[Перевод] «Моя жизнь сквозь призму технологий...» — Стивен Вольфрам
Перевод поста Стивен Вольфрам (Stephen Wolfram) «My Life in Technology—As Told at the Computer History Museum».
Выражаю огромную благодарность Полине Сологуб за помощь в переводе и подготовке публикации
Обычно меня интересует будущее. Однако и история, на мой взгляд, интересна и познавательна, и я много изучаю и ее тоже. Чаще всего это истории жизни других людей. Но Музей компьютерной истории просил меня рассказать сегодня о моей собственной жизни и о технологиях, которые я создал. Именно это я и собираюсь сделать.
Сейчас для меня наступило уникальное время — множество вещей, над которыми я работал на протяжении более чем 30 лет, начали приносить плоды.
В центре моего внимания находится Wolfram Language — новый вид языка, основанный на знаниях (в который встроено огромное количество знаний — как о вычислениях, так и о мире в целом). Wolfram Language максимально автоматизирован для того, чтобы путь от идеи до фактической реализации был максимально коротким.
Сегодня я хочу поговорить о том, как я шел к созданию системы Mathematica и Wolfram|Alpha.
Мне придется много говорить о моей собственной истории: в основном о том, как я провел большую часть своей жизни, занимаясь наукой и технологией. Когда я оглядываюсь назад, многое из того, что случилось, кажется неизбежным и неумолимым. А кое-чего я и не ожидал.
Но позвольте мне начать с начала. Я родился в Лондоне в 1959 году — так что да: я безбожно стар (по крайней мере, по моим текущим стандартам). Мой отец управлял небольшой компанией (международная торговля текстилем) в течение почти 60 лет, а также написал несколько фантастических романов. Моя мать была профессором философии в Оксфорде. В последний раз, когда я был в книжном магазине Стэндфорда, я случайно увидел ее учебник по философской логике.
Вы знаете, я помню, когда мне было лет 5 или 6, я скучал на какой-то вечеринке с кучей взрослых, и вот очень долгий разговор про какого-то очень уважаемого философа из Оксфорда закончился словами:»настанет день, и этот ребенок станет философом». Что ж, они оказались правы. Довольно забавно, что так происходит.
Вот каким я был тогда:
Я пошел в начальную школу в Оксфорде — в место под названием Школа Дракона (предполагаю, что это, вероятно, самая известная начальная школа в Англии). Википедия считает, что самые известные на данный момент люди из моего класса — это я и актер Хью Лори.
Вот один из моих школьных докладов (мне было 7 лет). Это рейтинг класса. Так что я преуспевал в поэзии и географии, но не в математике (и да — это Англия, так что у нас был предмет «изучение Библии»). Но по крайней мере там говорится:»он полон духа и решимости; он должен далеко пойти…»
Был 1967 год, и я изучал латынь и прочее;, но что мне действительно нравилось, так это будущее. В то время наиболее ориентированной на будущее была космическая программа. И я очень заинтересовался и начал собирать всю информацию, которую только мог найти, о каждом запущенном космическом аппарате, а маленькие тетрадочки, в которых копил всю информацию, складывал вместе. И я обнаружил, что даже из Англии можно было написать в НАСА и получить весь материал бесплатно по почте.
В то время предполагалось, что на Марсе будут колонии, и я начал делать небольшие проекты для космических аппаратов.
Я заинтересовался двигателями и ионными аккумуляторами, а когда мне исполнилось 11 лет, моим основным интересом стала физика.
И я обнаружил, что можно узнать много и быстро, если просто читать книги (к школе это не имело никакого отношения). Я выбрал различные области физической науки и попытался организовать в систему знания о них. В итоге (когда мне уже было 12) я провел лето, сводя воедино все факты о физике. Я полагаю, вы могли бы назвать кое-что из этого «визуализацией». И, действительно, сейчас это, как и многое другое, легко найти в Интернете:
Несколько лет назад я снова нашел это (во время выхода Wolfram| Alpha) и подумал:»О, черт возьми, я делал то же самое всю мою жизнь! » И тогда я начал набирать числа из тех времен, когда мне было 11 или 12 лет, чтобы увидеть, получится ли то же самое у Wolfram|Alpha: Конечно, все получилось:
Когда мне было 12 лет, я, следуя британской традиции, пошел в так называемую государственную школу, хотя на самом деле она была частной. Я пошел в Итон — самую известную из таких школ, которая была основана за 50 лет до того, как Колумб прибыл в Америку. Я даже получил самую высокую стипендию среди поступивших детей в 1972 году.
Да, все всё время носили фраки, а королевские стипендиаты вроде меня носили также мантии, которые защищали от дождя и т. д. Я думал, что удачно избегал эти ежегодные фотографии в стиле Гарри Поттера, но один раз все-таки меня запечатлели на групповом снимке:
И в то время с его латынью, греческим и мантиями я вел своего рода двойную жизнь, потому что моей настоящей страстью была физика.
Летом, когда мне исполнилось 13, я собрал воедино краткую информацию о физике элементарных частиц:
И я сделал важное открытие: даже ребенок может обнаружить интересные вещи. И тогда я стал пытаться самостоятельно отвечать на вопросы по физике либо искал ответы в книгах, и к тому моменту, когда мне исполнилось 15, я начал публиковать статьи о физике. Никто не спрашивает, сколько вам лет, когда вы отправляете статью в журнал о физике.
Когда мне было 12, случилось кое-что важное: я познакомился со своим первым компьютером. Это Эллиот 903C. Это не совсем тот, которым я пользовался, но похожий:
Он появился в Итоне вместе с моим учителем Норманом Роутледжем, который был другом Алана Тьюринга. У него был 18-битный ферритовый сердечник на 8 килослов, программируемый посредством майларовой ленты, часто — на SIR (ассемблер).
Часто казалось, что одним из самых важных скиллов была обратная перемотка ленты после прохождения оптического считывателя.
Во всяком случае, я хотел использовать компьютер, чтобы заниматься физикой. Когда мне было 12, я получил эту книгу:
Я предполагал, что изображение на обложке — это смоделированные молекулы газа, демонстрирующие возрастающую хаотичность и энтропию. Как это часто бывает, несколько лет спустя я обнаружил, что эта картина была на самом деле своего рода подделкой. Но когда мне было 12, я действительно хотел воспроизвести ее с помощью компьютера.
Это было не так-то просто. Позиции молекулы должны были быть действительными числами; нужно было иметь алгоритм столкновений, и так далее. И, чтобы приспособиться под Elliott 903, я в конечном итоге много упростил — и пришел к тому, что оказалось 2D клеточным автоматом.
Ну, а через десять лет после этого я сделал несколько больших открытий в области клеточных автоматов. Но тогда мне не повезло с моим правилом клеточного автомата, и закончил ими заниматься, так ничего и не обнаружив. И в итоге моим самым большим достижением было написание загрузочных перфолент для Elliott 903.
С майларовой лентой есть одна серьезная проблема: она может получать заряд статического электричества и зажевывать отверстия, так что биты будут читаться неправильно. Ну и для моего загрузчика я придумал коды, исправляющие ошибки, и настроил их так, что, если проверка не удавалась, лента в считывающем устройстве останавливалась, и можно было вытащить ее обратно на пару метров, чтобы потом перечитать.
ОК, так что к тому моменту, когда мне было 16, я публиковал статьи по физике и даже стал узнаваем, оставил школу и пошел работать в британскую правительственную лабораторию под названием Лаборатория Резерфорда, которая занималась исследованиями элементарных частиц.
Теперь вы, возможно, вспомните школьный табель, из которого было ясно, что я не очень силен в математике. Все стало немного лучше, когда я начал пользоваться логарифмической линейкой, а затем, в 1972 году, и калькулятором. Но я никогда не любил заниматься математикой в школе, или заниматься математическими вычислениями в целом. И в физике элементарных частиц присутствует много математики, так что эта моя нелюбовь была проблемой.
В лаборатории Резерфорда мне помогли две вещи. Во-первых, настольный компьютер с плоттером, на котором я мог делать очень красивые интерактивные расчеты. И, во-вторых, мэйнфрейм для вещей, которые я программировал на Fortran.
После лаборатории Резерфорда я учился в колледже в Оксфорде. В течение очень короткого времени я понял, что это было ошибкой, однако в те времена не было необходимости ходить на лекции, так что я просто прятался и занимался своими исследованиями по физике. И в основном я проводил время в хорошо кондиционированном подземном в корпусе ядерной физики с терминалами, подключенными к ЭВМ и ARPANET.
И именно тогда — в 1976 году — я впервые начал пользоваться компьютерами для занятий символьной математикой, алгеброй и др. Фейнмановские диаграммы в физике элементарных частиц включают в себя много алгебры. И в 1962, кажется, году три физика встретились в ЦЕРНе и решили попробовать использовать компьютеры для работы в этом направлении. У них было три различных подхода. Один написал систему под названием ASHMEDAI на Fortran. Другой — под влиянием Джона МакКарти из Стэнфорда — систему под названием Reduce на языке Lisp. И еще один написал систему под названием SCHOONSCHIP на CDC 6000 на ассемблере с мнемоникой на голландском языке. Любопытно, что несколько лет спустя один из этих физиков получил Нобелевскую премию. Это был Тини Велтман — тот, кто писал SCHOONSCHIP на ассемблере.
Во всяком случае, в 1976 году мало кто кроме создателей пользовался этими системами. Я начал использовать их все. Однако моей любимицей была совершенно другая система, написанная на Лиспе в MIT в середине 1960-х годов. Это была система под названием Macsyma. Она работала на компьютере Project MAC PDP-10. И, что было важно для меня как для 17-летнего ребенка из Англии, так это то, что я мог добраться до нее на ARPANET.
Там был хост 236. Так что я ввел что-то типа @O 236 и подключился к интерактивной операционной системе. Кто-то взял логин SW. Так что я стал Swolf и начал использовать Macsyma.
Лето 1977 года я провел в Аргоннской национальной лаборатории — там, где в комнате с мэйнфреймом проверяли некоторые идеи физиков.
Потом, в 1978 году, я пошел аспирантом в Калифорнийский технологический институт. Думаю, что к этому моменту я был крупнейшим пользователем компьютерной алгебры в мире. И было так здорово, что я мог так легко и просто вычислять все эти вещи. Я получал огромное удовольствие, используя витиеватые и сложные формулы в своих работах.
Я получил репутацию великого калькулятора. Конечно, она была на 100% незаслуженной, потому что считал не я, а компьютер. Хотя на самом деле (если уж быть справедливым) кое-что оставалось со мной: занимаясь вычислениями так долго, я заработал новый вид интуиции. Я не слишком хорошо брал интегралы сам;, но я мог возвращаться назад и забегать вперед с помощью компьютера, интуитивно понимая, что именно стоит попробовать, а затем проводить эксперименты, чтобы увидеть то, что сработало.
Я писал большие куски кода для Macsyma. И где-то в 1979 году я уперся в стену — было необходимо что-то новое. Обратите внимание на зловещую линию «MACSYMA RELOAD» на диаграмме.
Позже, в ноябре 1979 года и вскоре после моего двадцатилетия, я собрал кое-какие бумаги, назвал их диссертацией и получил свою докторскую степень. А еще пару дней спустя я посетил ЦЕРН в Женеве и стал обдумывать мое будущее в физике (как мне тогда казалось). Единственное, в чем я на тот момент был уверен, так это в том, что для моих вычислений мне понадобится что-то помимо Macsyma. Именно тогда я решил построить систему под свои нужды. И я начал создавать спецификацию.
Сначала это должен был быть ALGY — Алгебраический Манипулятор. Однако я быстро понял, что должен делать гораздо больше, чем просто алгебраические манипуляции. Я знал большую часть компьютерных языков общего назначения вроде Algol, Lisp и APL. Но почему-то они не захватывали ту область, в которой я хотел создавать свою систему.
Думаю, я сделал то, о чем узнал из физики: я шел вглубь для того, чтобы найти атомы и понять, что происходит. Я знал кое-что о математической логике и об истории попыток формулировать нечто, используя логику, даже в то время, когда учебник моей матери о философской логике еще не существовал.
История этих попыток формализации очень интересна и связана со многими известными именами: это и Аристотель, и Лейбниц (см. пост на Хабре «Детальный взгляд на наследие Лейбница»), и Фредж, и Пеано, и Гильберт, и Уайтхед, и Рассел, и т. д. Но это уже другой разговор. Однако в 1979 году мысли привели меня к тому, что я придумал структуру, основанную на идее символьных выражений и их преобразований.
То, что стало у меня получаться, я назвал SMP: Программа Символьных Манипуляций, и для работы над ней я стал привлекать людей со всего Калифорнийского Технологического Института. Ричард Фейнман был на встречах, на которых я обсуждал структуру своей программы, и предлагал различные идеи для взаимодействия с системой. Тем временем физический факультет получил VAX 11/780, и после некоторых пререканий на нем запустили Unix. В то же время молодой студент-физик по имени Роб Пайк — создатель языка программирования Go — убедил меня, что я должен написать код для моей системы на «языке будущего»: C.
Я преуспел в написании кода на C, и некоторое время писал в среднем около тысячи строк в день. И к июню 1981 года при участии нескольких ярких личностей первая версия SMP была готова — вместе с большой книгой документации, которую я написал.
Хорошо; вы можете спросить: можем ли мы увидеть SMP? Когда мы работали над SMP, у меня возникла блестящая идея, что мы должны защитить исходный код с помощью шифрования. И, как вы уже догадались, спустя три десятилетия никто не мог вспомнить пароль. До тех пор, пока некоторое время назад не возникла одна ситуация.
Реализуя другую свою идею, я использовал модифицированную версию программы Unix для шифрования, чтобы сделать более безопасное шифрование. В честь 25-й годовщины системы Mathematica пару лет назад мы реализовали краудсорсинговый проект по взлому шифрования. К сожалению, скомпилировать код оказалось нелегким делом — хотя благодаря помощи 15-летнего добровольца мы наконец получили что-то работающее.
И вот он тут: работает внутри виртуальной машины-эмулятора VAX, так что я могу показать (в первый раз за 30 лет) запущенную версию SMP.
SMP была смесью хороших и не очень идей. Например, плохую идею предложил мне Тини Вельтман, автор SCHOONSHIP: он предложил представлять рациональные числа в виде плавающей точки, чтобы можно было пользоваться более быстрыми инструкциями с плавающей точкой на нескольких процессорах. Однако было много и других плохих идей.
Были и интересные идеи — вроде тех, что я назвал «проекции»: по сути, объединение функций и списков. За исключением некоторых неурядиц они были замечательными. И что-то странное происходило почти со всеми векторами с последовательными целыми индексами.
Но в целом SMP работал очень хорошо, и я, конечно, решил, что это очень полезная вещь. Так что теперь следующей проблемой было решить, что делать с ним. Я понял, что для такой работы нужна настоящая команда, а лучший способ заполучить ее — перевести дело на коммерческие рельсы. Однако в то время мне был 21 год, и я ничего не знал о бизнесе.
Тогда я пришел в университетский офис коммерциализации технологий и спросил их, что мне делать. Но оказалось, что они не знали, потому что »в основном профессора не приходят к нам; они открывают свои собственные компании».»Ну, » — сказал я, — »я могу это сделать? ». И тут же адвокат вытащил какое-то руководство, посмотрел в него и сказал:»тут говорится, что авторские права на материалы принадлежат их создателям, и программное обеспечение тоже, так что да: вы можете делать все, что вы хотите».
Так что я вышел с тем, чтобы попытаться создать собственную компанию. Хотя в итоге это оказалось не так просто, потому что университет вдруг решил, что я не должен был делать то, что я хотел.
Пару лет назад, когда я был в Калифорнийском Технологическом, я столкнулся с 95-летним парнем, который был в то время ректором, и который, наконец, заполнил для меня остальные детали того, что он называл »делом Вольфрама». Это было более странно, чем можно себе представить. Я не буду рассказывать об этом. Достаточно сказать, что история началась с Арнольда Бэкмана, постдока от 1929 года из Калифорнийского Технологического, который заявил о своих правах на pН-метр и основал Beckman Instruments —, а затем, в 1980 году, будучи председателем совета попечителей того же института, огорчился из-за того, что технология генетического секвенирования была открыта в Калтехе, и ушел для того, чтобы создать Applied Biosystems.
Созданная мною компания выдержала шторм, пускай даже в конечном итоге я ушел из Калифорнийского технологического института, а тот, в свою очередь, покончил со странной политикой собственности на программное обеспечение, которая долгое время влияла на их усилия по поиску персонала в компьютерной сфере.
Основав Корпорацию Компьютерной Математики, я не сделал ничего грандиозного. Я пригласил человека (который был вдвое старше меня) на место генерального директора. И довольно быстро все стало уходить в сторону от того, что, как я думал, имело смысл.
Одним из моих любимых моментов безумства была идея попасть в бизнес, связанный с оборудованием, и построить станцию для запуска SMP. Ну, в то время ни одна станция не обладала достаточной памятью, а в процессоре Motorola 68000 не поддерживалась виртуальная память. В итоге была состряпана схема, в которой два 68000-x будут вразнобой запускать команду, и, в случае обнаружения одним из них ошибки на странице, он останавливал бы второй для извлечения данных. Я думал, что это безумие. И так случилось, что в Стэнфорде я встретил аспиранта по имени Энди Бехтольшайм, который демонстрировал сеть Стэнфордского университета — SUN — с рабочей станцией в картонной коробке.
Но хуже всего, что это был 1981 год, а значит, господствовала идея о том, что ИИ — в форме экспертных систем — это горячая тема. Таким образом, компания объединилась с другой компанией, которая делала экспертные системы, образовав то, что назвали Inference Corporation (которая в итоге стала NASDAQ). SMP стала дойной коровой, копия которая продавалась для промышленных и государственных научно-исследовательских лабораторий по 40 000$ за штуку. Венчурные капиталисты были убеждены, что будущее за экспертными системами, и вскоре после этого я ушел.
Между тем я стал большим специалистом по вопросам университетской политики интеллектуальной собственности — и в конце концов перешел на работу в Институт перспективных исследований в Принстоне, директор которого очень мило сказал, что, так как после смерти фон Неймана они »отдали его компьютер», то на данный момент они не претендуют на право интеллектуальной собственности.
Я с головой ушел в фундаментальную науку — работал над клеточными автоматами и находил какие-то вещи, которые казались мне интересными. Вот тут, ниже — я с моей рабочей станцией (SUN) и запущенными на ней клеточными автоматами (и да — моллюск выглядит как клеточный автомат):
Я занимался кое-какой консультационной работой — в основном в рамках технологической стратегии; это было очень познавательно для меня — особенно то, как не надо было делать. Я много работал с Thinking Machines Corporation. Думаю, что моим самым важным вкладом стал просмотр фильма WarGames с Дэнни Хиллис, когда на выходе из кинотеатра я сказал ему:»Может, твой компьютер тоже должен быть с лампочками? ». Эти лампочки уже не являются необходимостью для компьютеров Connection Machine, но до сих пор играют важную роль в музеях.
В основном я работал в русле фундаментальной науки, однако я решил (»потому что это должно быть просто») реализовать проект создания интерпретатора для С, который мы назвали Ixis. Я нанял несколько молодых людей, одним из которых был Цутому Шимомура, которого я несколько раз спасал из его хакерских проделок. Я сделал ужасную ошибку, когда самостоятельно начал писать скучный код, который никто другой писать не хотел, так что в результате я написал (впрочем, довольно милый) текстовый редактор, но весь проект провалился.
В то время я взаимодействовал с компьютерной индустрией всеми доступными способами. Я помню Натана Мирволда (ставшего потом аспирантом по физике в Принстоне), который приходил ко мне спросить, что делать с разработанной им системой окон. Мое основное предложение заключалось в том, чтобы »продать его в Microsoft». Вскоре после этого Натан стал техническим директором Microsoft.
И вот к 1985 году я много чего сделал для фундаментальной науки, так что я был очень доволен и пытался использовать все это, чтобы начать работать с тем, что я назвал исследованиями сложных систем. В конечном итоге я оказался вовлеченным в организацию под названием Институт Рио-Гранде, который позже стал Институтом Санта-Фе, где побуждал их проводить подобного рода исследования. Однако я не был уверен в их возможностях, и решил открыть свой собственный научно-исследовательский институт.
Так что я побывал во множестве различных университетов — по сути, чтобы получить ставки. Выиграл Университет штата Иллинойс — отчасти потому, что они думали, что это увеличило бы их шансы получить финансирование от Beckman Foundation, как в результате и вышло. Итак, в августе 1986 года я отправился в университет штата Иллинойс, на нивы Шампейн-Урбана в 100 милях к югу от Чикаго.
Думаю, что я неплохо занимался рекрутингом и настраивал всякие штуки для нового Центра Исследований Комплексных Систем. Но по прошествии нескольких недель я начал думать, что все это оказалось большой ошибкой. Я тратил все свое время на управление и попытки сбора денег, а не на занятия наукой.
Поэтому я быстро придумал план Б. Вместо того, чтобы помогать другим людям заниматься наукой, я должен был так все настроить, чтобы самому заниматься наукой настолько эффективно, насколько это было возможно. Это означало две вещи: во-первых, я должен был иметь наилучшие возможные инструменты; и, во-вторых, мне нужны были максимально благоприятные условия для себя.
Я продолжал пользоваться различными инструментами во время своих занятий наукой. Была SMP. Довольно много C. PostScript, и графические библиотеки. И много моего времени, потраченного на собирание всех этих штук вместе. И я решил, что должен попытаться создать единую систему, которая делала бы все, что я хочу, и которая могла бы развиваться бесконечно.
Тем временем персональные компьютеры достигли такого уровня, который позволял запустить на одном из них такую систему, которая была мне необходима. Из моего опыта с SMP я много знал о том, что делать нужно, а что — нет, так что я начал проектировать и строить то, что впоследствии выросло в Mathematica.
В планах у меня было написать документацию, чтобы определить, что именно создавать. Я написал кучу строк кода, например, для сопоставлений с шаблонами, — удивительно большое количество которого до сих пор в находится системе спустя все эти годы. Структура Mathematica была во многом менее радикальной и менее экстремальной, чем SMP. SMP стоял на использовании идеи преобразования символических выражений —, а в Mathematica я видел своей целью разработку языка, который эффективно охватит все возможные парадигмы программирования.
Конечно же, Mathematica не называлась так раньше. Сначала это была Omega. Потом были другие имена. Polymath. И Technique. Вот ниже — список имен. Я ужаснулся, когда понял, сколько из них (даже по-настоящему дурацких) были использованы в последующем для называния продуктов.
Тем временем я начал исследовать, как построить компанию на основе системы. Моя оригинальная модель предполагала что-то вроде того, что Adobe делала в то время с PostScript. Так случилось, что первым человеком, проявившим интерес к тому, чем я занимался, стал Стив Джобс, который занимался компанией NeXT.
Говорили мы со Стивом и о названии продукта. Из всех латинских слов, которые я учил в школе, больше всего мне нравилось »Mathematica», но я думал, что такое название слишком длинное и тяжеловесное. Стив же настаивал на том, что это название подходит — и развил целую теорию об использовании общих слов и их романтизации. В конце концов он меня убедил.
Около 18 месяцев понадобилось для создания первой версии Mathematica. Я все еще был официально профессором физики, математики и информатики в Университете штата Иллинойс. Кроме этого, я тратил все свое время на создание софта, а затем и на заключение сделок.
Мы заключили сделку с Джобсом и установили Mathematica на NeXT:
Мы заключили еще множество сделок: с Sun — благодаря Энди Бехтольшайму и Биллу Джой; с Silicon Graphics благодаря Форесту Баскетту. С Ardent — благодаря Гордону Беллу и Кливу Моулеру. С AIX/RT (часть IBM) — при участии Энди Хеллера и Вики Маркштейна.
И в конце концов мы назначили дату выхода: 23 июня 1988.
Параллельно с подготовкой документации для системы я написал книгу под названием Mathematica: система для математической работы на компьютере. Она должна была быть опубликована издательством Addison-Wesley, и это был самый заблаговременный этап релиза. Закончилось все возникновением серьезных сложностей, потому что в книге было полно PostScript графики, и никто не мог получить достаточно высокое разрешение. Так что в конце концов я просто отдал жесткий диск своему другу в Канаде, у которого была фотонаборная компания, и мы с ним пронянчились с его фотонаборной машиной все выходные, после чего я прилетел в аэропорт Логан в Бостоне и передал готовый фильм сотруднику Addison-Wesley.
Мы решили дать объявление о Mathematica в Силиконовой долине — и, в частности, в месте под название Techmart, Санта-Клара. В то время Mathematica не могла работать под MS-DOS из-за ограничений памяти (640К). Таким образом, единственная клиентская версия была для Mac. И за день до анонса мы складывали диски в коробки для доставки их в ComputerWare — магазин программного обеспечения в Пало-Альто.
Сделать объявление было хорошей идеей. Благодаря ему мы познакомились со Стивом Джобсом, хотя он и был тогда непубличным человеком. Ларри Теслер из компании Apple сам сделал демо. Джон Гейдж из Sun придумал, чтобы все выступающие подписали книгу:
Так была запущена система Mathematica. Книга о Mathematica стала бестселлером в книжных магазинах — и благодаря этому люди начали понимать, как использовать систему Mathematica. Мне было очень приятно наблюдать, что система востребована для всех областей знаний и для каждого возраста — и когда люди, которые никогда раньше не пользовались компьютерами, начинали вычислять что-то самостоятельно.
Было забавно просматривать регистрационные карточки. Множество интересных и известных имен. Были иногда забавные совпадения. Например, когда я только что увидел статью про Роджера Пенроуза и его новую книгу в журнале Time с заголовком »Those Computers Are Dummies», а потом появилась регистрационная карточка для Mathematica на имя Роджера.
В рамках развития Mathematica мы собрали все виды экзотических машин от всех компьютерных компаний. Иногда это было на руку — например, когда червь Морриса проник через интернет, а на нашей диковинной шлюзовой машине фирмы Sony была японская ОС, которую червь не брал.
Были еще разные истории с подключениями. Мои любимые связаны с Cray-2. Тогда с большим трудом мы скомпилировали Mathematica и были готовы к первому вычислению. И кто-то ввел 2 + 2. И — я не шучу — в результате вышло »5». Думаю, что проблема была с целыми числами и плавающей точкой.
Вот прайс-лист 1990 года — небольшая прогулка по переулкам компьютерной памяти:
Выход NeXT в комплекте с Mathematica дал новый толчок для развития. Я думаю, что Стив Джобс сделал хорошее дело, потому что многие и совершенно разные люди получили компьютеры NeXT для запуска Mathematica. В группе Теории в ЦЕРНе администратором системы был Тим Бернерс-Ли, который решил провести небольшой сетевой эксперимент на этих машинах.
Потом пару лет компания росла и развивалась, и у нас было где-то 150 человек. И я подумал: я построил все это, потому что хотел по-своему заниматься наукой, так что не пора ли начать? Кроме того, я вводил новые идеи слишком быстро; я волновался, что компания может просто развалиться. В любом случае, я решил взять творческий отпуск — на полгода или год — чтобы заняться фундаментальной наукой и написать об этом книгу.
Так что я переехал из Иллинойса в Окланд Хиллз — прямо перед большим пожаром, который едва не уничтожил мой дом. И я стал удаленно управлять компанией, используя Mathematica для занятий наукой. Хорошая новость была в том, что я принялся изучать множество наук. Это был момент, когда как будто впервые смотришь на небо через телескоп — только теперь это была вычислительная вселенная возможных программ.
Это было действительно здорово. Но&
