Воспоминание о будущем? Что делать, когда булка хлеба стоит четверть фломастера
Банкнота югославского динара номиналом пятьсот миллиардов
Я пишу эти строки поздней осенью 2022 года, когда официальный уровень инфляции в Западной Европе перевалил порог десяти процентов, а в некоторых странах восточнее — двадцати. Сравнение прошлогодних цен на важнейшие товары и услуги позволяет предположить, что официальная статистика лукавит и уровень инфляции намного выше.
Один молодой человек спросил меня, а как люди пережили гиперинфляцию в России в 90-х годах прошлого века? Что они делали, если заработанных ими денег не хватало на покупку необходимых продуктов? Воровали их в Универсамах?
Мой ответ, что нет, не воровали, его удивил.
— Почему?
— Потому что Универсамы, впрочем, как и граждане, обзавелись стальными решётками на окнах и дверях. Да и воровать там стало особенно нечего, поскольку те немногие продукты, что оставались в продаже, «сметались» к концу рабочего дня покупателями. Продавать абсолютно все продукты стали строго через прилавок. Дотянуться до товара покупатель не мог. И вообще, вся экономика изменилась.
Как изменилась? Позвольте представить вам мои личные воспоминания на эту тему.
Впервые я с феноменом гиперинфляции познакомился в Югославии в конце восьмидесятых годов, где больше месяца был в командировке. Там полуофициально курсировали доллары и немецкие марки (евро тогда ещё не было) и самые разнообразные югославские банкноты. Банкноты делились на новые динары (достоинством в десятки тысяч) и старые (достоинством в миллиарды).
Нам, приехавшим из СССР и привыкшим к интуитивно низким ценам на продуты (булка хлеба стоила 16 копеек, килограмм сахара 90 копеек, а бутылка водки — 3 рубля 62 копейки) всё это казалось какой-то немыслимой дикостью.
В те времена некоторые девушки в СССР считали особым счастьем выйти замуж за мужчину из капиталистической страны. Югославия считалась скорее капиталистической, чем социалистической. В результате несколько писаных красавиц из Новосибирска вышли замуж за югославских специалистов, работавших в этом славном городе и, переехав к мужу в Белград, скучали там по Сибири и сибирякам. Узнав, что в городском музее проходит выставка достижений сибирской науки, они стали наперебой зазывать нашу небольшую команду вечерами в гости.
И вот там-то мы узнали, как живут югославы в условиях перманентной гиперинфляции.
Эти правила оказались универсальны и были переоткрыты россиянами после реформ Ельцина-Гайдара в начале лихих девяностых.
Правила простые — если деньги на глазах дешевеют, бессмысленно их копить. Вместо этого надо искать им замену. Заменой может быть твёрдая валюта. Но это было для большинства жителей запрещено законом.
Значит, деньги надо срочно обращать в товары, обладающие большой ликвидностью. Эти товары хранились на квартирах, а потом обменивались на рынках на более нужные, например — на продукты.
Тогда я впервые увидел огромные морозильные камеры, стоявшие в югославских квартирах. Получив получку, югославы покупали продукты на месяц, а то и на больше вперёд.
Тогда же я впервые услышал слово «бартер» — прямой обмен товара на товар без использования денег. Особенно он был развит между городскими и сельскими жителями, когда первые массово покупали нужные селянам товары и уезжали в глубинку для обмена их на продукты.
В тот момент я не мог себе представить, что не пройдёт и пяти лет, и мне придётся применять эти познания на практике, но уже в России.
В начале девяностых годов прошлого века я руководил фирмой (малым государственным предприятием). Фирма занималась ИТ-технологиями и без государственных заказов стремительно шла ко дну. Но мы, разумеется, искали все возможные способы остаться на плаву. Какие-то заказы у нас всё же были. Чтобы не наблюдать, как полученные от заказчика деньги на глазах превратятся в фантики, мы с максимальной скоростью обращали их более-менее ходовой товар. Для товара надо было найти склад. А когда приходила пора расплачиваться с подрядчиками или сотрудниками, товар надо было где-то продать.
В качестве «заменителей денег» мы использовали полушубки, карамельные конфеты, губную помаду и уже не упомню ещё что.
Подобные проблемы были и у граждан вдруг начавшей разваливаться державы. Сразу после получения зарплаты люди бежали в магазины и скупали абсолютно всё, что там продавалось в надежде позже продать это или поменять на что-нибудь полезное.
Поскольку деньги как платёжное средство стали практически не нужны, появились альтернативные «валюты». Прежде всего — водка. Её можно было обменять на всё. Но какое-то время в ходу были и более экзотические заменители денег. Например — пачки фломастеров фирмы Кохинор, шесть фломастеров в упаковке. Их не раскрывали и не использовали по назначению, а обменивали в качестве промежуточного платёжного средства.
Цены на товары, даже у оптовиков, назывались в этих самых эрзац-валютах: бутылках водки, буханках хлеба или … во фломастерах. А уже между этими валютами существовали устоявшиеся коэффициенты пересчёта, примерно в соответствии с доинфляционныи ценами.
Так, бутылка водки приравнивалась к двадцати буханкам хлеба, а пачка из шести фломастеров «стоила» двадцать пять буханок.
Внутренняя логика очень высокой инфляции, приведшая к потере доверия к деньгам, привела к массовой «барахолизации» городов и сёл.
Раньше «барахолками» называли вещевые рынки, устраиваемые на окраинах больших городов в выходные дни. На них граждане могли относительно просто продать или поменять свои немудрёные товары. Выглядело это как бесконечные шеренги продавцов со своим товаром в руках, мимо которых шли столь же бесконечные колоны потенциальных покупателей. Теперь эти шеренги и колонны заполонили площади и улицы больших городов.
Барахолка на пол-Москвы Булка хлеба стоит четверть флoмастера (фото из 90.х годов)
Особенно удручающе, в силу их гигантских размеров, смотрелись для меня эти знаки времени в Москве, куда я в то время иногда летал в командировки. Все центральные площади и улицы, лестницы и подходы к метро были забиты людьми, державшими в руках какие-то предметы одежды, обувь, бутылки алкоголя, шампуня, сувениры, курево и т.п.
Интерес широких масс к начавшим было ходить в качестве твердой валюты долларам быстро иссяк, поскольку страну наводнили фальшивые доллары и немецкие марки.
Особую роль в качестве альтернативной валюты приобрели ваучеры. Люди потеряли доверие к бумажным рублям, а фирмы — к банковской системе. Расчет за товары, особенно массового потребления, проводился наличными долларами либо ваучерами. Для их перевозки нужны были курьеры.
Курьеров крепкого телосложения поставляли криминальные авторитеты. Но многие фирмы с ними, разумеется связываться не хотели и подбирали на эту роль людей, про которых было трудно поверить, что он везёт в чемодане громадную сумму.
Один мой друг студенческих лет в то время возглавлял большой Новосибирский кооператив. Для перевозки денег он нанял нашего общего друга Толю, одного из самых талантливых математиков нашего курса. Толя был теоретик, один из первых на курсе уже успел к тому времени защитить докторскую диссертацию. Но поскольку зарплаты Ельцинский режим ученым задерживал или вообще не выплачивал, он с семьёй сильно бедствовал. Так Толя стал перевозить чемоданами валюту и ваучеры.
К сожалению, его «вычислили» и убили.
Известный олигарх Роман Абрамович, судя по всему, тоже возил что-то подобное из Москвы в Мюнхен. Мне попадались воспоминания его первой жены, которая работала стюардессой на Мюнхенском рейсе и подкармливала в полете выглядевшего голодным будущего владельца шахт, приисков, банков, заводов и яхт.
Народная мудрость гласит, что время — лучший лекарь. Раны тех лет зарубцевались, тяжёлые воспоминания размылись в памяти. Поэтому закончить свои воспоминания о том времени я хотел бы веселой картинкой.
В те времена я продолжал работать на четверть ставки в Вычислительном Центре Сибирского Отделения Российской Академии Наук. И зарплату его сотрудникам редко, с большим опозданием, но всё же выплачивали. Перевод денег на банковские счета тогда только осваивали и поэтому зарплату выдавали в кассе института наличными.
Очень часто институтский фонд зарплаты кассирше выдавали купюрами такого большого достоинства, что одной купюрой можно было покрыть зарплату сразу нескольких человек, а то и целой лаборатории. Поэтому нам надо было так разбиться на группы, чтобы суммарная зарплата группы по возможности ближе приближалась к номиналу купюры, но не превышала её. Надо было также собрать разницу мелкими купюрами, передать их кассирше и получить от неё большую «групповую» бумажку.
А что делать дальше?
К счастью, к тому времени ещё один мой друг, руководитель кооператива, начинавшего в сфере ИТ, успел переквалифицироваться в продавца подсолнечного масла. Его сотрудники продавали это масло на улицах Академгородка, а он руководил процессом из кабинета, арендуемого у ВЦ.
Я звонил ему по телефону и с «групповой» бумажкой и портфелем шёл к нему. По условному стуку он открывал мне дверь и впускал в кабинет.
Предосторожности были не напрасны. Его кабинет был буквально заставлен мешками с мелкими деньгами, вырученными от продажи масла.
Между нами было полное доверие. Я открывал один из мешков и отсчитывал нужную сумму, эквивалентную нашей «групповой» купюре.
Впрочем, совсем под конец воспоминаний очень хотелось бы пожелать, чтобы ни мне лично, ни читателям этой истории не пришлось ещё раз воспользоваться описанным здесь опытом.
P.S. Эта публикация — адаптированный для Хабра вариант статьи из моего открытого книжного проекта «Мемуары кочевого программиста: Байки, Были, Думы».
