не смотрят внутрь себя и не берут на себя независимой инициативы. Они делают лишь то, что советуют им боги. Когда что-то должно произойти, появляется бог и начинает говорить. Без этих голосов герои стояли бы неподвижно на пляжах Трои, как куклы.
Уже известно, что речь локализуется в левом полушарии, и не распространяется на оба полушария. Джейнс предполагает, что правому полушарию недостаёт языковых возможностей, поскольку раньше оно использовалось для чего-то другого — было источником наставляющих сообщений, перетекавших в речевые центры с левой стороны мозга. Они проявляли себя в виде галлюцинаций, помогавшим людям разбираться с ситуациями, требующими сложного отклика — к примеру, принятие решений по поводу управления государством или опасного путешествия.
Комбинация инстинктов и голосов — бикамеральное сознание — довольно долго позволяло людям выживать, пока их сообщества были подвержены чёткой иерархии, пишет Джейнс. Но примерно 3000 лет назад стресс, связанный с переселением, природными катаклизмами и волнами вызвали переполнение ограниченных возможностей голосов. В этот момент краха бикамерального разума кусочки сознания начали приходить к осознанию самих себя, а голоса прекратили вещать. Это привело к более гибкому, хотя и пугающему, способу справляться с ежедневными решениями — более подходящему к хаосу, начавшемуся, когда боги замолчали. Ко времени «Одиссеи» персонажи уже способны на что-то похожее на внутренние размышления, говорит он. Появляется современный разум с его внутренним монологом и жаждой наставлений от высших сил.
Оставшаяся часть книги — 400 страниц — описывает то, что Джейнс считает доказательством бикамеральности и его краха по всему миру, полученными из Ветхого завета, резьбы по камню Майя, шумерских записей. Он приводит пример резьбы, на которой ассирийский король стоит на одном колене перед пустым троном бога, примерно в 1230 году до н.э. Частые и следовавшие одна за другой миграции населения, происходившие примерно в то же время в месте, сейчас известном, как Греция, он считает суматохой, вызванной крахом. Джейнс рассуждает о том, как этот переход может отражаться на сегодняшнем дне. «Мы, находясь в конце второго тысячелетия н.э., в каком-то смысле всё ещё погружены в этот переход к новой ментальности. Везде вокруг нас лежат остатки нашего недавнего бикамерального прошлого», — пишет он, восхищаясь широтой своей идеи, захваченный пафосом ситуации. «Наши короли, президенты, судьи, чиновники начинают свою службу с клятв ныне умолкшим божествам, давая их на записях людей, слышавших их последними».
Эта книга широкого охвата и странного содержания. Но она обладала чрезвычайной притягательностью. Часть её заключалась в том, что некоторые читатели никогда раньше не задумывались о том, что такое сознание. Возможно, впервые многие люди решили прикоснуться к определённости себя самих, и обнаружили её не такой, как ожидали. Книга Джейнса появилась в ту эпоху, когда такие потрясения были необычно мощными. В 1970-х многие люди чувствовали рост интереса к вопросам сознания. Баумейстер, уважающий Джейнса, читавший ещё гранки книги до её издания, говорит, что Джейнс подключился к «духовной сцене» появлявшегося движения нью эйдж.
А язык — каков язык! Богатством сравним с Набоковым. В его прозе есть элегантность, мощь и правдоподобность. Она звучит пророчески. Кажется истинной. И это очень сильно влияет на восприятие. Истина и красота переплетаются так, что их тяжело разделить. Физик Бен Лилли, ведущий проекта Storycollider, вспоминает время, когда он открыл для себя книгу Джейнса. «Я был в группе людей, тусивших в редакциях газет и ежегодников, и рассуждавших о всяких интеллектуальных вещах, одеваясь преимущественно в чёрное, — говорит Лилли. — Кто-то её прочёл. Не помню, кто был первым, это был не я. И внезапно мы решили, что это звучит отлично, и все её читали. Надо было быть бунтарём, поскольку она шла против здравого смысла».
В логике легко найти дыры. К примеру, в «Илиаде» есть фрагменты, в которых персонажи заглядывают внутрь себя, хотя Джейнс решил, что они были добавлены позже или неправильно переведены. Но эти дыры не принижают влияния книги. Для таких читателей, как Пол Хейнс, основателя журнала Aeon, посвящённого науке и философии, центральный тезис Джейнса не стоит на первом месте в привлекательности книги. «Меня привлёк его подход, стиль, вдохновляющий и ностальгический настрой текста; не конкретные детали аргументации, пусть и довольно интригующие, — пишет Хайнс. — Джейнс был готов изучать передний край сознания на своих условиях, не объясняя его загадочные свойства».
Тем временем, за четыре последних десятилетия, ветры поменяли направление, как это часто бывает в науке, когда исследователи охотятся за наилучшими вопросами, которые следует задавать. Огромные проекты вроде Алленского института нейробиологии и Института мозга и разума при Швейцарском федеральном технологическом институте пытаются понять структуру и функционирование мозга, чтобы получить ответы на множество вопросов, включая то, что есть сознание в мозге и как оно создаётся, вплоть до уровня отдельных нейронов. Появилась целая новая область, поведенческая экономика, описывающая и использующая те моменты, в которых мы не осознаём, что делаем — основная тема книги Джейнса — идеи которой принесли её основателям, Дэниелу Канеману и Вернону Смиту нобелевскую премию.
Эрик Швитцгебель, профессор философии в Калифорнийском университете в Риверсайде, проводил эксперименты для того, чтобы выяснить, насколько мы осознаём те вещи, на которых не концентрируемся, что отражает взгляд Джейнса на то, что сознание, по сути — осведомлённость. «Нельзя назвать нелогичным взгляд, согласно которому вы осознаёте только то, на что обращаете внимание в данный момент, — говорит Швитцгебель. — Но также разумно утверждать, что много чего происходит в фоне и на периферии. За пределами концентрации у всех нас есть такие ощущения». Швитцгебель говорит, что вопросы, увлекавшие Джейнса, действительно являются горячими темами в психологии и нейробиологии. Но в то же время книга Джейнса остаётся на грани науки. «Заявление о том, что древние греки не обладали сознанием, всё ещё находится далеко от общепринятых взглядов», — говорит он.
Деннет, назвавший книгу «изумительной и чокнутой», любит использовать презумпцию невиновности в отношении Джейнса. «Среди совершенно дикого бреда скрывается очень много прекрасных идей», — говорит он. В частности, он считает весьма захватывающей идею, на которой настаивает Джейнс, согласно которой есть разница между тем, что происходит в голове у животных, и в голове у людей, и что эта разница уходит корнями в язык.
«На грани такой идеи и я сам находился, а Джулиан просто как бы подтолкнул меня через край, — говорит Деннет. — Между сознанием шимпанзе и сознанием человека есть такая разница, что она требует особого объяснения, объяснения, основанного на распознавании человеком естественного языка», хотя это, конечно, ещё далеко не всё. «Это эксцентричная позиция, — признаёт он с кривой усмешкой. — Мне не удалось продавить общепринятое мнение в этом направлении».
Плюс в копилку идей Джейнса, которые периодически упоминаются нейробиологами, изучающими сознание. В книге 2010 года «Самость приходит к сознанию» [Self Comes to Mind] Антонио Дамасио, профессор нейробиологии, директор Института мозга и творчества при Южнокалифорнийском университете, симпатизирует идее Джейнса о том, что в относительно недавнем прошлом с человеческим разумом что-то случилось. «При накоплении знаний о людях и вселенной, постоянные размышления вполне могли изменить структуру своего автобиографического «я» и привести к большему сближению относительно мало сопоставимых аспектов обработки данных в сознании; координация работы мозга, сначала работавшая по принципам ценности, а затем перешедшая к принципам здравомыслия, работала в нашу пользу», — пишет он. Но подобные одобрения довольно редки. Чаще встречаются такие реакции, какую даёт нейрофилософ Патрисия Чёрчлэнд, почётный профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего. «Она модная, — говорит она о книге Джейнса. — Не думаю, что она привнесла что-то ощутимое в наше понимание природы сознание и того, как сознание появляется в результате работы мозга».
Сам Джейнс считал свою теорию научным вкладом и был разочарован реакцией исследовательского сообщества. Хотя он наслаждался общественным интересом к своей работе, схватка конкретно с этими ветряными мельницами могла расстроить даже опытную «белую ворону». Джейнс стал больше пить. Вторая книга, которая должна была развить идеи первой, так и не была закончена.
Вот так его, пусть и странное, наследие продолжает жить. С годами Деннет иногда упоминал в своих разговорах, что был уверен, что Джейнс наткнулся на что-то стоящее. После всей шумихи, когда толпа рассеялась, а общественные обсуждения закончились, каждый раз находится кто-то, кто может сказать: «теперь я могу выйти из тени. Я тоже считаю, что Джейнс написал прекрасную книгу».
Марсель Куийстен [Marcel Kuijsten] — IT-специалист, руководитель «сообщества Джулиана Джейнса», членами которой, по его прикидкам, являются 500–600 энтузиастов со всего мира. У группы есть онлайн-форум, где они обсуждают теорию Джейнса, и в 2013 году они впервые провели конференцию, встретившись в Виргинии на пару дней для выступлений. «Это был невероятный опыт», — говорит он.
Куийстен считает, что многие критики Джейнса просто не удосужились попытаться понять его аргументацию, которая, по его признанию, довольно сложна для усвоения. «Они обладают укоренившимися предвзятыми понятиями о том, что для них значит сознание, — говорит он. — Возможно, просто читают рецензию на книгу». Но он проявляет терпение. «Я не собираюсь менять чью-то точку зрения — это только потеря времени. Я хочу предоставить информацию наилучшего качества и хорошие ресурсы для тех людей, кто читал книгу и хочет её обсудить».
Для этого Куийстен и «сообщество» выпустили книги, содержащие работы Джейнса и новые эссе, посвящённые ему и его работам. Куийстен отмечает каждое новое открытие, связанное с проблемами, поднятыми Джейнсом. В 2009 году он отметил исследования, которые при помощи нейровизуализации выяснили, что слуховые галлюцинации начинаются с активности в правой части мозга, за которой следует активация левой части — это звучит похоже на механизм Джейнса и его бикамерального сознания. Он надеется, что со временем люди вернутся к некоторым идеям Джейнса в свете новых научных данных.
В итоге, общие вопросы, поднимаемые книгой Джейнса, остаются теми же самыми, что продолжают волновать нейробиологов и простых людей. Когда и почему у нас появился этот внутренний голос? Какая часть нашего повседневного опыта происходит бессознательно? Где находится линия между сознательными и бессознательными процессами? Эти вопросы до сих пор открыты. Возможно, странная гипотеза Джейнса никогда не сыграет роли в поисках ответов на них. Но многие люди — читатели, учёные, философы — благодарны ему за попытку.
