«Несколько раз я думал, что меня застрелят»
Известный самарский бизнесмен Сергей Пушкин — о девяностых, Путине и бизнесе за границей.
В девяностые годы Сергей Пушкин был, пожалуй, самым экстравагантным бизнесменом в Самаре — дилер Puma, партнёр российско-швейцарской фирмы и руководитель компании со штатом в двести человек открыто вёл бизнес в стране и за рубежом, раздавал интервью газетам и умел общаться даже с очень сложными людьми.
В 1998 году всё изменилось: предприниматель разорился и основал юридическую компанию «Бизнес доктор», стал выключать телефон по пятницам, путешествовать по миру и проводить больше времени с семьёй. Сегодня Пушкин по-прежнему заметная фигура самарского бизнеса — он создал проект «Шведских дач» и руководит одной из лучших юридических фирм региона. Сергей рассказал vc.ru о том, почему Сечина считают лучшим бизнесменом России, какие риски есть у российских инвесторов и что делать с проектами, которые не приносят удовольствия.
На историческом факультете всем студентам рассказывают о вас как о первом состоявшемся самарском бизнесмене. Известно, что вас отчислили с университета, но версии об этом разные. Как всё было?
Отчислили за неуспеваемость. Так было написано в бумаге, которую я потом обжаловал. Я не сдал историю СССР преподавателю. Ему просто дали поручение меня отчислить. Был бы я супер-отличником, то и тогда бы у меня не было шансов.
А на самом деле?
Связано это было с предпринимательством. С презервативами, которые мы ради хохмы развозили на мотоциклах по заказу. Это сделало шум в прессе, все местные газеты отписались о необычном бизнесе. Потом на меня наехал весь ректорат, и было ясно, что им это, мягко говоря, не нравится.
Тогда уже выходила газета «Коммерсант». Пришёл их корреспондент к ректору. Стал защищать меня и спросил: «Зачем вы так преследуете Пушкина?». Тогда ректор сказал, что он презервативами не пользуется и не имеет к этому отношения. И выгнал корреспондента из кабинета. Потом в одном из выпусков на последней странице были нарисованы два кролика, которые занимаются сексом и заголовок: «Ректор Самарского Университета сам презервативами не пользуется и другим не даёт». После этого у меня уже не было шансов остаться в университете.
Денег было море. Стипендия — сорок рублей, а у тебя лежит тысяча. Ты на нее что хочешь, то и делаешь.
Корреспондент был вашим знакомым?
Да, Игорь Вережан, он тоже был студентом, но филфака. В то время студенты уже активно подрабатывали. Похоже, его тоже отчислили. Потом я со злости подал документы в Гавайский университет и прошёл бы, конечно. Тем более $7000 в год мне тогда были по силам, в отличие от $35 тысяч в Колумбийском. Но потом дела пошли здесь, я женился и подумал, что фиг с ним, с вузом. Года через три, когда я уже считался сказочно богатым, мне позвонил проректор и предложил доучиться. В итоге диплом я получил.
Почему первоначально выбрали истфак?
Это сейчас исторический факультет значит, что ты будешь историком. А раньше — заканчиваешь истфак, и ты уже по меньшей мере инструктор обкома ВЛКСМ.
Выходит, выбирая вуз, вы шли именно с этой целью?
Я не понимал, что это такое. Я просто хотел какой-то другой жизни.
Мысли о том, что вы можете стать предпринимателем, — были?
Тогда быть не могло.
Существовал ли феномен частного предпринимательства вообще?
Я верил, что мы живём в лучшей стране мира и у нас все правильно сделано. Поэтому я не думал, что нужно добавлять предпринимательство в нашу страну.
За четыре года всё изменилось? Как пришло понимание?
Я отучился три года. Ушёл в армию, когда ещё были кооперативы. У людей появлялись деньги, и мне казалось — почему бы не заработать. Я стал искать возможности. Сначала пробовал торговать на рынке, как Чичваркин.
У нас был рок-н-ролл и свобода, а сейчас — парады, государство и патриотизм.
Торговать чем?
Не помню чем. Чем и все: кроссовки, джинсы. Стоишь и торгуешь. Мне это не понравилось абсолютно. Я понял, что отличаюсь от людей, которые торгуют на рынке. Я стал думать о чем-то более продвинутом. Основал компанию, которая называлась «Студент Сервис» и после первого курса решил сделать платный пляж. Мы хотели создать пространство, где было бы чисто, и повсюду стояли шезлонги. Тогда у меня не было ни рубля денег, но я пошел и получил разрешение у главного облисполкома.
Как вы это монетизировать планировали?
Брать деньги за билеты. Пляж был на другой стороне Волги. Обычная коса. Туда ходил «омик» (речное судно) и мы хотели добавить десять копеек за билеты на пляж при продаже билета на переправу на «омике» — он тоже 10 копеек стоил.
Помните первый раз, когда вы заработали? Что почувствовали?
Первые полгода я только учился, поэтому заработал на стипендии. Сейчас же тоже ее выдают?
Да.
Тогда были заметные стипендии в 45 рублей. Я очень хотел сдать первую сессию, чтобы деньги шли. Я сейчас помню, что тогда рассчитывал на деньги от государства. Потом работал сторожем — по ночам. Первые деньги появились, когда я получил машину лимонада для платного пляжа, а потом перепродал ее. Денег было море. Стипендия — сорок рублей, а у тебя лежит тысяча. Ты на нее что хочешь, то и делаешь.
Как вы так грамотно распределились деньгами? Почему голову не сорвало?
Я решил их не тратить — мне просто не на что было их пускать. У меня были скромные запросы. На самом деле, они и сейчас скромные.
Когда было проще заработать — сейчас или тогда?
Строго говоря, то, что мы тогда зарабатывали — не было большими деньгами. Все, что мы тогда зарабатывали, для бедной страны казалось большой суммой. Мне, конечно, проще сейчас заработать. Все-таки с годами приходит знание — где деньги есть, а где их нет. В то время было легче в том смысле, что если смело браться за что угодно, — все принесет доход.
Я как-то готовил материал про бизнес девяностых и Михаил Матвеев [депутат Самарской Губернской Думы] рассказывал о вашем первом серьезном совместном деле — рекламном агентстве. Как это было?
Было немного не так. Меня отчислили за два года до окончания вуза. Пока мои одногруппники учились два года — я уже создал довольно большой бизнес, где работало двести человек. И по окончании однокурсники шли ко мне. Не в школу же идти работать после университета. Миша Матвеев был не единственным с исторического факультета и он хотел заниматься рекламой.
Получается, ваш рассвет случился в начале девяностых?
Да, примерно 1995 год.
Всех, кого из моих знакомых убили, — не из-за долгов или угроз, а просто потому, что кто-то кого-то на *** послал.
Вот если про девяностые. Нашему поколению они кажутся какими-то особенно свободными.
Я сейчас понимаю, что они были свободными. Когда на огромной площади в Самаре выступают Scorpions — это да. У нас был рок-н-ролл и свобода, а сейчас — парады, государство и патриотизм.
Какие опасности были в то время? Как вы, например, с рэкетирами общались?
У меня есть известная фраза, которую напечатала газета. Они тоже спросили про рэкетиров, а я сказал: «Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя». Правда, это не моя фраза, а Владимира Ильича Ленина, из статьи «Партийная организация и партийная литература». Я просто мягко ее повторил, а потом встречал людей из своего круга, которые прочитали и говорили: «Как ты правильно сказал!».
Конечно, невозможно, если заниматься бизнесом, жить без рэкетиров. Они к тебе приходят. Приходили. Рэкетиры начинаются от торпед (телохранители — прим. ред.) и заканчиваются ворами в законе. Потом ты потихонечку вырастаешь. Чем дальше растешь — тем выше уровень общения. Я как-то быстро этот путь нашел и даже не заметил, как добрался до довольно высокого уровня.
Неужели не боялись?
Нет, почему. Боишься, конечно. Несколько раз я думал, что меня застрелят.
Рассказать об этих ситуациях можете?
Сидишь где-нибудь в кафе. Ты — человек известный и тебя знают в городе. К тебе подходит кто-то и говорит: «Слушай, мне тебя заказывали». Он, возможно, гнал, рисовался перед телкой или, может быть, рядовой бандит с обостренным чувством собственного достоинства. Но это неприятно. Ты неделю ходишь с охраной, боишься подъездов и тебя провожают до квартиры. Нервы за это время тратишь серьезно.
Кто-то из вашего окружения попадал в опасные ситуации?
Конечно, в то время это была обычная история. Какая серьезная ситуация? Любая стрелка — это было серьезно. Приезжают и начинают с тобой разговаривать.
Просто, кажется, что наше поколение представляет «стрелки» довольно кинематографично, что ли. Как вообще это выглядело? Неужели и правда, как в фильмах?
Это довольно напряженный разговор. Тебя пытаются поймать на словах. Поймать меня было сложно всегда — как раз историческое образование помогло. Это напряженная тема: ты должен хорошо держать дистанцию и отвечать достойно, никого не обижая и не оскорбляя. Потому что всех, кого из моих знакомых убили — не из-за долгов или угроз, а просто потому, что кто-то кого-то на *** послал.
А вам что помогало оставаться спокойным?
Я в принципе никого на *** не слал. Помогал опыт армии и образование. Некоторые рэкетиры ненавидели мою тогда спокойную манеру общения. Кого-то именно это и бесило. Был там один, которого потом убили. Я его раздражал. Когда к нам приезжали ребята «поговорить» — они говорили: «Пушкина уберите, потому что они друг друга заведут, и разговора не получится». В целом, говорить я умел.
Ну и в бригадах ребята делились на тех — кто умеет воевать и тех — кто умеет говорить. У меня был однокурсник — Валера Аникин, историк и неглупый парень. Как историк, он умел хорошо разговаривать и сделал в бригаде карьеру — стал очень авторитетным. Я не знал его дел, а потом его убили. Другой однокурсник, Олег Иванец — все это описал в своей книге.
В какой момент рэкет ушел?
Они были как-бы бандитами, а стали обычными бизнесменами. Кто был настоящими бандитами, те и сейчас ими остаются.
Вы в бизнес шли с какой-то командой?
У нас была чудесная команда. Этот приход студентов ко мне — это были лучшие люди. Те, которые работали со мной в начале девяностых, — они все состоялись и очень успешные сейчас. Их почти всех переманили международные корпорации. Такую компанию собрать сегодня было бы трудно и дорого.
Кто-то из них рядом с вами сейчас остался?
Нет. У меня же с 1998 года вообще не было бизнеса. Я разорился и остался один.
Значит, люди ушли куда-то в другое место. А почему не остались?
Кто-то посчитал, что я виноват в их проблемах. Кто-то посчитал, что сейчас шанс — оторвать кусок.
Вы разорились в 1998 году. Прошло двадцать лет. Как сейчас считаете, кто виноват?
Я всегда считаю, что виноват я. Надо было правильно реагировать на время. Не надо было бояться.
В девяностые годы у вас же было несколько проектов?
Да до хрена вообще.
Какой был самым крутым?
Мне очень нравился проект русско-швейцарской компании, когда мы должны были инвестировать деньги России в Швейцарию. У нас был партнер в Швейцарии — инвестиционный банк. Мы должны были деньги богатых самарцев вкладывать и управлять ими. Мы были серьезной величиной на инвестиционном рынке. Мы хотели пойти дальше — какой-то красивый бизнес с галстуками и Швейцарией организовать.
Мы такую компанию создали, она была крутая. Люди, с которыми мы делали ее в Москве, — это сейчас все очень известные. Вот многие говорят про резиденцию в Плесе, где Медведев еще собирается. Владелец ее — Леша Шевцов, был нашим партнером. Он купил весь берег. Это был красивый проект. Но, похоже, главное, за что нас помнят — мы скупили все ваучеры в Самаре и продали их.
Вы сейчас многодетный отец, а как совмещали работу с семьей тогда?
Тогда работа была на первом месте. Потом по-другому стало. Я впервые стал заниматься семьей после того, как разорился. Все девяностые прошли в работе — я отвечал за внешнеэкономическую деятельность: много летал. Проводил треть года за границей. Каждую неделю было пару перелетов. Это приятно, кстати, когда ты переезжаешь из деревни — и видишь другую жизнь, которую ты никогда не ждал — отели, рестораны, которые веселят. Но сейчас я понимаю, что это не жизнь.
А что тогда жизнь?
Жизнь — это когда ты живешь не для того, чтобы работать, а работаешь для того, чтобы жить. Тогда было наоборот. Но я получал кайф от работы, и мне казалось нормально проводить только выходные в своем городе.
Чтобы постоянно заниматься бизнесом — нужно быть человеком или ограниченным или безумным, потому что жизнь не только в этом.
При совмещении нескольких проектов — вы управление ими кому-то делегировали?
Я когда говорю «я» — имею в виду нашу компанию из трех человек: Пушкин, Столяров и Гаранин (в 90-е в Самаре существовала известная одноименная компания «Пушкин, Столяров и Гаранин»). Столяров с недвижимостью сейчас, а Гаранин уже пенсионер. Почему все знают меня — потому что я все придумывал и везде выступал.
Это было непривычно для России того времени — вот такая открытость. Название компании тоже об этом как-бы говорило, что моя фамилия на первом месте стояла. Но нас было трое и делегировать было ничего не нужно: Дима и Серега очень талантливые парни.
Были ли мысли пойти во власть — особенно развивая идею, с которой вы шли на истфак?
Нет, я понял, что это была дурацкая мысль. Я бы не смог там работать. Я бы попробовал, но ушел бы оттуда. Я реально верил в торжество социализма, а с таким настроением работать в обкоме партии было нельзя.
А когда перестали верить? Если, конечно, перестали.
Когда познакомился с ситуацией поглубже. Для меня шоком было, когда у меня друзья появились в областной газете «Волжская коммуна». Когда сидишь в райцентре и смотришь со стороны на газету — думаешь, что там сидят серьезные люди и пишут умные статьи про уборку и хлеборобов. Когда увидел бардак в «Коммуне» — для меня это был удар.
В девяностые годы мне было пофиг, потому что власть на меня никакого воздействия не оказывала. Если к нам приходил налоговый инспектор — ее буквально «слали». Правда, однажды она сильно обиделась и возбудила дело на нас, но мы отбились. Хоть они и чуть не разорили нас. Это все из нашей позиции, что «ребята, мы сами все знаем и что такое вообще эта ваша власть?». Вот в двухтысячные годы я уже столкнулся.
Сейчас по-другому? Власть имеет силу над бизнесом?
Строго говоря, над моим — нет. Но страной она сейчас управляет так же, как коммунисты в восьмидесятые годы.
Проект Грудинина вас не заинтересовал случайно?
А какой?
«Совхоз имени Ленина», который еще «островком социализма» в Подмосковье прозвали.
Нет, я марксист лишь по методологии и другое не учитываю. Я, конечно, верю в справедливость и как раз читаю «Капитал» Маркса. Думаю, что справедливости должно быть больше, и я так же, как Маркс, считаю, что за нее нужно бороться, а если не бороться — то ее просто не будет. «Сверху» её не будет никогда.
1998 год. Вы — разорились. Как заново начинали?
Я бизнесом не занимался после этого. Занимался юридическими услугами — банкротствами. Тогда делал треть всех операций в городе. Я уже не тратил все дни недели на работу, а занимался ей пять дней в неделю по восемь часов и выключал телефон в пятницу, чтобы мне не звонили. Воспитывал детей — летал с ними отдыхать, учил тому, что сам когда-то не освоил, но хотел.
Однажды понял, что некоторые мои бывшие сотрудники и партнеры стали богаче меня — у них просто денег стало больше. Я когда-то купил дом раньше всех —, но прошло лет десять и уже вот все переезжают в дома. Я не завидовал, но понимал, что надо догонять. И тогда начал как-то активничать.
Все-таки перезагрузка же произошла у вас какая-то?
Чтобы постоянно заниматься бизнесом — нужно быть человеком или ограниченным или безумным, потому что жизнь не только в этом. Она — в хорошей музыке, общении с друзьями, детях, природе и путешествиях. Я в 1998 году разорился и много ездил, путешествовал. С 2001 года начал путешествовать на мотоцикле — проводил где-то месяц в год в путешествиях. По России почти не путешествовал — так, немножко, а в другие страны катался. Объездил Америку на мотоцикле, всю Европу и интересные места в Азии.
Вы — историк, который создает юридическую фирму. Как так вышло?
Мне кажется, что историк — это лучшее образование. Кто-то в компании должен быть юристом, а кто-то должен подходить к управлению и определять стратегию, как профессор — видя ситуацию целиком. Оказалось, что у меня это есть. Не обязательно знать юридические детали. Я не читаю Гражданский Кодекс, а читаю «Искусство войны».
Насколько сложно было с юристами конкурировать, которые тогда в городе создавали компании?
Я пришел в этот бизнес, как бизнесмен все-таки. До меня в юридическом бизнесе в Самаре были юристы, которые делают все. Приходишь к нему с любой проблемой: от невыплаченной страховки до взыскания денег с пенсионного фонда. А я пришел с одной услугой — с ликвидацией предприятия и забрал ее всю себе.
Потом я понял, что эти юридические кейсы — они безумно интересны. Мастерство юриста не в знании законов, а в том, чтобы понимать, куда ударить соперника. Правил нет в юридическом споре и поле для игры очень широкое. С годами за тобой катится хвост твоих побед или поражений и становится проще убеждать. Сейчас если кто-то новый говорит: «Давайте мне миллион, а я спасу ваши десять», то рискованный человек может и даст, но в основном махнут и скажут: «Лучше позвоню Пушкину».
Со сменой власти в начале нулевых что-то изменилось?
Когда Путин что ли пришел?
Ну да.
В начале он был довольно разумным человеком и сделал много правильного. Он, естественно, ставленник какой-то крупной группировки бизнеса. Поэтому сходу в России сократили срок обжалования дел и сегодня, если за год не обжаловать что-то, то уже опоздал. Это сильно поменяло ситуацию и сделано было для того, чтобы «отжатые» бизнесы нельзя было вернуть.
Единственное — у нас все еще очень бедная страна и если мы работаем на внутренний рынок — мы совсем немного зарабатываем. Мой сегодняшний бизнес — я бизнесом не считаю. Юридическими услугами зарабатывают деньги так же, как это делают журналисты.
Наемным работником вас тоже не назвать.
Нет, я не наемный работник. Но бизнес — это когда ты вложил куда-то денег, рискнул и дал работу людям. У нас в компании работает двадцать человек, и я не считаю, что у нас бизнес — мы просто оказываем деловые услуги.
Я бы даже, может быть, задумался и начал заниматься бизнесом. Но сегодня в стране все места, которые бы меня заинтересовали — уже поделены. Сейчас есть два способа крупно заработать: делать деньги из госзаказов и государственных денег или создать монополию, чтобы другие туда не лезли.
В России же нельзя — ФАС, все-таки.
Да, но на самом деле бизнес только на этом и строится. Вывоз мусора, допустим, — это монополия и туда никого не пускают. Ремонт крыш муниципальных — это одни и те же подрядчики, которые меняются со сменой мэра.
Все это мне не нравится. Я люблю свободный рынок и когда есть конкуренция. Сделал лучшие услуги, меньшие издержки — победил. Только так и развивается страна. К сожалению, в России выбрали другой путь достижения стабильности при опоре на определенных людей, которые требуют долю, или, если историческим языком, — откупа
У нас такие люди есть или они только в центре?
В Самаре есть «Водоканал» — это Вексельберг. Это откуп. Как ты не прыгай — другой такой не сделаешь.
Что нужно делать малым бизнесменам чтобы их дело развивалось?
Тем, кто занимается, надо понимать, что возможности крупного и малого — несопоставимы. Если у тебя власть — нужно ограничивать давление крупного бизнеса на малый. Рынок сам не разберется, потому что крупный будет выдавливать малый.
Меня спрашивали в Америке: «Почему не остаешься здесь?». Сказал, что мне не хочется заново начинать свою жизнь
Кто сейчас самые богатые люди России?
Чиновники. Есть хорошая пьеса у Гоголя — «Ревизор». Там есть пример, когда дают взятки. Земляника, который попечитель богоугодных заведений, — дает 400 рублей. Бобчинский и Добчинский — предприниматели и они на двоих дают 35 рублей. Еще и по карманам шарят! Прокурор выкладывает 300 рублей. В сегодняшнем бизнесе ситуация похожа. Если выбирать денежный путь, то, наверное, проще идти в прокуратуру, полицию или органы.
Если есть желание быть свободным и работать так, как хочешь, быть независимым и не бояться, что тебя кто-то прижмет — это прямой путь в предпринимательство. С деньгами будет похуже. Я, правда, всего лишь так думаю, и деньги их не считал.
Вам не кажется, что государство подминает под себя компании слишком часто и отдает крупному бизнесу уж слишком большой приоритет?
На мой взгляд, равновесие найдется. Мы же проигрываем по многим показателям, если посмотреть глобально. Роснефть проигрывает «Шеврону», например. Газпром — норвежским газовым компаниям. В целом, страна проигрывает на мировом уровне. Когда-нибудь, когда это будет заметно, внимание обратят на людей, которые смогут добавить стране огня. Это как раз представители малого и среднего бизнеса.
Мы вот как раз сейчас сидим с вами, пишем статью для VC, который в мировом масштабе не авторитет. А ведь должен им стать. Есть же американские журналы, на которые обращают все внимание. Если компания не бьется с мировыми лидерами, то она уже проиграла.
Также и я здесь сижу — у меня компания юридическая и я не бьюсь за заказы на глобальном уровне. По-хорошему, надо сделать так, чтобы мы конкурировали на мировом уровне. Делать такие проекты, которые можно продвигать глобально. Но реально нам не до этого, потому что бизнес сейчас ведет борьбу с газовиками, налоговой и еще кем-то внутри страны.
Вы давление со стороны государства испытываете?
Я не испытываю давления от государства как предприниматель, честно говоря. У них есть сейчас другие заботы. И может быть хорошо, что Навального «принимают», потому что у них из-за этого руки не доходят до бизнеса. Ну и на меня давить трудно. В целом на юридические компании давить сложно, потому что это умные люди, которые уходят грамотно. Есть более легкие примеры для давления.
Если у государства есть другие заботы, то как же «Додо пицца»?
Эти не от большого ума дела заводят, думаю. Для прокуратуры Овчинников — обычный коммерс. Они не понимают, что уровень Федора — это даже не уровень начальника ОВД города. По-хорошему, ему должны звонить заместители министров с вопросами: «Слушай, Федор, тут такая проблема». Пока не так. Пока считают, что Федор Овчинников — это говно, а кроме Сечина крутых бизнесменов нет. Мы все будем в этом говне, вся страна. Такая же история с Чичваркиным.
Почему так часто бизнесмены мигрируют?
Они же не все уезжают. Ну, те кто уезжают, — им просто деваться некуда.
Какую страну впервые за рубежом посетили?
По-моему, Чехию. Я был дилером Puma в России тогда. Такой был период. Я видел, что дилер «адидаса» есть в стране, а «пумы» не было. У них была фабрика в Чехии, и я поехал туда договариваться.
Когда-нибудь думали, что не вернетесь?
Когда уезжал в Америку — не был уверен, что вернусь. Потом передумал и решил приехать обратно. Меня спрашивали в Америке: «Почему не остаешься здесь?». Я там когда этот год жил, мне было сорок лет. Сказал, что мне не хочется заново начинать свою жизнь.
За время путешествий за границу — вы успели понять, чем предпринимательство «у них» отличается от «нашего»?
Мне кажется, тут веселее. Все-таки здесь надежда еще есть какая-то, что все изменится. А в Европе — все уже давно ясно — кто есть кто.
Как выбирали проекты, которыми хотели заниматься и куда инвестировать?
Берешь сто проектов — один выбираешь. Девяносто девять отсеиваешь. У меня не было проблем с идеями Потом со временем начинаешь считать деньги — сколько они принесут. Дело в том, что есть интересные проекты, а есть глобальные. Условно говоря, нет смысле заниматься тем, что никогда не сможет принести тебе миллиард.
Спросил к тому, чтобы понять — вы отталкивались от интереса, а не от коммерческой выгоды?
Часто, да. Сейчас стараюсь на те, которые не могут быть глобальными, — не обращать внимание. Если проект не принесет денег — лучше им не заниматься. Допустим, кофейня — она подходит хозяину, который хочет просто красиво жить. А если он хочет мост через Волгу построить — это не его путь.
Вы не так давно начали новый проект «Шведских дач» — там люди арендуют дома на сутки и живут на природе у реки. Как эта идея появилась?
Сначала думал просто о продаже домов — не было идеи именно дач. Я купил землю, а потом в Швецию и Норвегию поехал, чтобы поискать каких-то идей. Шведская архитектура мне понравилась.
Полностью по их образцу сделано?
Нет, название только взял. Хотя мне потом Гор Мелконян (журналист «Эхо Москвы» в Самаре) присылал фото из Швеции, что там стоят такие же дачи на берегу залива.
Этот проект с какой целью создавался — заработать?
Он был девелоперский, пробный проект. Стало интересно: будут ли люди брать дома в необычной среде с такой планировкой и дизайном. Не особо брали, поэтому проект стал выставочным.
Вы сейчас книгу свою пишете?
Да, но она профессиональная. Что делать — если задолжал много денег. Пишу для продвижения компании в Москве.
Из категории философских вопросов: чем сейчас нужно заниматься молодым бизнесменам?
Я все хотел Чичваркина процитировать: «Учить английский язык и покупать оружие», но это шутка, конечно, хоть и похожа на правду.
А вы никогда не пересекались с ним?
Нет, я общался активно с заметными московскими предпринимателями в девяностые. А он тогда, кажется, еще торговал на рынке.
Еще интересно, как вы начинали — без какой-либо поддержки. Сейчас если спросить у молодых бизнесменов — где взять деньги, то они ответят, что у государства.
Просто сперва нужно определиться с тем, сколько денег хочется заработать. Потом подобрать бизнес под желание, потому что пиццерия хоть и принесет денег, «чтобы на жизнь хватало», но на какую? На образование детей за границей — не хватит.
А потом если и выбирать бизнес, то надо его полюбить, иначе нет никакого смысла им заниматься. Он быстро надоест. Идея, что его через несколько лет можно делегировать кому-то и получать дивиденды — не совсем верная. Чтобы этот план реализовать нужно минимум десять лет. А где взять деньги? Будет хорошая идея и воплощение — сами принесут. Ещё и очередь будет.
У вас был бизнес, который вы не любили?
Да, я решил сделать свое такси «Нет проблем». Это было ужасно. Это совсем не мое и мне не нравилось. Сначала я сделал прокат автомобилей на двадцать машин. Он пошел, но авто стали воровать. Я думаю, давайте наберем водителей и будем оказывать услуги такси. Я купил еще шестьдесят машин и нанял водителей. Я с ними очень замучался — процессы там сложные. Потом я долго искал — кому передать это. Кончилось тем, что такси купила какая-то фирма в Тольятти. Они назывались «Мега».
Они и сейчас работают. В Тольятти — это одна из самых крупных служб.
Ну вот. Мне этот бизнес очень не нравился. Поэтому если вы не любите то, что делаете, — бросайте.
Без денег сейчас реально начать бизнес?
Конечно, всегда можно. Нужно даже. Если бизнес не может принести денег, которые покроют заем, то он не прибыльный. Если начинать дело с нуля, то нельзя проигрывать. Нужно проверить, что бизнес приносит доход и уже потом предпринимать какие-то шаги.
Вы в кого-то когда-нибудь инвестировали?
Я работаю головой и руками, и мне не капает каждый месяц, поэтому не могу так уж в кого-то сильно вкладывать. Конечно пробовал, но понял, что в России нет законов, которые позволяют инвестировать и не потерять. Инвестирование, скажем, по английскому праву — позволит человеку, который не выполнил обязанности сильно осложнить жизнь и бегать за ним можно долго и эффективно.
А в России?
У нас тоже можно инвестировать в бизнес, но если этот человек состоится, то может сказать потом, что он пойдет делать бизнес сам и в инвесторе уже не нуждается. От того, что ты дал ему сто тысяч долларов, а бизнес он сделал на миллион, — он не захочет тебе оставлять половину, потому что твоих заслуг, по его мнению, в этом мало. Человека жаба задушит от того, что он должен что-то отдать. Он найдет способы увильнуть. Заставить невозможно.
Как в ближайшее время видите свое развитие — может быть, зайдете в какую-то другую сферу?
С 2005 года в юридическое дело было некуда вкладывать. А сейчас понимаю, что это может стать бизнесом. Мне интересно построить большую компанию, по-настоящему крупную. Этим сейчас я и занимаюсь и думаю об этом.
Есть еще какие-то проекты, связанные с девелоперством. Я же когда-то думал, что буду девелопером — покупал землю и вошел на этот рынок вовремя и неплохо. Сейчас я понял, что в этом бизнесе нужно ждать лучшего времени, чтобы делать проекты. Жду. У меня есть возможность ждать и жить для себя.
Фото: Натела Сулаквелидзе.
Интервью взято специально для конкурса vc.ru и банка «Точка».
#навсюголову
© vc.ru
