Дом Мельникова: уникальный памятник инженерной мысли
Дом Мельникова в первую очередь поражает тем, что он удобный. Комфортный, теплый, уютный — как хотите. В нем приятно находиться, в нем легко жить, в нем удобная планировка, крепкие и довольно широкие лестницы, он светлый, просторный и при этом не кажется пустым, несмотря на небольшое количество мебели. Это объясняется просто: Константин Мельников строил дом для того, чтобы в нем жить. Он пытался создать идеальный особняк, обеспечивающий человеку все необходимое с учетом московского климата и всевозможных обстоятельств. Более того, Мельников заложил в проект возможность регулярной перестройки и перепланировки, понимая, что с течением времени комнаты могут потребоваться для иных функций, нежели изначальные.
Есть ощущение, что он предвидел все — от взрыва бомбы в 300 м от здания до нехватки угля и необходимости установки дополнительных печей. Он предусмотрел расширение семьи и разделение дома на две квартиры. А дизайн: странные окна, цилиндрические формы, панорамное остекление — все это выглядит естественно и подчинено функциональности внутреннего пространства. Мельников не думал, какую реакцию вызовет его дом у зрителей. Красота — в глазах смотрящего
Дом в процессе строительства. Часть инженерных отверстий впоследствии заложили строительным мусором, часть стала окнами, одно получило роль шкафа.
Из прошлого в будущее
Константин Мельников совершил практически невозможное. В середине 1920-х годов он получил от государства участок земли в центре Москвы и построил на нем трехэтажный особняк с собственным именем на центральном фасаде — в то самое время, когда сотни тысяч людей уплотнялись и заселялись в дома-коммуны. Это произошло во многом благодаря привилегированному положению Мельникова: в 1924 году он получил заказ, который на долгие годы стал его охранной грамотой и разрешением на любые эксперименты, — проектирование саркофага для тела Ленина. Весьма успешным было и его зарубежное турне: Мельников выиграл конкурс и построил павильон СССР на Международной выставке декоративных и промышленных искусств в Париже 1925 года. Поэтому в 1927 году, когда началось строительство личного дома архитектора, он мог позволить себе если не все, то очень многое.
Гипсовый маяк для наблюдения за трещинами — такие установлены в доме и внутри, и снаружи. На каждом маяке указаны номер и дата установки; если маяк не разрушается, значит, деформация остановилась и трещина не расширяется.
Мельников долго вынашивал проект собственного дома. Еще в конце 1910-х он экспериментировал с различными идеями, рисовал эскизы — и в итоге пришел к проекту, представляющему собой два пересекающихся цилиндра. При этом проектной документации дома в том значении, в каком мы понимаем это сегодня, не существовало вовсе. Были чертежи на момент начала строительства, планы на момент окончания, но Мельников, лично контролируя процесс, постоянно вносил какие-то изменения и дополнения, можно сказать, в режиме онлайн; более того, он подразумевал, что изменения могут быть внесены и после окончания работ.
Окно первого этажа. Рамы здесь перекрещены, в то время как наверху, в мастерской, аналогичные рамы расположены параллельно.
За два года поменялось многое, и современные исследователи сталкиваются при изучении дома с огромным количеством непонятных элементов и таинственных технических решений. Например, питерские реставраторы, исследуя дымоходы, обнаружили, что от тех отходят боковые рукава, законцовки которых замурованы; сами рукава никогда не использовались. Рудимент первоначального проекта? Одно из таких ответвлений неожиданно нашло применение уже после войны: отапливать дом было трудно, и Мельников сложил хитроумную супрематистскую печь на втором этаже, подведя к ней рукав дымохода, заложенный в проект на 20 лет раньше. Предвидел или угадал?
Вход на второй этаж расположен как раз на пересечении двух цилиндров, из которых состоит дом. Дверные створки гармонично «достраивают» полуцилиндр лестничного проема.
Структурная составляющая
Одним из самых интересных инженерных решений, использованных Мельниковым, была ажурная кладка стен. Они состоят не из сплошного кирпича, а представляют собой сетчатый каркас, напоминающий пчелиные соты. Выкладывать кирпич определенным образом было, как ни странно, нетрудно, поскольку архитектор тщательно прорисовал схему кладки в объяснительных документах. Таким образом, дом представляет собой два кирпичных решетчатых цилиндра с отверстиями ромбической формы. Эта кладка позволила распределить нагрузки и сильно облегчить здание — при том, что толщина стен была весьма значительной. Кроме того, не пришлось бить («половинить») кирпич, что позволило сильно сэкономить на стройматериале — в стенах использованы только цельные заводские кирпичи, все рассчитано идеально.
Кухонный «холодный» шкаф расположен в точно таком же проеме, что и соседствующее с ним окно. В принципе, таких шкафов можно сделать множество — в каждом техническом ромбе конструкции.
Но в первую очередь «сотовая» структура позволяла планировать внутреннее пространство любым образом, размещая окна в тех местах, где этого требовали помещения. Снаружи кажется, что окна расположены бессистемно — изнутри же становится ясно, что они идеально соответствуют комнатам. По одному-два окна в малых комнатах первого этажа, ряд окон в спальне на втором, три ряда для лучшего освещения в студии на третьем. Ненужные проемы просто закладывались строительным мусором и заштукатуривались. При необходимости можно было провести любую перепланировку, пробить заложенный ромб и заложить любое окно, а несущие структуры при этом не затрагивались. Собственно, Мельников так и сделал, когда его сын Виктор женился и в доме жили сразу две семьи. Один из ромбов был не окном, а естественным шкафом-холодильником на кухне; когда второй семье потребовался отдельный вход, Мельников просто пробил его на месте шкафа. В 1990-е годы при реставрации шкаф-холодильник был восстановлен — второй вход уже пожилому Виктору Константиновичу был не нужен.
Лампа в «швейной комнате» висит на проводе, пропущенном через блок с грузом — это позволяло опускать свет к самому шитью.
Решение с ажурными стенами во многом пересекается с гиперболоидными конструкциями Владимира Шухова. Мельников не просто был знаком с Шуховым, но и работал с ним вместе над рядом проектов, что не могло не повлиять на его инженерные представления. В какой-то мере можно сказать, что Мельников построил шуховскую оболочку, но… из кирпича. Со стенами «рифмуются» и перекрытия — они представляют собой сетку из поставленных на ребро досок, длина и ширина каждой из квадратных ячеек — 50 см. Это позволило достигнуть высокой прочности при очень низкой себестоимости. Единственное железобетонное перекрытие в доме — в подвале над печью.
Вся проводка на первом этаже — внешняя и служит частью художественного замысла. Питая лампы и электроприборы, провода выписывают по стенам замысловатые узоры, перетягиваясь через фарфоровые держатели и блоки.
Итак, в стенах можно было сделать любое количество окон в любом месте здания. Все окна — ромбические, с рамами двух типов. В спальне — с обычной горизонтальной открывающейся форточкой. На первом этаже и в студии — со странной рамой неправильной формы, причем петель в этой раме нет, форточка просто вынимается и ставится около окна. Рамы двойные, и на первом этаже из эстетических соображений внутренняя и внешняя рамы установлены зеркально — это придает дому дополнительный шарм.
Но для проветривания первого этажа нет необходимости открывать окна. По всему этажу — за картинами, в незаметных местах — размещены небольшие форточки-вьюшки, похожие на печные вытяжки. Открывая такую форточку, можно пустить в дом воздух. Впрочем, вентиляция и отопление дома — это отдельная история.
Мельников был одержим идеей сна. Известным его проектом был «Зеленый город», «сонный» аналог санатория. В «городе» должны были располагаться разнообразные камеры для сна — с определенной музыкой, составом воздуха и т. д. Мельников считал сон не просто способом отдохнуть, а лечением. В связи с этим спальня в его собственном особняке была довольно своеобразной. Она располагалась на втором этаже дома прямо около гостиной, и в ней не было никакой мебели, кроме трех кроватей (для Мельникова с женой и для детей). Члены семьи переодевались ко сну на первом этаже в специальной комнате, где был мужской и женский шкафы, затем шли в спальню. Кровати-пьедесталы «вырастали» из пола, а потолок и стены спальни были покрыты золотистой штукатуркой. Виктор Константинович вспоминал, что утром казалось: воздух в спальне имеет цвет. Вид из спальни тоже был прекрасный — в 1920-е высоких зданий, закрывающих вид из дома на Арбат, не было. Но из-за взрывной волны злополучной бомбы штукатурка осыпалась, кровати были разрушены, а после войны заменены на обычные. В спальне появилась традиционная мебель, а стареющий архитектор отошел от своих новаторских идей.
Инженерная сторона
В доме тепло. Снаружи — холод, снегопад (мы исследовали дом в конце января), а внутри уютно даже в огромных, просторных помещениях студии и гостиной. Почему? Как? Ведь батарей центрального отопления в доме нет, никакие инженерные системы не нарушают единство внутреннего пространства.
Форточка-вьюшка представляет собой прямой канальчик, ведущий из внутренних помещений на улицу. Такие вьюшки расположены по всему периметру первого этажа.
Одним из учителей Константина Мельникова был Владимир Михайлович Чаплин, знаменитый русский инженер-теплотехник. Еще до революции он разработал системы отопления и вентиляции для сотен знаменитых зданий — от Белорусского вокзала до храма Василия Блаженного (система была интегрирована при реставрации). Мельников многому научился у Чаплина — и внес собственные коррективы. Под домом, в подвале, расположен огромный калорифер, по сути — единственный радиатор ЦО. Раньше на его месте была не меньшая по размерам угольная печь. Интересно, что прямо сюда Мельников вывел мусоропровод из кухни — то, что можно было сжечь, сразу попадало в огонь.
Вывод жарового канала. Холодный воздух засасывается снаружи, подогревается в калориферной камере в подвале и поднимается по таким каналам наверх. При необходимости канал можно перекрыть. В совокупности с вьюшками это, по сути, сплит-система.
По обе стороны от входа — две симметричные решетки, через которые в дом поступает холодный воздух и опускается под собственным весом вниз. Попадая в калориферную, он нагревается и поднимается вверх уже по другим каналам. Этими каналами пронизан весь дом, и в каждой комнате есть решетки, выводящие теплый воздух, и они пышут жаром так, как ни один обычный радиатор. Каналы оборудованы жалюзи, то есть их можно перекрыть. В спальне они выведены за кроватью, в коридоре — у лестницы, везде — понизу, чтобы равномерно обогревать все комнаты. Разве что в ванной по неясным инженерным причинам решетка установлена под потолком. Там, к слову, стоит огромная чугунная ванна на фигурных ножках, в 1925 году привезенная Мельниковым из Парижа. Самая настоящая, как, впрочем, и практически все в доме.
Разрез здания из оригинального проекта Константина Мельникова. Пространство решено таким образом, чтобы два помещения — гостиная и студия — имели потолки в два раза выше, чем в «комнатах временного пребывания» (так Мельников называл столовую, кухню, переодевальную).
Между двух беленых цилиндров дома ярко выделяются два непокрашенных кирпичных столпа — бывшие печные трубы, а ныне — вентшахты. Чтобы организовать отвод дыма, Мельников в очередной раз применил оригинальное техническое мышление. Печь находилась по центру подвала, и ее можно было обойти вокруг. А трубы расположены снаружи дома по бокам, и более того, они начинаются ниже уровня печи! Для отвода дыма Мельников приспособил две небольшие печки вроде стационарных буржуек — они создавали тягу и отсасывали дым вниз, к основанию труб.
Технические фишки дома Мельникова Ряд ремонтов и перепланировок в доме делал еще сам Мельников. Например, когда дети выросли, он объединил две детские комнаты (по 4,5 м2 каждая), напоминающие сегменты торта, в одну, а гардеробную, где переодевались ко сну, «слил» с комнатой хозяйки. Во время реставрации 1990-х годов была восстановлена старая планировка. Интересно, что на первоначальных планах балкона-террасы не было — на его месте располагались большие детские по 25 м2 каждая, но позднее Мельников отказался от этой идеи. На фото: после взрыва бомбы из всего остекления здания уцелело лишь одно стекло в студии. Оно сохранено — его можно найти по круглому отверстию от осколка.
Сплошная коммуникация
Уже в 1960-х годах сам Мельников сформулировал суть своего дома: равноценность и равномерность напряжений, света, воздуха и тепла. В доме нет концентрации чего бы то ни было, все распределено.
Студия Мельникова. Архитектор любил сидеть на балкончике и наблюдать за работой студентов.
При этом ты постоянно натыкаешься на какие-то странные штуки, непонятные с первого взгляда инженерные решения и артефакты. На первом этаже, например, внешняя проводка — витые провода пропущены по стенам и потолкам на фарфоровых роликах; некоторые лампы можно опускать и поднимать прямо на проводах. С другой стороны, ламп в доме очень мало — например, в огромной студии всего одна, под потолком. Мельников был абсолютным сторонником естественного освещения.
Напротив кухни в стене два отверстия — это переговорные трубы. По одной можно было общаться со студией на третьем этаже, по другой — с калиткой, как по домофону. Трубу наружу обрезали еще при жизни Константина Степановича, по второй трубе, вполне работоспособной, сейчас проложен антенный кабель — обе восстановят при реставрации. Но значительная часть технических отверстий и проемов, утративших свое первоначальное значение, остаются загадкой. «Зачем это?» — спрашиваем мы у нашего гида, показывая на странно выступающий из кладки кирпич. «Пока ответа нет, — улыбается он. — Возможно, найдем его в документах, хранящихся в доме».
Впрочем, дом Мельникова уникален почти полной сохранностью внутренней обстановки. Ковры, мебель, множество других вещей использовались с 1920-х годов. Музей — это одновременно и памятник инженерной мысли, архитектурной эпохи, и мемориал великого человека. Держа в руках медаль Парижской выставки 1925 года, я думал:, а ведь Мельников тоже держал ее в руках. И, возможно, хранил в этом же комоде. Дух времени придает дому не меньший уют, чем фантазия его создателя.
За помощь в подготовке статьи редакция выражает благодарность Павлу Кузнецову, директору Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых.
