Заметки попаданца о Руанде 2000-х
Эти заметки я решил написать как расширенный комментарий к статье, которая всколыхнула почти забытое. Формат заметок был выбран по причине того, что с описываемых событий прошло почти четверть века, а сохранившихся воспоминаний, на мой взгляд, недостаточно для полновесной статьи.
Заранее прошу прощения у всех, верующих в орфографию, пунктуацию и стиль, и заранее предупреждаю: «Ваши чувства будут оскорблены».
Фотографий мы сделали мало, и альбом с ними, вроде бы, был где‑то на даче, но найти его так и не удалось. Просто картинки из интернета решил не вставлять.
Как я попал в Руанду
В 2000 году мой отец работал нефрологом в одной из московских больниц. Точнее, в двух, так как зарплаты в одной не хватало на жизнь. Мама работала воспитателем, и ее доход вообще можно было не брать в расчет. Я заканчивал 11-й класс школы. В один из дней отец попал в какую-то программу обмена врачами, где им предлагалось на 3 месяца поехать работать в Руанду для консультации местных врачей. Правительство этой страны как раз решило поднять уровень медицины и нуждалось в зарубежных специалистах. Обещалось достойное вознаграждение, оплата проезда в обе стороны и какой-то международный сертификат. Для оформления нужно было заплатить 100 долларов, что в 2000 году равнялось примерно средней зарплате. Звучит как надежный план, не так ли? Отец занял у родственников 100 долларов, и тут все, как заверте… Документы оформились быстро, понадобились деньги на билеты туда, которые обещали вернуть. Стоимость не помню, помню, что для нас это были неподъемные деньги. Прямого перелета между Москвой и Руандой не было; лететь пришлось через Уганду. Отец снова занял деньги у родственников, и приключение выглядело всё менее привлекательным. И тем не менее, несмотря на непростой путь, отец все же добрался до Руанды, где его встретили, поселили и оперативно вернули деньги за дорогу. А потом предложили остаться еще на 3 месяца, а затем еще на полгода. И вот на эти полгода я и попал в страну, о которой знал, что она где-то в Африке.
Доходы и расходы
В Москве отец зарабатывал 200 долларов в месяц на основной работе и еще 100 долларов на полставки на второй. Мама получала около 50 долларов. В целом, имея свое жилье можно было терпимо жить. В Руанде отцу платили 1850 долларов в месяц, что мы считали невероятными деньгами и просто неимоверной удачей. Так же, правда, считали и местные власти. Так как французские и бельгийские врачи (как мы узнали позже) стоили от 3500 долларов в месяц, англичане — от 4000, а американцы — так вообще от 5000 долларов только начинались. Также выяснилось, что врачам из Украины и Беларуси они платили в районе 1000–1200 долларов, с кем и как договорились. Отцу платили тоже что-то около 2200 долларов, но разницу забирала себе контора, которая его сюда привезла. Средняя зарплата составляла в Руанде на тот момент около 20 долларов в месяц, и местные как-то умудрялись при этом жить. Руандийские врачи получали в районе 200–250 долларов (как и мой отец в Москве) и считались элитой. Мы жили в коттедже в «закрытом» поселке в пригороде Кигали. Коттедж стоил 120 долларов в месяц, прислуга — 60 долларов в месяц за 4-х человек. Прислуга питалась за наш счет, и на еду уходило около 90 долларов на всех. А аренда авто с учетом бензина стоила 80 долларов. Итого 350 долларов в месяц на все. Родители считали, что нужно было просто снять квартиру возле больницы, где работал отец, готовить самим и ходить пешком на работу. Мы бы уложились в долларов 100 в месяц. Но так было нельзя, о чем будет далее.
Образ жизни
Это был просто вообще другой мир. Было чувство, что я попал в книги о приключениях 19-го века. Слово белого человека там практически было законом. Грубо говоря, можно было подойти на улице к любому человеку и сказать: «Отдавай мне свою одежду!», и он не станет спорить или возмущаться. Белый человек лучше знает! Общество, которое я наблюдал, было разделено на небольшую группу белых людей, местную элиту и фактически рабов. У нас дома была прислуга, состоявшая из кухарки, горничной, водителя и охранника. Сам дом находился в «закрытом» поселке: два этажа, по 6 комнат на этаж. В Москве, мы жили в однокомнатной квартире и едва сводили концы с концами, а тут огромный дом и слуги! Причём с вот этим вот всем витиеватым поклонением, как в фильмах про американское рабство. Справедливости ради стоит отметить, что такое раболепие было только у простых граждан. Местная элита считала восточноевропейцев, пусть и белыми, но всё же в целом себе ровней. Раболепствовали они перед американцами, англичанами, французами и бельгийцами (это из тех, кого я видел; возможно, были ещё кто-то). В целом, белые люди были просто полубожествами, и общение местной элиты с ними, если я правильно понял, давало им (элите) просто огромные бонусы в глазах простых людей. Тот, кто много общается с белыми, сам почти как белый. Вот почему отцу просто не разрешили снять квартиру среди местных и ходить пешком.
Еще одна зарисовка в копилку. Однажды я решил съездить на рынок на общественном транспорте. Это был будний день, и наш водитель увез отца на работу, а мне хотелось местного колорита. Из общественного транспорта на тот момент были какие-то конструкции типа велорикш, мотоциклы, маршрутки и такси. Стиль вождения местных водителей мог бы впечатлить даже создателей игр вроде Carmageddon и Twisted Metal. При том что ездящей техники было не так уж и много, а плотность трафика была невысока, аварии случались регулярно. Так как такси в целом мало чем отличалось от поездки со своим водителем, я решил рискнуть и поехать на маршрутке. Справедливости ради, в Москве в те годы джихад-маршрутки предоставляли примерно такой же уровень безопасности. Но я не учёл поправку на местный уклад. По местным представлениям, белый человек никогда, нет, НИКОГДА не поедет на маршрутке. Маршрутчик сначала долго не мог понять, что я от него хочу, а потом просто всю дорогу смотрел на меня в зеркало заднего вида, изредка кидая случайные взгляды на происходящее на дороге. Доехали мы просто чудом. Пассажиры тоже пялились всю дорогу. Думаю, что если бы они решили рассказать своим знакомым о белом человеке в маршрутке, им бы просто никто не поверил. То есть это как если бы в Москве кто-то из водителей сказал бы друзьям: «Представляете! Вчера на Садоводе ко мне в салон Скарлет Йохансон села. Видно, с зарплатами там в Голливуде не очень». История эта дошла до руководства больницы, и меня через отца попросили так больше не делать. Не нужно своим демократизмом портить нам рабовладельческий строй и не обесценивайте белых людей. Не смущайте, пожалуйста, местных жителей.
До нашего приезда с мамой отец познакомился с местным министром, и тот зачем-то взял его на объезд с Кагаме (президент Руанды, изображен на единственном обложке этих заметок), и они катались командой по больницам с инспекцией, а потом был фуршет. На котором отец перекинулся с Кагамэ парой вежливых фраз ни о чем. Вроде делались фото с фуршета, но нам их не предлагали. Повторюсь, отец там был случайным гостем. Но одно имя Кагамэ открывало любые двери. Все документы мы делали по звонку нужным людям, но тут для какой-то бумажки чиновник попросил приехать лично. Чиновник этот был что-то типа начальника управления, так как белых людей было мало и рядовые сотрудники их не обслуживали. Мы приехали, и чиновник на ломаном русском объяснил, что он нам первый друг и помощник, но вот вообще никак помочь не сможет. Ему очень жаль, спасибо, что заехали. Если я правильно понял, он учился в Москве, и об этом периоде у него не самые приятные воспоминания. А тут увидел людей оттуда и решил им, так сказать, отомстить. Ни на какие уговоры и попытки решить ситуацию он не шел. Тогда отец, от безысходности, сказал что-то типа: «А вот уважаемый господин Кагамэ сказал мне на фуршете, что они всячески идут навстречу иностранным специалистам!». Чиновник переменился в лице, предложил кофе и даже быстро сам сбегал за нужной нам бумажкой. Помню, что меня тогда поразило, что ему не нужны были вообще никакие доказательства знакомства или разговора с Кагамэ. Хватило одного имени.
Языки
Википедия говорит, что государственными языками являются Киньяруанда, французский, английский и суахили. По факту, при общении с теми, с кем довелось поговорить, все знали киньяруанда и французский. Английский был на уровне «моя твоя понимать, но с трудом». Расклад был таков: я знал французский на уровне «моя твоя понимать, но с трудом», но с учетом местного акцента и скорости речи можно сказать, что вообще не знал. На английском я говорил относительно свободно, но это мне скорее мешало. Сложные фразы с русским акцентом зачастую «ваншотили» моих собеседников, и они зависали. Мама в школе учила немецкий, но тут он был не в ходу вообще. Лучше всех справлялся отец. У него был английский на уровне «моя твоя понимать, но с трудом», плюс за полгода до нашего приезда он неплохо прокачал словарный запас местных слов (в основном существительных и прилагательных) и строил фразы вида «Give me amazi akonje no gas, pozhaluysta». (amazi akonje — холодная вода на киньяруанда) Что в его понимании звучало как «Дайте, пожалуйста, холодную воду без газа». В 99% случаев его понимали, но все же в больнице, где он работал, с ним всегда был переводчик.
Колониальное наследие давало о себе знать. Все местные, с которыми довелось познакомиться, носили французские имена. Помню, что охранника звали Франсуа, а кухарку — Жаннет. Остальные наименования забылись за давностью лет. Прислуга тоже говорила только на киньяруанда и французском. Причем, почему-то, витиевато и с местным колоритом. Особенно сложно было с кухаркой. Непонятно почему, но она умела готовить только местную кухню. И понять, что ты ешь, удавалось далеко не всегда. То есть на вопрос «Что это за блюдо?» можно было получить ответ типа «ibitoki bikaranze muri sosi ya cream» (жареные бананы в сливочном соусе — блюдо выдумано). Так же и с названиями фруктов и овощей. Это, бесспорно, открывало простор для гастрономических экспериментов и неслабо расширяло вкусовые горизонты, но вызывало некоторые опасения. Успокаивали мы себя тем, что людей и откровенную жесть тут, вроде, не едят (хотя откуда мы знали?). Если блюдо нравилось — показывали палец вверх и записывали на слух название. Если нет — палец вниз, и такое больше нам не готовили (так как вкусы у нас были разные — еду готовили для каждого индивидуально). Оглядываясь назад, понимаешь, у кого Цукерберг подсмотрел идею лайков.
Местные жители называли белых людей «muzunga», что, собственно, и значит «белый человек». Все белые русскоговорящие коллеги отца подхватили это слово и в неформальной обстановке, в отсутствии местных, так друг другу и обращались. Эта привычка у них осталась и по возвращению, и те, кто продолжает общаться, так до сих пор друг друга и называют.
Товары и услуги
На момент нашего проживания производство в стране было развите очень слабо. Почти все, не относящееся к сельскохозяйственной продукции, было привозное и стоило очень дорого. Самый яркий пример — пиво. Оперируя сегодняшними ценами, бутылка местного пива стоила 700 рублей. Если возвращаешь бутылку — вернут 630 рублей. Была еще какая-то премия за аккуратно снятую неиспорченную пробку. И персонал кафе после какого-нибудь крутого мероприятия мог неплохо подзаработать на забытой посетителями таре.
Когда отец летел в Руанду, из-за каких-то задержек он застрял в аэропорту Уганды. Застрял не он один; в Руанду летело достаточно народу, в том числе и возвращавшихся местных. Один из таких оказался рядом с отцом в зале ожидания. Пассажиры решили перекусить имеющейся с собой едой. У отца был хороший запас, в том числе и полпалки копченой колбасы. То ли колбаса не пережила тягот пути, то ли по недосмотру такую купили — неизвестно. Была она в той кондиции, когда еще не отравишься, но если есть другая еда — лучше воздержаться. Когда сосед отца по креслу понял, что тот собирается выбросить колбасу, он не смог в это поверить. Предлагал сумку с какими-то фруктами в обмен на колбасу, а когда отец отказался, пытаясь убедить любителя колбасы, что ту уже есть не стоит, начал искать, что бы еще такое предложить в обмен. В итоге отец эту колбасу ему просто подарил. И товарищ почти до вылета все не мог успокоиться, рассыпаясь в благодарностях. Кульминацией всего стало то, что он написал свой адрес и сказал, что отцу здесь будут всегда рады. Когда мы с мамой летели, сознательно, по просьбе отца, взяли с собой запас хорошей колбасы, которую отец раздарил местным друзьям, и те были очень польщены такой щедростью.
Однажды мы услышали плач человека, жизнь которого, судя по всему, закончилась. Прибежав на шум, выяснили, что рыдала горничная. Она тупанула и постирала белый мамин плащ с цветными вещами, и он пошел цветными пятнами. Плащ этот стоил недорого, да и к тому же был не очень новый, так что выяснив, в чем вся беда, плащ велено было выбросить. Горничная попросила забрать его себе, и получив разрешение, буквально полезла целовать руки. Потом бегала по улице с этим плащом, хвалясь всем, какая у нее добрая хозяйка. Не только не побила ее, она еще и плащ подарила. Все наше время пребывания она из дома выходила только в нем. Сначала я удивлялся, а потом уже осознал, что с вещами у них там вообще в те годы была беда. Этот плащ она могла на рынке продать больше чем за свою месячную зарплату.
Вот еще пример. В Москве у меня уже был CD-плеер, подаренный состоятельным дядей, но я его забыл, когда поехал в Руанду. Купил на местном рынке за 20 долларов какой-то безымянный китайский кассетный плеер. CD-плееров у них выбор был мал; стоили они дорого, да и дисков почти не было, зато кассет полно было. Охранник знал, что плеер мне не нужен, и при нашем отъезде смущенно попросил отдать ему плеер в качестве зарплаты за месяц. Как выяснилось, с наличными деньгами у рядового населения было тоже не очень. Зато очень развился бартер. Причем всё реально менялось на всё. Ради интереса я обменял на рынке свои старые джинсы на деревянную маску и несколько глиняных статуэток, которые потом раздарил друзьям как сувениры.
Для сравнения, продажная любовь начиналась от 1 доллара за ночь у совсем отчаявшихся дам и от 10 долларов за тех, кого уже не стыдно предложить белому человеку. Элитные были от 20 долларов. Сам я это узнал совершенно случайно от охранника.
Скука
Главной проблемой в жизни в Руанде для меня была скука. В Москве у меня была подаренная тем же состоятельным дядей PlayStation 1, которую я почему-то не взял с собой. Но приставка — это полбеды. До сих пор не могу понять, почему не взял с собой русско-французский разговорник или хотя бы словарь.
В нашем «закрытом» поселке жили в основном приехавшие по обмену врачи. Большая часть из них семьи с собой не брала, а те, кто брал, в основном привозили малышню детсадовского возраста. Мне, почти в 18 лет, было с ними неинтересно. Был еще паренек лет 13, но он реально был повернут на шахматах. Его не интересовало абсолютно ничего, что не связано с этой игрой. По большей части он играл в шахматы сам с собой, потому что выиграть у него не удалось никому из тех, кто садился с ним играть. Я же всегда был игроком, прямо скажем, посредственным. В нашем поселке жило немного респектабельных местных. В том числе и несколько парней и девчонок примерно моего возраста. Но коммуникация с ними не складывалась по причине языкового барьера. Изредка мы с ними гоняли в футбол, но и там коммуникация подводила. Чаще всего они играли в какую-то местную игру, напоминавшую помесь бейсбола и лапты, правила которой осилить мне так и не удалось. Выглядело с моей стороны это так: 1) Непонятное событие. 2) Непонятное событие. 3) Непонятное событие. 4) Я проиграл.
Книг я взял с собой пару штук, которые прочел довольно быстро, после чего пошел по соседям. Большинство соседей книг с собой не везли, а если и везли — то по своему профилю медицины. От безысходности я был начал читать «Оперативную хирургию» Литманна, но тут к одному из врачей приехала супруга и привезла с собой целую библиотеку из современного отечественного женского детектива. И пусть никто меня не осудит, я был в отчаянии. В доме, где я жил, был видеомагнитофон, но не было кассет. По соседям удалось добыть «Бегущий человек» и «Терминатор», каждый из которых я посмотрел раз 10–12. На рынке продавались видеокассеты, но выбор был мал, и они были на французском. Я купил на удачу, как мне показалось, какое‑то фэнтези, но там были одни разговоры, из которых я толком ничего не понял. Компьютер был только у отца на работе, и мне им воспользоваться ни разу не удалось. Мобильников у нас не было даже в Москве. Снова тупик. Я реально ощущал себя попаданцем на чужой планете. Только в отличие от кино реализовать известные мне технологии не удавалось.
Мама моя неплохо играет в шашки, и это было хоть какой‑то отдушиной. Ей было тяжелее, чем мне, так как привычных забот по дому не было вообще. Абсолютно все делала прислуга. Она смотрела какие-то несколько спутниковых каналов на русском, но я для себя там ничего интересного не нашел. Отец, как и все врачи, заканчивал в районе 16 часов, а в 19 мы или шли в гости, или принимали гостей. Для взрослых это была какая-то отдушина, я же откровенно скучал. Взрослые иногда участвовали в любительских турнирах по преферансу, но там были такие игроки (включая моего отца), на фоне которых я сыпался на отборочных этапах. Зато удалось охранника научить играть в «дурака», и периодически мы устраивали свои турниры.
Оглядываясь назад, не могу не обратить внимание на тот факт, что не до конца были ясны функции охранника. Его нам выдали вместе с остальной прислугой, толком не объяснив, от кого или чего он будет нас охранять. Он то ездил вместе с отцом, то вместе со мной, то просто слонялся по участку или куда-то пропадал. Был он парнем лет 25, и если бы попросили меня описать его одним словом, я бы сказал «простофиля». Общались мы с ним больше всех из прислуги, и он довольно неплохо меня понимал. А в некоторых моментах, вроде игры в «дурака», он проявлял недюжинную смекалку. Также порой, когда мы собирались куда-то ехать, он говорил, что ехать туда не нужно, так как там «неспокойно». Откуда он это оперативно узнавал, не имея мобильного или пейджера — неизвестно. Но мы принимали это как должное. Путешествовать по стране удавалось мало и редко, так как по версии охранника постоянно было «неспокойно» именно там, куда мы собирались.
Разное
Без гугла было сложно, и те вещи, которые сейчас кажутся всем известными, тогда узнать было абсолютно неоткуда. Сейчас, увидев геккона у вентиляции, никто не удивится, но тогда нам не было ясно, это баг или фича?
Поселок, в котором мы жили, я называю «закрытым», потому что он стоял на какой‑то дороге. И дорога эта была у местных жителей весьма востребована. Они шли через наш поселок пешком, а также ехали на машинах. С двух сторон нашего поселка были сделаны КПП, где сидели у шлагбаума на стульях охранники. Пеших просто пропускали, а автомобили записывали в какую‑то тетрадку. При этом я ни разу не видел, чтобы кого‑то не пустили. Так что закрытость нашего поселка вызывала вопросы.
А еще многие местные постоянно ходили в ботинках типа Timberland в любую погоду. Я думал, может, это от змей, но в тех обжитых местах, где я бывал, мне ни разу не довелось наткнуться на змею. Я же тогда по неопытности идентифицировал такого рода обувь как «зимние ботинки». На мой взгляд, дети выглядели странно. В шортах, с голым торсом и в зимних ботинках. Особенно это выглядело странно, когда местные в дождь надевали, как мне тогда казалось, тоже «зимние» куртки. Полагаю, что это скорее были демисезонные, но все же для меня на тот момент — зимние куртки. Шорты же местные жители не готовы были сменить даже в дождь или «холод». И выглядело это как зимние ботинки + короткие шорты + зимняя куртка. Несколько лет назад я подобное наблюдал на Кипре в конце ноября. Но это был, вероятно, единичный случай, а не местный стиль.
Местные жители, включая нашу горничную, почему‑то не признавали бельевых веревок. А постиранные вещи сушили, просто разложив их на газоне на заднем дворе. Впервые увидев такое, я решил, что белье просто сдуло ветром, но потом узнал, что так было задумано. Спросил у соседей — у всех было так же.
Финал
Прожил я там около 6 месяцев, планировали дольше, но там начались какие‑то заварушки в правительстве и возникла какая‑то нездоровая ситуация, подробностей которой я не помню. Нам настоятельно посоветовали уехать, что мы и сделали. Судьбой Руанды с тех пор не интересовался до вышеупомянутой статьи. Дома в общении с родителями иногда в шутку употребляем слова из местного языка (я выучил уже перед отъездом штук 30 слов, не знал, что уедем). А еще я там узнал, что бананы можно жарить (не те, что у нас в обычных магазинах), и это очень вкусно (хоть Википедия и говорит, что это не совсем бананы). А еще я просто влюбился в маракуйю, которую привез целую сумку. И, желая как можно больше людей приобщить к этому фрукту, почти сразу раздал всё друзьям и знакомым.
На заработанные отцом деньги была куплена двушка в Люберцах, и своя однушка была обменяна на двушку (что после руандийского тома выглядело не очень), а также куплен мой первый компьютер. Это был мощный сетап того времени и состоял он из Celeron (Coppermine-128), 64 Mb RAM, HDD на 13 Гб и видеокарты на 32 Мб видеопамяти. Друзья удивлялись, спрашивали: «Зачем тебе такая мощь?». А я отвечал: «Для учёбы, конечно, не для игр же)». Материнская плата имела неизвестный мне тогда разъем USB. На вопрос, что это, сборщик компа ответил: «Поверь, пацан, сейчас этот разъём известен далеко не всем, но придет время, и он станет мировым стандартом!».
Спасибо всем, дочитавшим мои заметки. Жестко меня накрыло воспоминаниями).
