В СИЗО — за никнэйм. История украинского программиста
Сегодня у нас по-своему особая статья
О нашем коллеге, который несправедливо оказался в эпицентре испытаний и был вынужден пройти через тюрьму. Данный разговор состоялся в формате диалога и есть на видео, — ниже будет приведён его полный текст.
Вообще и в целом, единство — это залог успешного достижения целей сообщества. В нашей, казалось бы, весьма далекой от явного криминала индустрии, иногда встречаются случаи нарушения закона. Но одно дело — если это специалисты «в черной шляпе», и совсем другое — когда невинный человек становится объектом обвинений. Эта история получила достаточно серьезного огласку в СМИ. Однако как все происходило на самом деле? Действительно такое возможно сегодня, в 21-м веке, в стране в центре Европы — посадить человека в СИЗО на 109 дней только за никнейм?
Наш сегодняшний гость однажды попал в подобную ситуацию. Как все происходило? Что делать, когда остаешься один на один с такой проблемой? Как достойно пройти через подобное, и отстоять свое честное имя? Сегодня нам расскажет об этом сам участник. Мы взяли интервью у нашего коллеги, ИТ-специалиста, который несколько лет назад стал жертвой несправедливого обвинения и уголовного преследования.
Предыстория
В декабре 2016 года тогдашний Генеральный прокурор Украины Юрий Луценко совместно с временно исполняющим обязанности главы Национальной полиции Вадимом Трояном браво отрапортовали о завершении совместно с органами правопорядка других стран спецоперации с целью ликвидации международной киберпреступной группировки. 10 участников оной были якобы из Украины. Группировка называлась «Avalanche» и нанесла суммарный ущерб по всему миру порядка ста миллионов евро. Они создавали фишинговые страницы интернет-банков и платежных систем и, рассылая их по базе электронных почт, получали деньги с доверчивых пользователей. Тогда же было сообщено о задержании главных фигурантов, но никто так и не был признан виновным.
В итоге, по состоянию на сегодня дело закрыто, никто из преступников не осужден. Это всё будет потом, а за период следствия органы правопорядка успели основательно проехаться катком по человеческой судьбе.
Информация из первых уст
Интервью проводил вице-президент «Гильдии» Тарас Роскошный (Т), его собеседник — Антон Тимохин (А).
Т: Приветствую тебя, Антон
А: Здравствуйте, Тарас
Т: Как настроение?
А: Настроение хорошее
Т: Буквально сегодня перечитывал твою историю на DOU и некоторых других новостных сайтах на тематику IT, в который раз впечатлился о том, насколько крупные серьезные испытания тебе удалось пройти и по сути ты их прошел с достоинством, защитив, сохранив свое честное имя. Нашим слушателям, зрителям однозначно будет интересно узнать об этом больше и я надеюсь, ты сегодня всем нам об этом расскажешь. Начнем как обычно с представления. Расскажи, пожалуйста, о себе немного, какой вообще твой опыт в IT и чем ты занимался и занимаешься
А: Я начал работать в IT с третьего курса института, сменил несколько компаний, ну и вот до сих пор продолжаю работать в IT. То есть учась в институте, начал работать и продолжаю работать в IT.
Т: Где ты учился? Чем ты конкретно занимаешься? Ты разработчик?
А: Учился я в Национальном Авиационном Университете, факультет компьютерных наук и на специальности инженер-программист.
Т: Понятно. Чем ты занимаешься по работе? Разрабатываешь или ты что-то другое делаешь?
А: Да, я бэкенд-разработчики это разрабатываю на .NET
Т: Чем увлекаешься, что еще входит в сферу твоих интересов?
А: Помимо .NET мне нравятся разные экстремальные развлечения. Прыгал с парашютом поездки и там на картинге, багги и такое вот нравится, катаюсь.
Т: Круто. Сколько у тебя прыжков?
А: Один. Разок прыгнул, мне хватило.
Т: Экстремальненько так, да. Ну ничего, всё еще впереди. Слушай, хотел еще попросить тебя рассказать о твоём нике, grower. Расскажи нам историю этого своего никнейма, почему именно такой, что он означает для тебя и вообще.
А: Этот ник я придумал где-то лет 20 назад, когда я регистрировал свои почту на ukr.net, то есть это около 20 лет назад я зарегистрировал почту, ну, придумал тогда ник, что он означает я даже уже не помню, что я тогда думал, но я просто выбрал такое слово небольшое, которое там легко можно написать, запомнить, как мне показалось. Ну и все, и с тех пор я вот использую свой ник, у меня почта такая есть. И я, когда выкладывал раньше программы какие-то, которые сам писал, еще когда в институте учился, ну, так, как тренировка такая, мелочь, вот. И там была информация тоже, что выкладывал свою почту с ником grower, вот, то, что нашла потом полиция и прикрепила это, это у них легло тоже, как часть доказательной базы то, что я сам просто выкладывал в интернет.
Т: А так вот, забегая наперед, будешь ли ты продолжать его использование в дальнейшем после всей этой истории?
А: Да, я его продолжаю использовать, потому что я не вижу причин, зачем мне его не использовать. Да, если с этой историей вроде уже именно по нику понятно все, ну и почему я должен отказываться от своей почты. Мне удобно ее использовать
Т: Однозначно, в какой-то степени это даже твой своеобразный актив. Расскажи, пожалуйста, еще следующую вещь: в свое время я интересовался криминалистикой и читал про немалое количество случаев, когда причастных к каким-либо преступлениям людей находили по мельчайшим деталям спустя даже не то чтобы годы –, а десятилетия. Я попрошу тебя ответить сейчас всем нам, всем читателям, слушателям и зрителям прямо: ты когда-либо в своей жизни принимал участие в создании и продвижении хакерского софта, будь то Avalanche или какой-либо другой?
А: Нет я этим никогда не занимался.
Т: Понятно. Расскажи нам тогда, как вся эта вот история началась. Согласно протоколу обвинения, ряд инкриминируемых тебе статей, в частности статья 190 «Мошенничество в особо крупных размерах» и статья 209 часть 3 «Отмывания средств в особо крупных размерах», они считаются особо тяжкими, это крайняя классификация уголовных преступлений, скажи, пожалуйста, был ли у полиции тогда ордер на обыск в твоем жилище и на твой арест?
А: Я вообще познакомился с этой историей и узнал, что я в ней невольно участвую, 30 ноября 2016 года, когда утром ко мне в квартиру позвонила группа людей, сказали: «Мы полиция, открываете» — ворвались в квартиру и начали делать обыск. То есть, они копировали информацию с ноутбука и со стационарного компьютера, содержимое винчестера они себе копировали. Этот процесс продолжался долго, буквально до вечера, мы все сидели, ждали пока скопируется эта информация, и плюс они параллельно проводили обыск в квартире, ну, то есть, обыскивали все. И вечером, когда закончился уже процесс копирования, меня тогда повезли в отдел полиции.
Т: Я так понял, они пришли рано утром да?
А: Они пришли рано утром, это было где-то часов 6–7 утра, с самого утра они пришли. И у них тогда как оказалось не было решения судьи, то есть чтобы к кому-то врываться в квартиру и проводить там обыски, задерживать человека, это должно быть только по решению суда. У них такого решения не было, то есть они незаконно, получается, проникли в жилье, незаконное проникновение, ну, вот, нарушение, получается, вот этих статей уголовного кодекса: незаконное проникновение в жилье, незаконный обыск, незаконное задержание, незаконное изъятие имущества.
Т: Да, и по сути незаконное лишение свободы, поскольку ты был задержан и препровожден в отделение полиции, насколько я помню.
А: Да, меня отвезли сначала в Главное следственное управление, которое находится на набережной, это возле моста метро, и там оформили вот этот протокол, составили протокол задержания, ну, и потом меня повезли на медицинское обследование и потом в ИВС поместили меня на два дня.
Т: А медицинское обследование — это чисто формальность или же было еще подозрение такое весьма стандартная для силовых структур нашей страны на употребление хранения распространения наркотических средств?
А: Нет, я думаю, такого не было, это формальность, то есть, я так понимаю, любого человека, которого помещают в ИВС или в сизо, они должны перед этим пройти обследование медицинское.
Т: Понятно. Расскажи нам, пожалуйста, попытайся вспомнить свои ощущения, мысли в тот период, твои первые впечатления в тот день, 30 ноября, когда это всё случилось.
А: Да, у меня такие впечатления, я их помню хорошо. Когда, вот, вломились эти люди в квартиру, я тогда абсолютно не понимал вообще, что происходит, почему они здесь. Я спрашиваю у них: «Что такое? Почему вы тут? Что вы делаете?» — они мне ответили, что я подозреваюсь в кибер-мошенничестве, в интернет-мошенничестве, вот так вот скупо сказали буквально несколько слов и все, а почему я подозреваюсь, на основании чего — я этого не понимал, при чем тут я к какому-то мошенничеству. Я когда выходил курить во время обыска на общий балкон, я рассуждал вслух и думал, каким образом я могу быть как-то причастен к каким-то там интернет мошенникам. И я вот рассуждаю вслух, курю, рядом стоит следователь, ну, вот, у меня есть страница в соцсети, где есть мои данные, Антон Тимохин — и все. Просто я пытался вспомнить, где я еще мог как-то зацепиться, и, кроме этого информации на тот момент, ну, ничего больше и не было. Тогда еще не знал, что дело в слове »grower», тогда я еще был без понятия. Просто: «Вы подозреваетесь» –, а почему, на основании чего «подозреваетесь», они не говорили, я не понимал. Это я узнал только спустя двое суток, когда меня после ИВС повезли в Печерский Суд и там избиралась мера пресечения о содержании под стражей и мне дали на изучение материалы ходатайство о заключении под стражу, такая толстая пачка документов, мне их где-то за часа полтора-два дали до начала судебного заседания, я их начал читать и там я увидел, что дело в слове »grower». И на том же первом заседании судье это все объясняется на пальцах. Сотрудники полиции и кибер-полиции других стран перехватили чат-переписку вот этих вот кибер-преступников, настоящих, эта группа была, я так понял, она реально годами работала, ну, как они [следователи] говорили, миллионы долларов воровали, они следили за ними долго, запрашивали разрешение суда, чтобы у провайдера изымать информацию, в общем, у них удалось перехватить эту переписку, и, вот, когда переписывалась вот эта группа людей из этой сети хакерской, там у одного человека был ник »grower», ну, и они обсуждали дела, связанные с этой сетью. И я вот это все судье говорю, когда выбиралась первая мера пресечения 40 суток, я говорю: «Слово — это ж ник, оно может быть у кого угодно: у судьи, у следователя, у прокурора. Просто ваш ник мог также попасть, и чё? Чего вам, за это посидеть в СИЗО, пока будут выяснять?» — ну, судья все равно как бы не учел это и вынесли первый арест на 40 суток, что по сути является тоже незаконным, потому что это основание предусматривает экстрадицию, а граждан Украины экстрадировать нельзя по нашему законодательству, это прекрасно знают и следователь, и прокурор, и судья, но тем не менее вот первые сорок суток были даны по такой статье, что тоже, я так понимаю, является уголовным нарушением.
Т: Да, однозначно, это противозаконно. Расскажи, пожалуйста, еще такой момент: согласно Уголовно-процессуального кодекса во время обыска подозреваемый, обвиняемый имеет право запросить присутствие адвоката и следователи, полиция не имеют право начать [обыск] без присутствия адвоката. Скажи, пожалуйста, была ли у тебя такая возможность? Воспользовался ли ты ею? Проходил ли обыск в рамках закона? И было ли у тебя достаточно времени уже после задержания перед судом об избрании меры пресечения на ознакомление со всеми материалами дела? Ты говоришь, полтора часа тебя на это дали, было ли достаточно этого времени?
А: Значит, по поводу адвоката. Когда у меня дома проходил обыск, я тогда обратился к следователю, я говорю: «Можно ли я вызову адвоката своего?» — на что ответили, что я, мол, фильмов американских насмотрелся, конечно же нельзя. Я просил несколько раз, что хочу воспользоваться услугами адвоката, мне в этом было отказано. Когда приехали в райотдел, я тоже говорил еще раз: «Дайте я позвоню своему адвокату» — он [следователь] такой: «Нет», — и добавил: «Вызываем адвоката из службы адвокатов, которые обязательно должны быть» — вот, мне вызвали такого, кто есть дежурный адвокат, ему звонят, он приезжает, от государства, потому что по этой статье обязательно нужен адвокат, по особо тяжкой статье. То есть мне не дали воспользоваться адвокатом своим.
Т: То есть, тебе не дали воспользоваться услугами именно того адвоката, которого ты хотел?
А: Да. Формально присутствовал адвокат от государства, который на подобные случаи выезжает, чтобы, когда людей оформляют, помогать.
Т: А как насчет со временем для ознакомления с материалами обвинения перед избранием меры пресечения?
А: Мне, в принципе, хватило. я почитал, у меня было часа полтора, я просмотрел все документы и увидел, что там кроме зацепки… Ну, может, не все, но больше половины я просмотрел, и нигде, кроме вот этих шести английских букв [ник »grower»], прицепки этого слова больше ничего не было. Ну, там было много чего, там, как работала эта сама организация, но ко мне это отношения не имело, там, мне это как бы не особо интересно было. Но вот то, что касается меня, мне, в принципе, хватило, я сразу понял, что дело только вот в этом слове [ник »grower»] и все.
Т: Следуя из твоих слов, также из тех данных, что мне удалось получить готовясь к нашему с тобой интервью сегодня, подозрение относительно тебя базировалось исключительно на совпадение никнеймов,»grower», как ты говоришь, и все, эти шесть букв.
А: Ну, есть еще и вторая часть, это моё образование, образование программиста, вот эти две вещи.
Т: Пускай даже две вещи, не одна. Появились ли новые улики против тебя в процессе следствия?
А: Конечно же нет, они не могли появиться, потому что их не существует в природе. Они у меня дома забрали винчестер, копию сделали, все, там, банковские карты, компакт-диски старые еще, флэшки — все цифровые носители забрали, наверняка это все проверили. Нигде никакого там вообще и близко ни по mac-адресу, ни по ІР-адресу, ни в контактах с теми людьми, ну, то есть абсолютный ноль. И естественно у них ничего и быть не могло, потому что его и не было.
Т: А как ты и твоя семья переживали твое пребывание в сизо? Каковы там были условия, отношения к тебе людей вокруг?
А: Ну, семья конечно переживала, просила жена несколько раз, писала заявление следователю, чтобы он разрешил доступ на свидание, чтобы мы с женой виделись. Следователь это тогда не разрешал и в итоге мы так ни разу женой и не пообщались, мы виделись столько на судебных заседаниях, когда я сидел вот в этой стеклянной…
Т: Клетке, условно. То есть тебе даже не давали видится с семьей по сути, да?
А: Жена несколько раз писала следователю с просьбой разрешить свидание, но следователь всегда отказывал. В итоге мы так и не виделись, не считая судебных заседаний.
Т: Расскажи, пожалуйста, а были ли какие-то попытки давления на вас, неформальные? Возможно, тебя пытались склонить к так называемому сотрудничеству со следствием или самооговору в замен на смягчение наказания или какие-то другие плюшки?
А: Нет, нет, такого ничего не было.
Т: В рамках изучения этой истории с «Avalanche» примечательным моментом оказалась вся судьба некоего Геннадия Капканова. Он был арестован по этому же делу в тот же день, что и ты, но ему, так сказать, повезло, и судья отказала в его аресте. После этого он скрылся на полтора года, в итоге его поймали, ему было предъявлено обвинение и вынесен приговор. Но только за незаконное владение оружием, использование поддельных документов, по которым он скрывался, и покушение на жизнь сотрудника полиции при задержании. Ничего из истории с «Аваланж» в приговоре не было и доказательств никаких. Согласно материалов дела вы с ним якобы состояли в тесной связи, совершая преступления вместе, и явно должны были как-то общаться согласно логике следствия. Тебя удалось, вот, в последствии познакомиться с ним? Проводились ли между вами очные ставки или другие какие-то следственные действие совместные?
А: С Капкановым мне не предлагали ни очную ставку, ни встречу, ничего. От следователя таких инициатив не поступало. Я не помню. предлагал ли я это следователю, у меня были такие мысли тогда: предложить, ну, и там бы, я думаю, по разговору сразу бы стало понятно, что мы не знаем друг друга, но не было такого ничего. То есть они не проводили, хотя могли бы, если б они хотели разобраться действительно, да, они могли этих людей, подозреваемых двоих, меня и Капканова вместе собрать и задавать вопросы, ну, и смотреть на реакцию людей, чтоб понять, кто врет, ну, они бы, наверно, могли так сделать, но они почему-то такого не сделали.
Т: Большой вопрос:, а были ли какие-то другие задержанные по этому делу, о которых ты знаешь и с которыми, возможно, тебе довелось общаться?
А: Все, что я знаю, это также по новостям, по медиа, ни с кем я, конечно, никогда не виделся, не знаю, не общались, кто к этому делу имеет отношение. Вот про Капканова точно так же просто в новостях читал.
Т: Насколько я понимаю, по состоянию на данный момент все подозрения обвинения с тебя сняты, ты находишься на стадии иска против государства с целью получения компенсации, это так?
А: Да, дело было закрыто в апреле 2019 года, уголовное дело в отношении меня было закрыто, ну и с того момента я не связан с этим делом.
Т: Подобные шаги однозначно можно лишь поприветствовать, поскольку вырванное из жизни время не вернуть ни чем: ни какими компенсациями, деньгами и тем более извинениями. Насколько далека твоя решимость добиться результата на данном этапе? Считаешь ли ты вообще справедливым, что налогоплательщики должны компенсировать людям безвинно пострадавшим вроде тебя результаты халатности порой откровенного беспредела, как мы могли слышать, отдельно взятых личностей?
А: По поводу компенсации от налогоплательщиков. Конечно, с одной стороны налогоплательщики тут не причем, они не должны платить за ошибки тех людей, собственно, чьи это и были ошибки, но с другой стороны, на сколько я знаю, текущее законодательство у нас работает так. Адвокат может, наверное, более подробно рассказать, есть ли какие-то способы, чтобы это деньги были не с налогоплательщиков, а переложены с денег виновных, если [их вина] будет доказана.
Т: Ты намерен также продолжать доказывать вину работников следственных органов в незаконном проникновении в жилище, в незаконном задержании и лишении свободы, внесении неправомочных решений? Есть ли у тебя такие намерения?
А: На мой взгляд было вот этими людьми, правоохранительными органами, куда входили следователи прокуроры и судьи их действия привели, получается, к этим всем последствиям: сначала я был в СИЗО, потом под домашним арестом — ну это мне кажется несправедливым. Так работать не должна полиция и прокуратура. Прокуратура она же должна следить за соблюдением законности, то есть она вообще должна смотреть, чтобы никто не нарушал. А если получается, что прокуратура и сама может допускать какие-то нарушения, то, конечно, я считаю, что это неправильно. И в принципе на моем месте мог оказаться абсолютно любой гражданин Украины, и можно сказать, что наше общество в опасности и есть какой-то риск повторения [подобного]. Если эти люди будут и дальше не наказанными, это с большой вероятностью они возможно и дальше будут продолжать совершать такие же действия. Конечно хотелось бы, чтобы люди виновные понесли за это наказание. Я не знаю, как получится, но стремление такое есть.
Т: Здесь однозначно я с тобой согласен, вообще трудно не согласиться. Правовой нигилизм, ему должен прийти конец рано или поздно. Давай теперь вернемся назад, в начало этой истории, конец ноября-декабрь 2016. Глядя на себя тогдашнего чтобы ты посоветовал самому себе дабы достойнее и эффективнее с меньшими потерями пройти сквозь такие испытания?
А: Я не знаю даже, надо подумать. Не знаю, мне так сейчас сложно сказать.
Т: Ну, а все же, вот, анализируя свои действия, свое поведение, свой образ мыслей, чего бы ты, как тебе кажется, сейчас мог бы избежать, о чем жалеешь?
А: Если бы у меня, например, была возможность не открыть дверь им, а вызвать… Ну, ко мне кто-то ломится в дверь… Вызвать полицию, в это время вызвать адвоката, да, и тогда, может, адвокат это все бы документировал, фиксировал, и, может, оно по-другому бы развивалось. Тем более эти люди при обыске пришли со своими свидетелями, со своими понятными они пришли, которые подписывали протоколы… Конечно, если у меня была бы каким-то образом возможность, чтобы изначально присутствовал адвокат, которого я хочу при процессе, наверное, это может быть, что-то бы улучшило.
Т: Эти понятые, разумеется, никакого понятия вообще, что такое IT, что такое компьютер, что такое кибер-мошенничество не имели или все-таки? …
А: Да я без понятия, не знаю.
Т: Ну, это уже по сути детали. А вот как ты считаешь: наличие профессионального объединения специалистов, профсоюза поможет ли это каждому специалисту чувствовать себя более защищенным и знать, что он не один в поле?
А: Всего лишь одно наличие такой организации, я думаю, навряд ли. Если бы были примеры каких-то успешных дел, в которых оказывается помощь, ну, и чем их [дел] было бы больше, тем больше бы закреплялась, понимание того, что это таки полезно. Ну, а, вот, просто наличие без видимых результатов работы… Ну, так не знаю, как оценить… Ну, надо же по чему-то оценивать, по делам каким-то.
Т: Разумеется, я имел в виду не просто существование, но еще и активная деятельность. Вот, к примеру…
А: …да-да, это же зависит от той деятельности, надо конкретные примеры… Я просто не в курсе вот этих кейсов еще, какая там деятельность. Это по сути мое первое столкновение, что вы берете интервью. В принципе, да, идея, я так понимаю, которая есть: вот, организация, которая хочет объединять вот это вот компьюнити и оказывать помощь. Идея, она звучит здраво.
Т: Вот опять же, возвращаясь к моему предыдущему вопросу: поддержка общественности всего IT сообщества, разглашение в прессе, среди людей — насколько, ты считаешь, тебе это тогда помогло бы в твоей ситуации?
А: Тогда как раз разглашение и было, тогда журналисты статьи выпускали. Ко мне на судебные заседания, когда там и избирался срок меры пресечения, и продолжение содержания под стражей, приходило много людей, было несколько заседаний, что сесть не было где, коллеги приходили с моей работы и текущей на тот момент, и бывшей, и старые коллеги, друзья, знакомые — приходило довольно много людей. Все недоумевали, как это можно из-за одного слова человека закрывать в сизо. это все оглашалось, говорилось, но судья… Все равно это в итоге никак не повлияло на принятие решения о содержании меня под стражей.
Т: Даже в тот раз, когда мера пресечения тебе была изменена на домашний арест?
А: Нет, когда она мне была изменена, тогда там почти никого не было, может, несколько человек. Я просто тогда находился не в Печерском судья, а тогда была видеоконференция из сизо, вот когда было последнее заседание, когда мера пресечения была изменена, 25 апреля.
Т: Ну и последний тогда на сегодня вопрос: какие вообще планы на жизнь и чем далее планируешь заниматься?
А: Планирую работать и жить, наслаждаться жизнью. И параллельно хотелось бы, чтобы в этом деле люди понесли наказание.
Т: Да, я верю однозначно, что справедливость будет восстановлена. Что ж, благодарю тебя за интересное интервью, много для себя нового полезного я узнал лично. Уверен, что все из наших зрителей и слушателей сделают для себя такой же вывод. Твоя история очень показательна, увлекательна, как для нас всех айтишников, условно говоря, так и для любого, кто живет в Украине. Увы, имеем то, что имеем, и в наших силах, как мне кажется, изменить подобную ситуацию к лучшему.
А: Да. я согласен. И вам спасибо за общение, было интересно пообщаться.
Т: Тогда счастливо, всего наилучшего.
