Карантинное чтение: как получить искусственное золото13.04.2020 11:23

Нельзя сказать, чтобы наш исследовательский центр занимался чем-то особенно скверным. Мы не работали с чумными бактериями или зловредными вирусами, не создавали бомб, способных разом уничтожить сто тысяч человек. У нас не было ядохимикатов или боевых лазеров. Единственное — наша деятельность чересчур пахла алхимией. Но проблема заключалась не в сомнительном нравственном характере проекта, а в том, что своими разработками мы ощутимо влияли на ситуацию в мире. А вокруг и так было неспокойно…

Доллар чувствовал себя так неуверенно, что практически сравнялся с юанем — и по покупательной способности, и по популярности среди инвесторов. Биржи лихорадило. Нефть заканчивалась. Газ дорожал. Словом, никакой стабильности и сплошная неразбериха. А мы замахнулись на вечное мерило стоимости, на предмет вожделения красоток и скупердяев, на металл дьявола — золото. Точнее, замахнулись мы на ртуть, но удар, в общем смысле, приходился по золоту.

Как известно, в мире за всю историю человечества добыто менее двухсот тысяч тонн золота. А ртути вокруг много, много больше. И стоит она гораздо дешевле. Я, честно сказать, понятия не имею, сколько, — к нам в исследовательский центр ее привозили железнодорожными цистернами. Судя по цене самого обычного медицинского градусника, цены на ртуть весьма демократичны. О свинце и говорить не стоит. Каждый, кто ходил на рыбалку или потрошил в детстве автомобильные аккумуляторы, знает, что почем. Свинец и ртуть — металлы одной ценовой категории. Золото — совсем другой.

Проблема заключалась только в том, чтобы превратить ядра ртути или свинца в устойчивые ядра золота-197. Радиоактивное золото нам не было нужно, а если и нужно, то в ограниченном количестве, для специфических целей.

Не слишком сложная техническая задача — получить из ртути золото. Если, конечно, ядерные превращения уже открыты. Практически искусственное золото было получено еще в пятидесятых годах двадцатого века. Только овчинка не стоила выделки — мечта алхимиков, трансмутированное из ртути золото, оказалось в тысячи раз дороже естественного. Но когда-то и алюминий был дороже серебра.

Финансировал золотой проект, да и весь наш исследовательский центр, Артур Зильберштейн, гражданин Швейцарии российского происхождения. В нашем распоряжении имелось три реактора, два ускорителя, без счету механических мастерских, заводов и открытая кредитная линия. Руководитель проекта, Павел Иванович Воскобойников, не слишком выдающийся ученый, но прекрасный организатор, обещал Зильберштейну конечный продукт по цене в десять раз ниже рудного золота. Предпосылки имелись.

Цены на золото относительно ведущих мировых валют и прежде сильно качались. Но с открытием нашего центра и декларированием конечных целей широкой общественности динамика курса золота стала коррелировать с вестями из нашего центра… А вести ведь поставляли мы! Зильберштейн, играя на разнице курса, греб деньги экскаватором. Его вложения в наш центр окупились, по моей оценке, еще в первый год. В высокие технологии вкладывать выгодно.

Может быть, Зильберштейну и не нужно было дешевое золото — денег финансовому магнату хватало, хотя спортивный интерес в таких вопросах доминирует над соображениями здравого смысла. Но для Виктора Волкова, гения всех времен и народов, вопрос получения дешевого золота из ртути был делом принципа…

С Виктором я познакомился еще в университете. Гений, он и на физфак поступил в пятнадцать лет. В качестве докторской диссертации двадцатидвухлетний Волков представил свои работы по созданию портативного ртутного сепаратора. Мини-ускоритель без труда разделял изотопы ртути. Казалось бы, не слишком сложная задача. Ядро одного изотопа легче, другого — тяжелее. Но попробуй сепарируй! Волков задачу решил изящно, добился проявления неординарных квантовых эффектов в сильных магнитных полях. Впрочем, кому сейчас интересны ртутные сепараторы? История, подозреваю, началась не с того, что Волков возжелал превратить ртуть и свинец в золото для богатого гражданина Швейцарии Артура Зильберштейна, а с большой любви.

У нас, физиков, для любви, как правило, весьма ограниченный коридор возможностей. Особенно в студенческие годы. Учиться нужно много и упорно, поэтому за пределы факультета, или, точнее сказать, валентной зоны — студгородка, столовой да спортзала, — не выберешься. Там крутятся такие же физики. Не только юноши, но и девушки. Некоторые, конечно, заводят романы с коллегами — от бескормицы. Но девушек мало. К тому же два физика в паре — это уже чересчур. Физик, как фермион в квантовом состоянии, должен быть один. Идеальный физик в вакууме.

Словом, впервые Виктор влюбился в юную журналистку, которая брала у него интервью для студенческой газеты курсе на четвертом. Волков проявил себя на очередном конкурсе, и опрашивать президентского стипендиата послали корреспондента студенческой газеты Елену Сумарокову.

Леночка погладила Волкова по шерстке, сама того почти не заметив, обворожила, написала заметку выше всяких похвал, сфотографировала в нужном ракурсе… Но о том, чтобы крутить роман с хмурым физиком, и не подумала. Эффектная блондинка с короткой стрижкой, живая и легкомысленная, имела совсем другие жизненные приоритеты. Волков тогда был всего только стипендиатом, да еще и вечно занятым. А девушкам желательно внимание или, на худой конец, богатые материальные возможности — если с вниманием туго.

Леночка упорхнула из жизни Виктора, очень быстро вышла замуж за опытного и успешного коллегу, отправилась с ним в Южную Америку, а там утонула в Амазонке. Катер перевернулся. Муж, что характерно, выплыл. Очень горевал. Но женился снова через два года. А Волков не женился. И никого никогда больше не любил.

Правда, скверный характер Виктора после встречи с любовью, а потом ее утраты изменился, как ни странно, в лучшую сторону. У нас с ним возникли даже приятельские отношения. На почве совместной работы.

Женечка Старкова, приятная полненькая брюнетка, один из лучших сотрудников центра Зильберштейна — тоже журналистка, между прочим, — кормила его и меня пирожками, причем его — активнее, чем меня. Оно и понятно. Перспективный кавалер.

Волков числился заведующим креативным отделом. Так это у нас называлось! Не главный инженер какой-нибудь. Главный инженер — тот же завхоз, на которого шишки сыплются, как и на директора. А Волков — ведущий изобретатель, креативщик. Я работал заведующим научным отделом.

Забавная ситуация. Моя должность даже красивее и серьезнее звучала, хотя на деле я руководил не исследованиями и не теоретическими разработками, а подготовкой статей в научные журналы. Но не в названии соль…

А Женечка интерпретировала результаты работы Волкова и мои статьи для научных журналов в материалы для широкой прессы. Под неусыпным контролем Зильберштейна. За ней, как и за Волковым, всегда ходили два телохранителя, чтобы инсайдерская информация никуда не просочилась. Из всех обитателей нашего этажа только у меня телохранителей не было, потому что мой отдел готовил материалы для открытого доступа. Закреплял приоритеты.

Накануне «черной среды» — в «золотой» вторник — Волков пригласил меня и Женечку в свой испытательный ангар. Дело у нас было поставлено на широкую ногу, ангар был размером с футбольное поле. Гений загадочно улыбнулся, сообщил:

— Зильберштейн еще не видел. Воскобойников не знает. А вам покажу. Оправдались вложения нашего креозота.

Волков, надо заметить, был узконаправленным гением. Историю знал слабо. Потому и припечатал Зильберштейна не именем легендарного лидийского царя, а химическим веществом. А может, шутил. Чувство юмора у него было своеобразное. Когда Виктор достал из кармана черную коробочку, я не удивился и не взволновался. Просто ждал. У Волкова вечно что-то болталось в карманах. Коробочка, правда, была внушительных размеров для карманной. С половину сигаретного блока. И черного цвета. К черному Виктор питал слабость.

— Что это? — захлопала ресницами Женечка.

— Черный ящик, — улыбнулся Волков. — Проект можно считать закрытым, ребята. Подумайте о том, чтобы найти новую работу. Если она вам нужна.

Тогда я над предложением изобретателя серьезно не задумался. Не придал ему значения — не пропадем! Зарабатывали мы на проекте не просто хорошо, а очень хорошо. Пирожки Женечки — экзотика, потому и ценились. У нас даже рядовые сотрудники имели возможность питаться исключительно в ресторанах, а уж заведующие отделами и личные поверенные Зильберштейна, как Евгения, за пару лет могли сколотить состояние. Тем более тратить деньги было некогда. Работать приходилось от восхода и до следующего восхода.

— И что в ящике? — поинтересовалась Женечка.

— Портативный преобразователь ртути в золото? — предположил я. — Действующая модель?

Тоже пошутил, понятное дело. Промышленный преобразователь вместе с реактором был размером с солидное трехэтажное здание. А энергии и материалов потреблял столько, что ртутное золото получалось примерно втрое дороже самородного. Мы ежегодно оптимизировали размеры установки, но без мощного реактора — никуда. А он занимает место…

— Нет. Здесь источник нейтронов, — вполне серьезно заявил Волков.

— То есть замена реактору? — уточнил я.

— Не только реактору. Почти всей установке. Но контейнер для ртути у меня побольше. Чтобы компенсировать излучение.

С этими словами Виктор выдвинул из-за стола еще один ящик размером с чемодан. Стоит ли говорить, что он был черным?

— И ты молчал? — возмущенно воскликнула Женечка.

Она представляла, какой аврал ей предстоит! Инсайдерская информация — товар скоропортящийся. Зильберштейн должен снять сливки с биржи, пока никто ничего не пронюхал. А работать над тем, чтобы качнуть котировки в нужную сторону, Женечке и ее сотрудникам.

— Я не знал, получится ли, — скромно заявил гений. — Получилось. Вот, смотрите.

Ртуть у нас в исследовательском центре имелась повсюду. И на столе Волкова стояла колба с закрытым горлышком.

— Сепарированная. Нужный изотоп, — пояснил Виктор, заливая ртуть в специальный контейнер чемодана.

— Хорошо, хоть сепаратора в твоем устройстве нет, — заметил я.

— Спешил, — пояснил Волков. — Чуть позже поставим сепаратор. Итак…

Гений соединил два ящика, активировал управляющий модуль, который замигал разноцветными огоньками.

— Сколько ждать? — поинтересовалась Женечка.

— Две минуты, — ответил Волков. — Видишь ли, Евгения, чтобы превратить пятьдесят граммов ртути в золото, нужна энергия двух минут.

— Энергия? — переспросил я.

— Именно, — залучился радостью Волков.

Даже те, кто не слышал об Эйнштейне, в курсе, что время обладает огромной энергией. Исключив предмет из временного потока даже на несколько секунд, можно разогнать его до огромной скорости, или взорвать изнутри, или просто снимать с него напряжение, как с генератора. Другое дело, что просто так материальный объект из временного потока не вытолкнуть. Для этого тоже нужна приличная энергия. Примерно как для того, чтобы запустить термоядерную реакцию.

Но Женечка сразу не поняла вообще ничего, кроме того, что Волков еще раз подтвердил свою гениальность. А мне пришлось поскрипеть мозгами, вглядываясь в формулы, которыми Виктор исчертил огромный лист ватмана.

Не успел я просмотреть и половину вычислений Волкова, как аппарат звякнул и откинул крышку. В контейнере лежал слиток золота. Небольшой, плоский, раскаленный.

— Аппаратуру для того, чтобы остудить металл, я не настраивал, — пояснил Виктор. — Нет смысла. Сам остынет.

Он подхватил слиток щипцами и бросил его на табуретку, поверх которой лежала обычная толстая доска. Запахло паленой сосной. Я достал из кармана халата дозиметр, поднес к слитку. От него фонило, но в допустимых пределах.

— Обмана нет, — улыбнулся Волков. — Была ртуть. Стало золото. Устойчивый изотоп. Для получения результата пришлось исключить мишень и источник нейтронов из реального времени на две минуты. Там произошла трансмутация. Результат налицо.

После скупых объяснений гений достал из-под стола топор. Я отстраненно наблюдал, хотя на миг мне стало слегка не по себе, да и Женечка, по‑моему, постаралась от Виктора отодвинуться. Может, от радости у Волкова сознание помрачилось? И начнет он сейчас рубить всех подряд. Не в его стиле, но все же… Однако Виктор всего лишь два раза рубанул по золотому слитку. От угла к углу, крест-накрест.

— Сувениры, — пояснил он, подталкивая нам с Женей по треугольному куску золота. — Два — вам, по одному — Воскобойникову и Зильберштейну. Все-таки мы получили не просто золото. В какой-то степени перед нами первое золото не из нашего мира.

Раскаленные золотые пластинки быстро остывали, но Женечка все равно предложила обмыть их шампанским. У меня в холодильнике как раз охлаждалась бутылка. Не успели мы допить ее до дна, как примчались Воскобойников и Зильберштейн. И началось…

На следующий день Зильберштейн продал весь свой немалый золотой запас, и котировки золота упали, а доллар укрепился, чего финансовый магнат, конечно, ожидал и принял соответствующие меры. Зильберштейн стал богаче на несколько миллиардов, акции большинства компаний рухнули. Магнат скупил их и стал богаче еще на несколько миллиардов. Но даже умелое руководство Зильберштейна своими мощными активами кризис предотвратить не смогло. Начался хаос. Народ проклинал Зильберштейна, Воскобойникова, Волкова — ну и нас всех заодно. Не то чтобы людей так волновали цены на золото. Но каждый хотел есть, а без работы не так просто наполнить свою личную продуктовую корзину.

Неделю или около того после пуска экспериментальной установки нам и голову было некогда поднять. Пару раз я ночевал на работе. Женечка, напротив, моталась по миру, организовывая пресс-конференции и формируя вал общественного мнения нужной высоты. Кого-то волна должна была смыть с лица земли, кого-то — вознести до небес, кого-то — всего лишь встряхнуть. А Волков, как ни странно, продолжал работать. На его месте, добившись результата, я бы по крайней мере неделю ходил по институту с золотой чашей в руках и попивал из нее шампанское, а еще лучше — виски и принимал поздравления. Но я не гений! А Волкову было мало. Он работал. Причем работал упорно.

В день метеоритного дождя — следующую «черную среду» — я и почту не открывал, не говоря о новостных сайтах. Поэтому о том, что происходит в мире, узнал от Женечки. За неделю она похудела килограммов на пять и ворвалась в мой кабинет, как валькирия. Глаза горят, походка уверенная.

— Где Волков? — с порога спросила она.

— Работает…

— В кабинете его нет. В ангаре — тоже.

— Значит, еще где-то. Что за срочность?

— Мне нужно получить от него объяснения.

Я невольно рассмеялся.

— Интерпретацией его исследований и объяснениями занимается мой отдел. Или ты о чем-то другом?

Евгения рассказала мне о метеоритном дожде. Не то чтобы я был суеверен, но когда после одного из значимых событий в жизни человечества — появления преобразователя энергии времени в реальную энергию — на один из городов выпадает невиданный в истории метеоритный дождь, в результате которого гибнут несколько тысяч человек, невольно складывается какое-то странное ощущение!

— Люди говорят, что мы принесли на Землю дьявольское золото, — подытожила свой рассказ Женечка. — Понимаешь? Чем больше такого золота — тем хуже будет вокруг.

— Но ведь это ерунда…

— Разве золото, которое побывало вне времени, можно считать принадлежащим нашему миру? Может ли оно как-то влиять на окружающую среду?

— Не знаю… Оно обладает теми же свойствами, что и самое обычное золото. Мы проверяли.

— Что происходило с веществом, из которого якобы было получено золото, за те две минуты, что оно находилось вне времени?

— Оно облучалось плотным потоком нейтронов.

— Ты не можешь этого знать! — вскипела Евгения. — Вы кладете в черный ящик ртуть. Две минуты ее там нет. Потом там появляется золото! Ты сам мне объяснял.

— Черный ящик — на то и «черный», что заглянуть в него нельзя. Но есть расчеты. Вычисления. Непротиворечивая теория, в конце концов. Волков хотел добиться результатов — и он их добился. Теория справедлива только тогда, когда ее результаты можно применить на практике. Вот она, практика… И вот результат!

Я достал из ящика стола свой кусок трансмутантного золота и бросил его на стол.

— Зря ты его в руки лишний раз берешь, — заметила Евгения.

— А ты свой куда дела?

— Бросила в проточную воду.

— Где?

— Там, где ее много. На Ниагарском водопаде.

— Внушает! Но все-таки странно слышать такое от девушки, которая интерпретирует научные статьи для широкой прессы. Суеверия…

— Никакие не суеверия!

— Да брось…

Женечка задумалась, потом спросила:

— Но демон Максвелла! Ты ведь говорил, что он использовал его еще в ртутном сепараторе!

Я поразился тому, как легко даже грамотный человек может удариться в панику и увлечься лжетеориями.

— Эффект демона Максвелла, — уточнил я. — Вовсе не демон. Нет никакого демона.

Евгения кивнула, задумалась, спросила:

— А если Волков исключит объект из времени навсегда? Куда он попадет?

— Навсегда не получится. Теория не позволяет.

— Теория не позволяет метеоритам падать на город. А они падают. И убивают людей. Ртуть из золота — только видимость. На деле все иначе.

— Не стоит усложнять. Придерживайся принципа бритвы Оккама.

— Усложнять, наверное, и правда не стоит. Нужно просто забыться.

Евгения достала из пакета литровую бутылку виски и несколько плиток шоколада. Волкова мы так и не нашли…

Хранилище золота неуклонно наполнялось. Трансмутатор работал без устали. Только успевай вынимать и остужать слитки. Две минуты — пятьдесят грамм. Минута на перезарядку аппарата, еще две минуты, снова пятьдесят грамм. Килограмм в час. Два двухчасовых перерыва на профилактику аппарата. Двадцать килограммов в день.

А в мире было неспокойно. Цунами смыло население небольшого острова в Тихом океане. В Азии началась эпидемия невиданного гриппа — не птичьего, не свиного, а едва ли не змеиного. Говорили, что на китайского мальчика чихнула ручная змея. Потом он принес ее в школу, и она чихнула на его друзей. И пусть ученые уверяют, что змеи не любят и не умеют чихать, — в змею и мальчика верили, а миллионы китайцев ходили в марлевых повязках.

Верили в мире и в то, что Зильберштейн, прикрываясь Волковым, получил помощь прямо от дьявола, который снабжает его золотом в обмен на ртуть и на благополучие людей. Женечку третировали коллеги из средств массовой информации. Зильберштейну запретили въезд в несколько стран и вынесли заочно три смертных приговора. В Воскобойникова стреляли на улице. Я отделался легко — мне всего лишь писали письма. Такие, что я невольно жалел о существовании собственных страничек в социальных сетях.

После очередного гневного письма, в котором мне обещали не только адские муки на том свете, но и их гарантированное приближение посредством физического воздействия на меня в ближайшем будущем, я пришел к Волкову. Он увлеченно паял очередной «черный ящик». Сам, без помощников.

— Теория не клеится? — поинтересовался Виктор.

В теории действительно имелось несколько пробелов. Не критических, но весомых…

Чувствуя себя идиотом, я заговорил вовсе не об этом.

— Меня смущает метеоритный дождь.

Волков расхохотался.

— Дождь! И ты наконец-то понял?

Меня насторожило, что он выбрал слово «понял», потому что я ничего не понял. Я ожидал сентенций в духе «ну ты же ученый, как ты можешь быть суеверным». Потому что именно о суевериях и об отношениях людей к нашим исследованиям хотел поговорить.

— Объясни, — попросил я.

— Что?

— Необычные явления.

Волков посмотрел на меня скептически — чего я и ожидал с самого начала.

— Я не могу их объяснить. Пока.

— Пока?

— Да. Я работаю над теорией… Не для Зильберштейна, для себя… Хотя Зильберштейну бы понравилось…

— Почему? — не слишком конкретно спросил я.

— Потому что Зильберштейн меняет реальность, подстраивает ее под себя. Правда, он имеет дело с биржевой реальностью. Но для него она основная. Меня интересует реальность несколько иного рода…

— И?

— Я не получаю золото! — неожиданно закричал Виктор. — Золото из ртути или свинца — побочный эффект, тестовая полоска! Я меняю реальность! Останавливаю время для некоторых объектов, тем самым перемещая их в другой мир и меняя волновую картину этого мира! Брось камень в воду — от него пойдут круги. От моего чемоданчика тоже идут круги! Бушуют тайфуны, сыплются на землю камни. Но где-то люди вылечиваются от рака, а где-то в недрах появляется нефть! Волны несут не только беды. Просто беды виднее. Мир меняется, понимаешь?

— Зачем ты это делаешь? — спросил я. — Ради научного интереса?

— Ради Сумароковой, — тихо ответил Волков. — Тебе не понять. Твоя любовь здесь. А моя — за гранью мира…

— И что?

— Я хочу к ней!

— Она ведь умерла, — с трудом выговорил я очевидную истину.

— Здесь, — заявил Волков. — Но понятием «здесь» мир не исчерпывается. Понимаешь?

— Да. Но… Не хочешь же ты на самом деле переместиться в другой мир?

— А для чего я, по‑твоему, всем этим занимался? — спросил Волков. — Ты работу нашел? Меня здесь скоро не будет. Боюсь, центр закроется.

— Ты сошел с ума!

— Нет, — улыбнулся Виктор, поднимая руку к моей груди.

Разряд, боль, темнота. В себя я пришел на полу. В кабинете гения никого не было. Поднявшись с пола, я обнаружил на письменном столе электрошокер и белый лист с одним словом: «Извини». Гений слишком спешил на встречу с возлюбленной и не стал тратить время на объяснения.

В ангаре я обнаружил черный ящик, похожий на гроб. Вокруг него — несколько ящичков поменьше. Толстые кабели вели к суперкомпьютеру в аппаратной. Ящик, естественно, был пуст. Но внутри он был теплым. И пах лосьоном Волкова, который Женечка подарила ему на Новый год. Я вызвал по телефону Евгению. Она вызвала Зильберштейна. Магнат прибыл через десять минут и даже оставил телохранителей за дверью. Он осмотрел ящик, пристально взглянул мне в глаза.

— Вы его убили?

— Зачем? — изумился я.

— Из ревности, к примеру. Не к женщине, нет. К научным достижениям.

Мне было несколько обидно слышать такое. Ревновать науку к Волкову? Ну, это все равно что обижаться на работавших прежде нас Ньютона и Эйнштейна…

— Полагаю, камеры систем наблюдения покажут, что произошло, — холодно ответил я.

— Действительно.

Человек дела, Зильберштейн сразу же просмотрел записи. На них оказалось именно то, что я ожидал. Волков подошел к ящику, лег в него, закрыл за собой крышку… Спустя какое-то время крышка открылась. Ящик был пуст.

Женечка плакала. Сквозь слезы она прошептала:

— Но ведь предмет нельзя выбросить из нашего мира навсегда. Он вернется?

— Вопрос интересный, — подтвердил Зильберштейн.

— Нет, — твердо ответил я. — Волков работал не для того, чтобы вернуться. Я не знаю, где он сейчас. Он ушел в иную реальность, иной слой времени, иной мир. Может быть, в рай, к своей ненаглядной Елене, как собирался. А может, прямиком в ад — гораздо хуже того, отблески которого осветили сейчас землю.

Зильберштейн задумался.

— Да, насчет отблесков… Я их заметил. Вы, как руководитель научного отдела, полагаете, что опыты необходимо прекратить?

— На прощание Волков рассказал мне, что наши эксперименты, точнее наши преобразования, воздействуют на мир в целом. Меняют его картину. Делают невозможное возможным.

— Я всю жизнь делаю невозможное возможным, — хмыкнул Зильберштейн.

— Похоже, Виктор сам не представлял, как воздействуют на ткань пространства-времени его эксперименты. Он работал над другим — чтобы уйти отсюда. Найти свою любовь. Метеоритные дожди не слишком его интересовали. Не говоря уж о золоте.

Женечка пнула черный ящик и спросила босса:

— Неужели мы будем производить золото ценой жизни людей?

Зильберштейн покачал головой.

— Цену имеет все. Скажем, пятьдесят граммов золота стоят две минуты времени. Я уже выяснил. И гораздо больше нервов. Но золота мне пока достаточно. А эксперименты… Они будут идти в любом случае. Верно?

— Прогресс не остановить, — подтвердил я. — Ученые будут исследовать эффекты, открытые Волковым.

— Но кругов на воде должно быть меньше, — дал указание самый богатый человек планеты, выходя из ангара.

Несмотря на пожелания Зильберштейна, круги идут. Мир меняется потому, что в нем загораются электрические лампочки и едут автомобили, работают сотовые телефоны и ведут трансляцию телевизионные станции. Мир меняется от каждого шага, каждой мысли. А когда кто-то пытается воздействовать на саму ткань пространства-времени, круги идут гораздо сильнее. Мораторий на вмешательство в волновую структуру мира так и не принят. Да, наверное, и не будет принят никогда. Но я во всем этом уже не участвую. Получил выходное пособие, купил домик в Крыму, ухаживаю за садом и езжу по окрестностям на велосипеде. От него шума меньше, чем от автомобиля. Не только звукового шума — пространственного. И риск навредить себе и другим, соответственно, тоже меньше. Теоретические построения Волкова прямо подтверждают народную мудрость: тише едешь, дальше будешь. Правда, иногда ко мне на суперджете Зильберштейна прилетает погостить Евгения, одним полетом поедая всю мою «экономию покоя» за десять лет. Но я на нее не в обиде. Мир будет изменяться в любом случае. Так почему нет? У каждого свой выбор.