С пациентом не разговаривать! Рассказ
Аудиокнига на Ютубе или на Акниге или в подкасте.
— Спасибо.
Виктор кивнул и пошёл дальше по переходу.
— Но вам придётся доплатить, — сказал вслед попрошайка.
Виктор сделал ещё несколько шагов по инерции, пока до него не дошёл смысл сказанного. Он обернулся.
— Простите?
— Прощаю. Вы перевели мне сто пятьдесят рублей. Но с вас ещё двенадцать тысяч сто пятьдесят три.
Виктор хотел отвернуться и уйти, но нищий перехватил его взгляд. Это не был взгляд сумасшедшего.
— Столько я потратил на ваше лечение. Семь лет назад. В мае 2180-го.
— В мае 2180-го? — Виктор покопался в памяти. Дата определённо совпадала, но…
— Да, это странно и не имеет никакого смысла, — перебил его мысли нищий, — Давайте мы с вами выйдем из перехода, повернём направо, дойдём до кофейни «Эклер», сядем и я вам объясню. Это займёт 28 минут.
У нищего был экзоскелет на ногах. Виктор заметил это, а попрошайка заметил, что Виктор посмотрел на его ноги, и добавил:
— Я очень устал стоять.
— В чём подвох? Хотите продать мне страховку?
— Я не продавец. Я попрошайка. Вы дадите мне двенадцать тысяч с лишним и не получите ничего взамен. Кроме объяснений. Честное слово.
Виктор отвернулся и пошёл прочь.
— Эй, помедленнее! У вас-то ноги здоровые.
Чёрт знает почему, но Виктор замедлил ход, а потом и вовсе остановился, чтобы дать попрошайке себя догнать. Они пошли рядом. Виктор сказал:
— Да, в мае 2180-го я…
— Помолчите. Я думаю над первой фразой рассказа. Мне надо заинтриговать вас, чтобы вы высидели полчаса.
Виктор замолчал.
Кейс Виктора пришёл к нему на планшет во время обеденного перерыва. Кто-то заранее подчеркнул фразу «Общение с пациентом только через АИСТ».
«Что за издевательство? — подумал он. — диагностировать через секретаря? А оперировать будут через замочную скважину?»
Он отложил планшет и взял вилку.
— Извини, — сказал он, — что и требовалось доказать. Какой-то мутный идиотский случай направили именно ко мне. О чём я говорил? А, да. Подхожу к ним и разговор почему-то смолкает. Я удивился, но не придал значения. А потом понял, что они не хоккей обсуждали. «Счёт пятнадцать-двенадцать». Пятнадцать — это пятнадцать кейсов в мою пользу. Не нравится мне это. Я не скаковая лошадь. Посоветуешь что-нибудь?
Психиатр провёл пальцем по стакану, оставив след на запотевшем стекле.
— Посоветую, — ответил он. — Пригласи Катю на свидание. Только так, чтобы Кохнер не узнал.
Серёжа вздрогнул.
— Эмм. Я вроде бы не про это спрашивал.
— Уверен? Ты просил совета. Что ещё можно посоветовать влюблённому?
— Я… эээ… не…
— Не морочь мне голову. Настал май месяц. Катя перестала надевать свитер, теперь она носит только блузку с юбкой. В апреле ты задерживал на ней взгляд на 20% дольше, чем на остальных. Теперь стал задерживать на 25% дольше.
— Что, правда? Ты натравил свои алгоритмы на моё поведение?
— Нет, я шучу. Но если серьёзно, все в офисе уже заметили, как вы на неё пялитесь, юноша.
— Ну нет, это ещё ничего не доказывает. Я просто…
— Просто любишь на неё смотреть? Просто находишь странные поводы заглянуть в техотдел? Просто ходишь по пять раз в час к кулеру, не набирая воды, чтобы встретиться с ней в коридоре?
— Нет, это я просто разминаю ноги. Перемещаю разные предметы с места на место.
— Да-да, а когда подаришь ей букет, скажешь, что просто решил переместить цветы с места на место. Так, прекрати кусать мои аргументы.
— Ась?
— Профессиональный сленг, — отмахнулся психиатр.— Сказать тебе, что происходит?
Серёжа не ответил. Психиатр заметил, что экзоскелет не даёт коллеге ёрзать на стуле, поэтому тот совершает странные мелкие движения, будто ёрзает внутри собственной кожи. Психиатр продолжил:
— Хорошо, не хочешь сводить Катю в кафе, своди меня в дельфинарий. Я тебе покажу тебя. Ты будешь выпрыгивать из воды, подбрасывать мячик носом и издавать весёлые звуки. У-и-и-и! У-и-и-и!
В столовой начали оглядываться, но психиатру было начхать.
— Ты достигатор, Серёжа. Почти гений в своём деле, но по жизни — достигатор. Тебя подкармливали рыбкой, когда ты высоко прыгал. Ты привык прыгать выше и выше. Не подумай, что я тебя презираю. Ни в коем. Я тобой восхищаюсь. Ты родился в своей этой Орловской области…
— В Оренбургской.
— Неважно. В дыре ты родился. С этим не будешь спорить? Вот и молодец. Ты учился лучше всех. Работал лучше всех. Заработал на чудесный роботизированный экзоскелет. Потом на переезд в Москву. Ещё раз молодец. Встал на ноги в обоих смыслах. Но тебе не надо повторять этот паттерн поведения с девушками.
— Не надо учиться и работать? — переспросил Серёжа.
— Не надо прыгать выше всех и ждать, пока на тебя обратят внимание. Это работает в институте. Даже в нашей поликлинике. Но не в любви.
— Это весьма интересное и экстравагантное предположение, — нашёлся наконец Серёжа, —, но экстравагантным предположениям требуются экстравагантные подтверждения. Все мы любим находить закономерности в сложных данных. И любим находить подтверждения догадкам. Но следует искать и опровержения.
— Прекрати кусать мои аргументы. Ведёшь себя, как щенок у ветеринара. Фу! Фу, кому сказал. Научный метод это хорошо, Серёжа, ну и применяй его в своей практике, — психиатр указал взглядом на Серёжин планшет. — Ты диагност, а я…
— Разве психиатр не обязан быть добросовестным в диагностике?
— Я с тобой говорю не как психиатр…
— Так, постойте, — сказал Виктор.
— Что-то не так? Плохое начало? — обеспокоился попрошайка.
— У меня уже кончается первая чашка кофе, а вы всё никак не дойдёте до моего кейса.
— Ну… я старался, чтобы было не хуже, чем в медицинском сериале. Загадочный медицинский случай. Любовная история. Офисные интриги. Все три линии в самом начале. Не получается?
— Не то, чтобы нет, но…
— Тогда возьмите себе ещё кофе и не жалуйтесь.
— А семь лет назад вы не были так сварливы.
— Я был молодой и у меня всё получалось. А сейчас меня уволили, я играю на гитаре в переходе. Жить можно, но согласитесь…
— Соглашаюсь.
— Вот и не перебивайте. Кстати, не забывайте, что я от вас прошу двенадцать тысяч с лишним. Мне надо вызвать должную степень симпатии, верно? Иначе вы откажетесь давать деньги, даже когда узнаете, за что.
— Ах вот как.
— Да, сидите, слушайте и начинайте симпатизировать.
Виктор растерянно почесал бровь и замолчал.
— … я с тобой говорю не как психиатр. А как любой нормальный взрослый человек, который не может спокойно смотреть, как влюблённый мучается. Так что пригласи Катю. Это раз. Позаботься о том, чтобы Кохнер не узнал. Это два. Отношения на работе, сам знаешь, не поощряются. А поскольку ты волей или неволей с Кохнером конкурируешь, он сможет использовать это против тебя. Кстати, по секрету, он сейчас вдруг засомневался, мужчина он или женщина.
— Кохнер?!
— Именно. Так что он не только опасный, но ещё и опасная.
— Но у него же щетина.
— Я тебя умоляю! Когда дойдёт до сокращения штатов, системы принятия решений не посмотрят на щетину. Всё, что касается Кати, лучше держать вне поля зрения камер. Так что прекрати шастать в техотдел, ради бога. Кстати, камеры видят, что мы с тобой в столовой, хотя обеденный перерыв кончился две минуты назад.
Психиатр смял салфетку и бросил её на тарелку. Виктор растерянно кивнул, медленно встал, тихо прошипев пневматикой на ногах, и направился к выходу, попутно открывая планшет. Психиатр пошёл с ним.
— Представь себе, Андрей Николаевич, что делается. Прислали пациента, которого нельзя опросить. Разговаривать только через электронного секретаря. Он, видите ли, слишком занят. Я не понимаю, за кого они нас держат? За врачей или автомехаников?
— Ха! — cказал психиатр. — Интересно, как вы будете выкручиваться? То есть, я, конечно, хотел сказать: «Совсем охренели, сволочи».
— Да. Так и было. Я только что сменил должность к этому моменту. Припоминаю.
— Да заткнётесь вы или нет?
— Вы обещали вызывать у меня симпатию.
— Вот и не мешайте. Кстати, все имена изменены. Андрей Николаевич вовсе не Андрей Николаевич. Быть может, некоторые другие детали не соответствуют действительности.
— И пол Кохнера? И Катя?
— Без комментариев.
Пациент был, и его не было. Он сидел, раздетый до трусов. Его глаза скрывал шлем. Иногда он беззвучно шевелил губами, иногда чуть двигал головой. Работал. Отвлекать его было нельзя.
— Нет, ну они издеваются, — сказал Костя, — сказали, работодатель оплачивает его лечение. Но диагностика затягивается, и выделять время пациента для нас он «не готов».
— Затягивается? — спросил Серёжа.
— Первая линия отказалась ставить точный диагноз, — сказала Наталья.
Серёжа углубился взглядом в данные. Костя посмотрел на пациента и скорчил рожу.
«Сидит, не совсем одет,
Мужчина тридцати трёх лет,
С виду здоровый, как лось,
Больше ничего узнать не удалось».
— Не смешно, — сказал Сергей, — и странно. Первая линия должна была направить его к Николаичу. Чувак явно… он же не слышит нас? Ну и хорошо. Чувак явно не держит стресс на работе. Что у нас тут? Специалист высокого класса, недавно переставленный на руководящую должность. Бессонница, потливость, хроническая усталость, расстройство аппетита, сниженная работоспособность, эмоциональная волатильность. Я не понимаю, а что они ожидали? Что у него румянец появится?
— Есть тонкость, — пояснила Наталья, — пациент говорит, что симптомы беспокоили его и ранее, но усилились в последнее время. Есть предположение, что это соматическое заболевание, обострившееся вследствие стресса. Это раз.
— А во-вторых, — сказал Костя, — у них в корпорации вокруг каждого менеджера скачет три коуча. Два электронных и один живой. Сдувают пылинки с его извилин. В смысле, стресс-менеджмент у них построен хорошо. Здоровый человек должен держать в таких условиях нагрузку легко и непринуждённо.
— Но он не держит.
— Не держит, — согласился Костя.
Они посмотрели на пациента. Пациент не реагировал, живя своей жизнью внутри шлема.
— Наталья, я тебя цитирую: «пациент говорит, что симптомы беспокоили его и ранее», — сказал Серёжа.
— Так.
— Но он же не говорит!
— Его секретарь говорит. Спрашивай, что хочешь. Можешь и кровь взять, если надо, вот тебе тело.
— Секретарь? — уточнил Серёжа, — АИ? Второго класса интеграции?
— Да. Не придерёшься. Вот смотри:
Наталья обратилась к своему планшету и спросила:
— Когда вы впервые обратили внимание на потливость?
— 2 октября 2178-го года, — ответил аккуратный нечеловеческий голос. — В дальнейшем избыточная перспирация была подтверждена на ежемесячном медицинском осмотре.
— Впечатляет, да? — сказал Костя. — Я впервые задумался, не посадить ли мне такого же к себе в череп. Помнит всё лучше человека. Обычно на приёме как? Спрашиваешь, когда кровь в моче появилась, а он мямлит: «ну… с полгодика назад».
— Это, конечно, сильно упрощает нам жизнь, — подумал вслух Серёжа, — но…
Он запнулся.
— Но что? — спросили его подчинённые хором.
— Мне надо подумать, — сказал Серёжа.
Коллеги переглянулись, слегка улыбаясь.
«Не нравится мне это, — подумал Сергей, — они смотрят на меня, как зрители на футболиста. Сейчас должен разбежаться, пнуть мяч и показать класс. Ещё одно очко в мою пользу и не в пользу моего босса. А ведь Кохнер сам отдал этот случай, посчитав его слишком сложным для себя как для специалиста. И слишком неоднозначным для систем принятия решений на первой линии диагностики, которую он — Кохнер — и выстроил. А ведь случай-то простой. Алгоритмы исключают соматику. Если это не соматика, то это психика. Чувака должны посадить на каталку и отвезти в кабинет к Андрей Николаичу. Николаич должен решить, что с ним не так. Поставить ему депрессивное расстройство, например. Или сказать: «Парень, у тебя повышенный невротизм. Не ходи на руководящую должность, сгоришь»
Сергей покопался в данных. Вот он, спазм протоков поджелудочной на фоне стресса. Классика. Ещё несколько месяцев такой жизни, и ферменты поджелудочной начнут переваривать саму поджелудочную. У здорового лося начнётся панкреатит и всё — строгая диета, пакет лекарств, никаких командировок в Юго-восточную Азию. Карьерный рост пациента застаивается так же, как ферменты в спазмированном протоке.
Но Кохнер не торопится делать вывод. Почему? Думай, Серёжа.
Он прикрыл глаза и стал вертеть ситуацию, как трёхмерную модель лабиринта в редакторе. Это не помогло. Тогда он представил, будто смотрит на лабиринт сверху вниз. Внизу остался пациент, его болезнь и его карьера. Наверху оказались корпорация и Кохнер. Кохнер не торопится диагностировать психическое расстройство. Ага, быть может, цепочка такая: это невыгодно корпорации. Она будет вынуждена убрать человека с должности. Если бы, скажем, у него нашли проблему с щитовидкой, то появились бы понятные горизонты планирования в плане лечения. А с каким-нибудь рекуррентным депрессивным расстройством риски падения работоспособности резко повышаются. Теперь чувак совершенно ненадёжная лошадка. Да, но Кохнер при чём? А что если существует ещё одна метрика эффективности работы корпорации с клиникой? Скажем, сколько пациентов мы можем «вытянуть» в область менее трудноизлечимых болезней?
Получается, Кохнер, хочет отдать это дело мне, чтобы я приговорил менеджера. По сути — прервал его карьеру. Тогда при сокращении штатов Кохнер будет выглядеть как более выгодный сотрудник: по статистике его пациенты более здоровы.
Серёжа открыл глаза. Команда всё ещё смотрела на него с обожанием. Он отвёл взгляд на пациента. Серёже захотелось сорвать с него шлем и заглянуть в глаза. Сам-то чувак что хочет? Карьеры? Или спокойствия и здоровой поджелудочной?
Видимо, карьеры. Иначе, не будь дурак, уже бы ушёл с должности, на которой «выгорает». Ну и что с ним делать?
Серёжа решил, что не будет отбивать мяч, а немного побегает по полю с командой.
— Давайте посмотрим внимательно на органику. Ставлю сто долларов на гипоплазию правой позвоночной артерии.
— Да ладно! — сказал Костя, — Гонишь.
Наталья должна была цокнуть языком и сделать Косте выговор, но вместо этого сказала:
— По рукам!
Катя закрыла зонт и подставила ладонь, чтобы поймать последние капли дождя.
— Так что, Серёжа, учти, я делаю роботов, которые вас заменят. Ничего личного. Я вовсе не хочу, чтобы вас выгоняли из клиники на мороз. Вы мне нравитесь.
— Ты… — Сергей не смог взглянуть ей в глаза и ответил не Кате, а куда-то в пол, — ты тоже мне нравишься.
— Стоп! Стоп! — запротестовал Виктор, — не хочу это слушать. Давайте обратно к моему кейсу.
— А как же лирическая линия?
— Зачем она здесь?
— Героем должно что-то двигать. На начальство он плевать хотел. Но, может, ему хотелось впечатлить девушку. А может, и нет. Учтите, что если бы он просто аккуратно делал свою работу, то спихнул бы кейс психиатру, и всё тут.
— Ладно. Но это последняя, — сказал Виктор, показав на чашку с кофе, о которую грел пальцы попрошайка, — по крайней мере за мой счёт.
Он коснулся Катиных губ на «Маяковской» и оторвался от них только на станции «Театральная». Быть может, поезд останавливался на «Тверской», а может, и нет — этого он не заметил, потому что сознание было поглощено поцелуем. Красивая девушка в смешном берете ответила на его поцелуй, и теперь, всякий раз глядя на схему метро он будет сомневаться —, а существовала ли в 2180-м году станция «Тверская»? Или она исчезла на время поцелуя, чтобы не мешать?
— Вы издеваетесь? — спросил Виктор, — Давайте без подробностей.
— Как ему можно помочь? — спросила Катя.
— Отдать Николаичу на психотерапию, — сказал Серёжа, — и назначить антидепрессанты. Месяца через три будет в норме.
— Но это убьёт его карьеру.
— Думаю, да. Ну не убьёт, но в большие начальники он вряд ли теперь пробьётся.
— Жалко.
— Тебе его жалко? Мне нет.
— Это ещё почему? — Катя нахмурилась.
Серёжа пожал плечами.
— Это жизнь. Кто-то может, кто-то нет. Это эволюция. Кто-то выживает, кто-то нет. Это конкуренция. Кто-то приходит первым, кто-то вторым.
Катя нахмурилась ещё больше.
— И потом, — продолжил Серёжа, — я дарвинист. Кто я, чтобы спорить с эволюцией? Она выглядит жестоко, бесчеловечно, но она и создала человека! И его мозг!
— Юный пылкий дарвинист. А если бы ты оказался на его месте? Тебе бы хотелось помощи?
— Было бы здорово спросить об этом его, правда? Но как ты думаешь, я бывал когда-нибудь на его месте?
Катя скользнула взглядом по его ногам.
— Бывал. И тебе помогали.
— Не знаю, не знаю. Родители больше интересовались этиловым спиртом и его эффектами на мозг, чем спинальной мышечной атрофией и её эффектами на сына. Учителя? Делали всё по регламенту, и не более того.
— Общество дало тебе протезы и экзоскелет.
— Общество мне их продало. За деньги. Помощи от государства я бы ждал до сих пор. То, что я устроился в хороший офис в Москве — результат того, что я сидел над учебниками как приклеенный. И не сдавался.
Катя о чём-то задумалась.
— Не хмурься так, — сказал Сергей, — тебе не идёт.
Катя цокнула языком.
— Ты как мой брат. Он тоже ворчит, когда я выгляжу не как довольная жизнью идиотка. Не хмурься, Катя. Не горбись, Катя. Не спорь, Катя. Программируй, Катя. Fuck you both!
Серёжа вздрогнул и задумался над первым словом её ругательства. Слово было грубое, но Серёже захотелось развить тему.
— Не понимаю, — сказала Катя. — Ты не сдавался. А он начал сдаваться. Почему?
— Он не сдавался. Ему бы коучи не дали. Выглядит так, как будто его тело начало сдаваться.
— Тело?
— Ну глубинные отделы мозга. Машина, которая управляет, например, пищеварением, не спрашивая нас. Не можем же мы сказать телу «Не потей».
— Но как так получилось?
Серёжа развёл руками.
Катя больно ткнула его локтем.
— Думай!
— Эй! Я не психолог. Спроси Николаича, он тебе расскажет про дельфинов.
— Про каких дельфинов?
Серёжа сменил тему.
Николаич оглядел пациента и хмыкнул. Рабочий день давно закончился, и в комнате приглушили свет. Пациент оставался в клинике, на нём по-прежнему был шлем, и он продолжал работать.
— Сидит, сложив ручки, как Мона Лиза, — добродушно сказал Николаевич, — красота какая! Ну как ты ему поможешь? При всём желании… Психотерапия через секретаря? Если я его спрошу про отношения с женой, он ответит?
Серёжа отрицательно помотал головой.
— А если? Хмм… Что он скажет, если его спросить, как он относится к своему работодателю, который засунул ему в зад дизельный двигатель и жмёт на педаль?
— А мы спрашивали. Он дал неожиданно вменяемый ответ. Так мол и так: если компания хочет опережать рынок, то нельзя множить уровни руководства. И у гендиректора может быть только сто человек в подчинении. Сто первого можно нанять, но придётся уволить кого-то из ста. Поэтому на втором уровне руководства компанией может расти только нагрузка, а не штат.
— А он-то сам как к этому относится? Чушь какая: у ИИ полный доступ к памяти человека, а ни на один человеческий вопрос он ответить не может.
— А что бы ты спросил?
Николаич пожал плечами.
— Про детство бы начал спрашивать. Выученные паттерны поискал. Я ж не коуч, я лезу куда поглубже. Первая версия — детская травма. Впрочем, чего гадать? Мой совет: назначь ему какой-нибудь древний препарат максимально широкого действия. Якобы от органического повреждения мозга. А там, глядишь, сработает как нейролептик.
— Органическое повреждение ещё нужно подтвердить. А на сканах всё чисто.
Оба замолчали. Сергей крутил ситуацию в голове. Николаич просто смотрел на мигающие индикаторы шлема как на новогоднюю ёлку.
— АИСТ? — спросил Сергей. — Скажите, пожалуйста, у вас, то есть у Виктора, были травмы головы?
— Обращений по этому поводу к медикам не зарегистрировано, — ответил аккуратный голос.
— Он бился головой о стены или углы?
— 23 мая 2178 года, 14 октября 2176 года, 3 мая 2175 года…
— Стоп! Не так. Виктора когда-нибудь били по голове другие люди?
— 2157-й год. Осень. Более точную дату установить невозможно.
Врачи переглянулись.
— Ему было 10 лет, — сказал Сергей. — Кто его бил?
— Одноклассник Виктора.
— Сколько было ударов? Десятки?
— Сотни.
— Осень 2157-го? Как долго?
— Несколько месяцев.
— Он бил в ответ?
— Нет.
— Почему?
— Ваш вопрос выходит за ограничения доступа к памяти.
Сергей посмотрел на психиатра. Психиатр развёл руками.
— Много кого били в школе. Не у всех это стало травмой. Что он сам-то чувствует?
— Ладно, нам хватило, — сказал Сергей. — Пошли по домам, Андрей Николаевич. У пациента вот-вот кончится рабочий день, он снимет шлем и не надо, чтобы его видели беседующим с психиатром.
— Да уж, — согласился Николаич, — никому не надо.
Они поторопились выйти из комнаты.
— Но на рабочую модель это тянет?
— Ага, — мстительно сказал психиатр, — дельфины его не устроили, значит? А теперь он хочет, чтобы я вилами на воде написал ненаучную гипотезу?
— Так тянет?
— Ну тянет, что я могу сказать. Если тебя бьют, а ты привык втягивать голову, то вполне можешь поступать так всю жизнь. И на переговорах тоже. Так что сходится.
— И что можно сделать?
Николаич фыркнул.
— Смотря кому. Мне — пойти домой пить пиво. Тебе — пойти к своей возлюбленной. Нашему пациенту — продолжать гореть в электронном аду.
— Ты злой.
— Да, я злой. Но не на него и не на тебя. А на время, в котором пациент не может посмотреть в глаза доктору.
Они спустились в метро и распрощались. Каждый поехал в свою сторону. Сергей подумал, как будет пересказывать это Кате, и вспомнил свои слова об эволюции. Окей, в этом случае виновата не эволюция. Он подумал о том, что выудил из памяти Виктора. Что за гад его избивал в школе? Зачем? Сергей и сам, конечно, натерпелся всякого, но он был мальчиком в инвалидной коляске. Его изредка дразнили, но не избивали месяцами.
У Сергея сжались кулаки.
Виктор отвёл взгляд от попрошайки. Он смотрел на блюдце, на чашку, на пакетик с сахаром, на круглый кофейный отпечаток на салфетке.
— Ну что ж, — нищий потёр ладони, — время почти истекло. И вы меня спросите: «А где же, Сергей, в этой истории деньги?».
Виктор молчал.
— Ну хорошо, — продолжил нищий весело, но без насмешки, — продолжим. Вот-вот в этой истории появятся деньги, но сперва… сперва будет голая девушка!
Катя потянулась под одеялом.
— Бедный. Жаль, нельзя вернуться в прошлое и всё исправить. Кажется, я сказала банальность.
Сергей промолчал.
— Это потому что я дура.
Сергей промолчал. Катя ударила его локтем под одеялом.
— Ай! Ты перестанешь драться или нет?
— Ты должен был сказать, что я не дура.
— Ты не дура.
— Угу. Спасибо. Поздно.
— Ну… чёрт. Да, жалко, что нельзя вернуться в прошлое и всё исправить.
— Запиши умную мысль.
Сергей вздохнул.
— Запишу. И по мейлу себе отправлю. В прошлое. «Дорогой я, скажи Кате, что она не дура. С уважением. Я».
Катя хотела подавить смех, но не выдержала и в итоге затряслась всем телом.
— Что ещё напишешь?
— Напишу, чтобы сразу пригласил тебя на свидание.
— Пра-а-авда? Вот прямо сразу?
— Ага. «Увидишь Катю — веди в кафе».
— О-о-окей. Тогда я, наверное, напишу себе, чтоб я соглашалась. Хотя, наверное, не сразу. Раза со второго, пожалуй, а то слишком шустрый ты какой-то получаешься… эй, ты чего?
Тут бы сказать, что Сергей вскочил из-под одеяла и бросил одеваться, но наш главный герой — калека. Он дёрнулся, заскрипел зубами, потом свалился с кровати, ударив при этом девушку. Подполз к стулу, опираясь на него, и встал на ноги.
— Ты чего? Серёж?
Так вот, деньги. Сергей потратил 80 рублей на проезд. Далее он заплатил за консультацию в венчурном фонде, где руководителем отдела работал Виктор — его пациент, к тому времени выписанный из клиники с расплывчатым диагнозом и назначенным для отвода глаз препаратом.
Сергей долго и изворотливо лгал, но добился от менеджера, чтобы тот направил его к своему руководителю за консультацией. Не к руководителю, конечно, а к его АИ-секретарю. Это было почти так же хорошо, заверил его менеджер.
Сергей сделал вид, что согласился нехотя. Хотя это было ровно то, что нужно.
Он оказался в кабинете с Виктором. В этот раз на пациенте был деловой костюм, но глаза его по-прежнему скрывал шлем. Сергей опустился в кресло и несколько минут собирался с мыслями, беззвучно шевеля губами. Потом сказал:
— АИСТ?
— Слушаю вас.
— Я Сергей Юрченков. Врач-диагност из клиники «Вектор».
— Я узнал вас, Сергей Алексеевич.
— Ты можешь отправить сообщение Виктору?
— Буду рад помочь. Напомню, что стандартный срок рассмотрения обращения — три рабочих дня.
— Спасибо. Но выставь, пожалуйста, дату прочтения.
— По умолчанию стоит ближайшее окно в расписании. Вас не устраивает?
— Не устраивает.
— Выберите дату, — сказал АИСТ.
— 1 сентября 2157-го года, — сказал Сергей.
Это была дата из детства Виктора. Осенью того года его начал избивать одноклассник. Сергей замер. АИСТ думал.
— Продиктуйте, пожалуйста, текст сообщения, — наконец ответил тот. Сергей выдохнул.
Итого 80 рублей за проезд. 80 за проезд обратно. 3500 за консультацию в венчурном фонде. И сто долларов я проспорил Наталье. Никакой гипоплазии у вас не было. И я об этом знал. Сто долларов по тогдашнему курсу… итого с вас двенадцать тысяч триста три рубля.
Виктор посмотрел попрошайке в глаза без выражения.
— Сколько?
Тот повторил сумму.
Виктор молча кивнул, сделал несколько жестов и деньги отправились Сергею. Тот коротко кивнул в знак благодарности, надел шляпу и стал застёгивать пальто.
— Погодите… что было в сообщении?
— А вам не всё равно? Психотерапевтическая пошлятина. Николаич помог составить. Вам знать необязательно. Главное, что ваше бессознательное уловило смысл. Помогло ведь?
— Да, — рассеяно сказал Виктор, перебирая что-то в памяти. — Я думаю, помогло. Но вы-то почему так уверены?
— Потому что вы не моргнув глазом отдали мне половину средней месячной зарплаты по Москве. Люди с хроническим психическим расстройством не столь успешны. Статистика на моей стороне.
— Слушайте, если вам нужны деньги…
— Спасибо, у меня уже есть.
— Что вы с ними будете делать?
— Куплю бутылку хорошего виски. А то говорят, алкоголь скоро объявят вне закона.
— Если вам нужна работа, я бы смог помочь.
Сергей фыркнул.
— У меня есть работа. Вы за кого меня принимаете?
Виктор развёл руками.
— За нищего.
— Ещё не дошло? Это спектакль. Мне нужно было встретить вас в выходной день, чтобы вы шли по улице без своего проклятого шлема, и посмотреть, насколько легко вы расстанетесь с деньгами. Хорошо, что я умею играть на гитаре, вот что.
— Но зачем?
— Нам с Николаичем стало интересно, как вы поживаете. Навести справки в наши дни не так-то просто. Стоит в интернете поискать — полиция начинает интересоваться, какого хрена ты шпионишь за людьми.
— Но эта история?…
— Частично правда. Ну почти вся. Я пришлю текст. Можете перечитывать по вечерам и думать, что из этого было на самом деле. Сойдёт? Не сойдёт — ваши проблемы.
Сергей медленно встал на ноги, скривившись и тихо добавил, почти скороговоркой:
— Извините, я такой раздражительный стал. Мои ноги всё хуже. С Катей мы в разводе. У вас голубые глаза, оказывается.
Он шагнул мимо сидящего Виктора к выходу. Виктор удержал его, взяв за рукав.
— Странный вы человек всё же, — сказал он. — Нельзя было просто спросить?
Сергей посмотрел на сидящего сверху вниз. У того появилось ощущение, что врач измерил глубину его черепа — от глаз до затылка. Сергей отвёл взгляд и пошевелил губами, будто выбирая фразу, которая точно поместится собеседнику в голову. И наконец сказал:
— А просто спросить в наше время — это самое трудное.
Писатель Павел Губарев. Скачивайте книгу целиком, подписывайтесь.
