Карьера разработчика в Финляндии: большое интервью с Михаилом Самариным из Futurice
Я познакомился с Михаилом Самариным около месяца назад, когда он заинтересовался моей деятельностью по организации конференций. Михаил уже 15 лет живёт в Хельсинки и занимает должность одного из бизнес-директоров в компании Futurice, крупном финском аутсорсере. Среди прочего, Михаил — дважды спикер JavaOne (2011, 2012) и дважды Microsoft MVP (2013, 2014).
В связи с известными событиями, вокруг все чаще слышно одно и то же: «пора валить». Сам я нынче далёк от этой мысли как никогда (у меня сейчас много проектов, и все связаны с Россией, да и Европу с Штатами я не шибко люблю), не заметить эмигрантские настроения трудно. Особенно в среде программистов.
Ситуация такова, что Futurice (по-фински читается «ФутурИс», а по-английски «ФьючурАйз») с каждым днём всё сложнее искать хороших разработчиков в Финляндии, стране с населением в 5 миллионов человек. В связи с этим компания решила начать искать толковых инженеров в России и релоцировать их в Хельсинки. И в частности, делать это на российских программерских конференциях, например, на .NEXT.
Вещи, которые рассказал Михаил, показались мне безумно интересными, и поэтому я попросил его дать мне интервью, которое и предлагаю вашему вниманию.
Михаил, давайте попробуем пойти хронологически. Расскажите, пожалуйста, где вы родились, где учились, и как пришли в программирование.
Родился в Ростове-на-Дону 42 года назад, закончил математическую школу, потом Таганрогский радиотехнический институт. В итоге прожил в Таганроге 10 лет. Там и диплом получил, и в 1997 году защитил кандидатскую диссертацию в области нейронных сетей. Сейчас эта область называется «Computer Science», а тогда у нас называлась «Вычислительные машины, комплексы, системы и сети».
Тогда нейронные сети были активной областью?
В то время выходило очень много интереснейших работ. В Таганроге был уникальный НИИ, назывался он Институт Многопроцессорных Вычислительных Систем. У них даже была своя электронная база, то есть они могли даже сами делать экспериментальные чипы. Всё, что связано с параллельной обработкой данных, многопроцессорными системами, нейросетями — это была очень большая и активная тематика уже в те времена.
К сожалению, весь процесс моей учебы проходил во время развала Советского Союза. В Таганроге, провинциальном городе, всё происходило особенно тяжело. У нас была хорошая кафедра, где было несколько интересных проектов, связанных с международными исследованиями. Поскольку денег это особо не приносило, я одновременно очень много занимался разработкой на заказ. В то время основным инструментом был Delphi — единственное реальное, с чем можно было очень быстро, буквально за несколько дней, сделать полнофункциональную программу.
Кроме того, я много занимался криминалистикой, военной судебно-медицинской экспертизой.
Как у вас так получилось?
В Ростове был очень крупный военный центр судмедэкспертизы. Всё это происходило во время чеченских конфликтов. В Ростов на медицинскую экспертизу проступало множество неидентифицированных тел. В то время по финансовым и техническим возможностям было нереально делать анализ ДНК — просто не было материально-технической базы. Поэтому строились альтернативные системы для идентификации погибших: по наследованию отпечатков пальцев, сравнение скелетизированных останков с прижизненными фотографиями, флюорограмма. Этим я занимался вместе со своим папой.
Вообще очень интересная история вышла. Мой отец работает в Институте Нейрокибернетики, который был связан с этим проектом. Так получилось, что они некоторое время не могли найти себе разработчиков. Я предложил ему временно помочь с проектом, пока они ищут подходящих программистов. В итоге я там задержался очень надолго. У них работали очень хорошие ребята. Один из мощных пакетов идентификации по отпечаткам пальцев, разработанный в рамках того проекта, был даже запатентован в России.
Это были какие-то аппаратные вещи? Сенсоры? Датчики?
Нет, это была чисто методическая работа. Берутся отпечатки пальцев, размечаются. Каждый отпечаток пальцев имеет уникальный тип узоров. Существует целая наука о том, какие типы узоров могут наследоваться от родителей, а какие не могут. Поэтому можно такими методами отсекать негативные результаты, то есть, делать утверждения в духе: «Нельзя сказать, что этот ребенок однозначно сын этих родителей, но можно сказать, что этот ребенок с большой вероятностью не сын тех родителей». Этим я много занимался, и часть работы у меня в итоге пошла в диссертацию.
Вы сказали, что институт занимался многопроцессорными вещами. Для рядового программиста многопроцессорная тематика набрала популярность немного позже, в середине 2000-х, потому что только в 2003 году AMD сделала первый десктопный двухъядерный процессор. И только тогда весь этот бум начался, потому что люди поняли, что даже на лэптопе теперь два ядра — и всё, и вы попали. Мало кто умел с этим работать: всю жизнь это была какая-то серверная вещь где-то далеко в дата-центрах на дорогих машинах. А у людей в Таганроге уже целый институт был. Забавно.
Часто, когда общаешься с научными представителями в возрасте, разных национальностей, то очень четко заметна такая тенденция, когда «Мы в 1970-х эту задачу легко решали». Интересно себя наблюдать в этой роли. Применительно к исследованиям, связанным с многопроцессорной, многопоточной обработкой данных, нейросетей, интеллектуальных систем, то те наработки, которые были к концу 1980-х, началу 1990-х годов в Советском Союзе, на самом деле, были очень интересными.К сожалению, многое исчезло и теперь потеряно за счет того, что люди были заняты выживанием, а не научной работой. Это большая национальная трагедия, потеря науки. Очень много людей уехало, включая вашего покорного слугу. Интеллектуальный отток в середине 1990-х годов был колоссальным, что сказалось на том, как сейчас долго это приходится восстанавливать в стране. Но, действительно, когда у тебя выбор: либо кормить семью, либо заниматься наукой, выбора не остается.
А что сейчас с этим институтом?
Точно не знаю. Насколько я понимаю, весь этот научный комплекс нынче является частью Южного федерального университета. Потихонечку всё налаживается. В конце 1980-х годов, когда я поступал, репутация у института была очень хорошая. Это был один из немногих институтов, который реально занимался аппаратурой, и по слухам некоторые аппаратные исследования были связаны с «Байконуром». Поскольку все мы в детстве мечтали стать космонавтами, мотивация многих ребят поступать туда была очевидна. Хотя, положа руку на сердце, это был не первый мой выбор: изначально я поступал в Бауманку.
После развала Советского Союза было очень тяжело, особенно в провинциальных городах. Я считаю, что мне повезло еще и в том плане, что несмотря на то, что Таганрогский университет имел аппаратную направленность, большинство его проектов того времени было связано с программным обеспечением.Это было действительно уникальное время: едешь в Таганроге в трамвае, у тебя есть какая-нибудь задача по программированию в голове, которую ты крутишь, не можешь решить. Достаточно было крикнуть в воздух, и полтрамвая могло начать тебе помогать. Такая вот была в городе концентрация разработчиков. Сложилась очень интересная среда в плане программирования.
В то время основным инструментом был Delphi. Он позволял исключительно быстро делать решения для заказчиков, с базами данных моментально связываться. Тогда это был способ выживания для очень многих ребят. Можно было сделать, например, какую-нибудь финансовую систему для небольшой фирмы. Сроки создания такой системы на Delphi по сравнению, например, с Visual C++ (версии, наверное, 3-й или 4-й) были меньше в разы.
Речь именно о скорости разработки?
Да. Можно было прийти к заказчику, сесть рядом с ним, и непосредственно «вживую» показать ему, что происходит. Очень интересный был период, расцвет реальной визуальной разработки. Примерно с 1995 до начала 2000-х годов Delphi был спасением для многих индивидуальных разработчиков.
А потом что изменилось?
Прежде всего, многое изменилось лично у меня. Одна финская организация ежегодно организовывала конкурс молодых учёных. Победителей, которых было 25 человек, приглашали на недельный семинар в Финляндию. Называлось это «Зимняя школа».
Что происходило на этом семинаре? Они приглашали финских профессоров из совершенно разных университетов, и целую неделю конкурсанты варились вместе с этими профессорами, после чего профессора выбирали себе тех, с кем они хотели бы продолжать работать. Для таких ребят эта организация устраивала научный грант на год с тем, чтобы студент мог приехать в Финляндию работать.Я подал заявку и оказался в числе одного из 25. Распределение было такое: порядка 20 человек из Москвы и Санкт-Петербурга, несколько человек из Новосибирска. С юга России я был один. В 1999 году я приехал на неделю в Хельсинки, познакомился с моим будущим профессором. Поскольку у меня кандидатская была уже защищена к тому времени, а у них она приравнивается к PhD, то формально это был постдок.
Грант был небольшой, нужна была подработка. Поскольку я к тому времени имел большой опыт преподавания в родном университете, то с профессором сразу договорился, что и на новом месте я буду преподавать.
Так в 1999 году мы с семьей переехали в Хельсинки. Там я 5 лет преподавал в университете и занимался другими интересными вещами, связанными, в частности, и с многоэкранными медиа инсталляциями, и с мобильными технологиями. Потом я года три был R&D-менеджером в небольшой компании, которая занималась охранными видеосистемами. Мы делали мощные Linux-сервера, которые одновременно могут тянуть порядка 80 камер, и снабжали ими суда. Практически весь финский флот паромов имел на борту наши системы.
Ну и наконец, в 2007 году я нашел компанию Futurice.
Судя по тому, что вы выступаете у нас на .NEXT, Ваша работа в Futurice связана с .NET-программированием?
И с этим в частности. Ребятам, которые начинают свою карьеру в разработке, пытаясь стать профессиональными разработчиками надолго, хочу напомнить одну вещь: постоянно приходится переучиваться и всё переделывать. Несмотря на то, что есть у нас свои любимые языки, среды разработок, но исключительно важно быть и владеть разными языками, инструментами и платформами.
В старые времена я очень много и активно занимался на Delphi, потом много работал на платформе Java и обучал этой технологии студентов. Java уже в то время был основным университетским языком. Я сделал несколько курсов по Java, Java 3D, мультимедиа. На протяжении долгого времени Java оставалась инструментом, который дает разработчикам хлеб. Mного занимался Java ME. Два раза даже выступал на JavaOne в Сан-Франциско.
Расскажите об этом опыте подробнее.
Наша фирма много лет работала с Nokia. Уверен, что многие наши читатели держали в руках мобильный телефон с одной из множества мобильных программ, созданной нашей фирмой для Nokia. Также мы активно занимались разработкой всяких тренировочных материалов. Лично я очень много занимался тем, что называется «Development, Training and Evangelism» на Java ME, потому что у Nokia был гигантский традиционный сектор — недорогие телефоны c мобильной Java.
В первый раз я рассказывал на JavaOne про возможности Java 3D на дешевых мобильных телефонах: можно было делать полноценную реальную графику на супердешевых телефонах Nokia. Многие другие производители эти направления разработки игнорировали, хотя, на самом деле аппаратные возможности были.
В 2012 году организаторы JavaOne, пригласили меня стать членом отборочной комиссии, Content Committee в JavaOne по мобильным технологиям. Одновременно Nokia выпускала новую линейку своих дешёвых телефонов с тачскрином, с новыми программными возможностями. Поэтому на JavaOne в 2012 году у меня был обзорный доклад на тему того, что можно было делать в этом направлении.
То есть вы много занимаетесь именно программированием для мобильных устройств?
Так получилось, что многие мои проекты действительно связаны с мобильными технологиями. Вообще в нашей компании бизнес равномерно распределен 50 на 50 между веб-технологиями и мобильными платформами.
Поскольку у нас хорошие взаимоотношения и с Nokia и с Microsoft, то при переходе телефонов Nokia на Windows Phone, мы одними из первых в Европе занялись разработкой под эту платформу. Некоторые мобильные приложения под Windows Phone, которые идут под брендом Nokia, на самом деле, были созданы нами. После многих лет неразглашения, мы наконец получили public reference rights на некоторые из них. Теперь мы можем говорить публично, например, о том, что в разработке HERE Maps, то есть Nokia-карты под Windows 8, принимала участие наша команда из Берлина.
Так что мы в последнее время достаточно глубоко ориентировались и на рынок Microsoft. Вообще наша фирма построена таким образом, что мы равномерно поддерживаем всем три мобильные платформы, поэтому, например, занимаясь поиском разработчиков, мы не привязываемся к какой-то конкретной платформе или фреймворку, а ищем хороших, талантливых людей. Один из секретов успеха нашей фирмы, которая существует уже 14 лет, заключается в том, что мы стараемся нанимать на работу не каких-то конкретных специалистов, а хороших разработчиков, которые могут всё, и которые хотят перекидываться с платформы на платформу. Точно так же произошло у меня.
Компания на этом построена, что мы инвестируем в людей, а не в какие-то конкретные технологии, потому что технологии меняются с колоссальной скоростью. Я, пожалуй, не встречал других таких компаний.
Других — это каких?
Во-первых, компания Futurice была организована 14 лет назад четырьмя товарищами, трое из которых с солидным инженерным образованием. Все они до сих пор являются руководителями компании, и это откладывает очень интересный отпечаток на культуру фирмы, когда фирма создается хорошими инженерами с бизнес-чутьем.
Во-вторых, мы давно решили, что будем создавать продукты именно для других фирм, что не будем делать собственных. В последние годы умами молодых разработчиков владеют надежды на золотой прииск и Клондайк: «Вот я сейчас напишу программку и стану миллионером». Эта мысль разрушила безумное количество и человеческих судеб и маленьких компаний, стартапов. Гораздо вероятнее развернуться, если вы планируете долговременное развитие фирмы и ее увеличение.
Существует большое количество очень хороших компаний, где разработка не является основным бизнесом, например, издательский дом, или завод по производству бумаги, или аэропорт, у которых нет активной команды разработчиков. Команда им и не нужна, просто время от времени у них возникает необходимость сделать какой-то сервис, мобильное приложение. Им гораздо выгоднее взять профессиональную команду из другой фирмы и работать с ней некоторое время. Если возникает необходимость, то делать договора поддержки, если возникает необходимость — нанимать ее опять.И мы очень давно поняли, что именно такая модель бизнеса позволит нам очень органично расти, на 25–30% в год. То есть, не занимаясь супер-взрывным ростом компании, а именно натуральный, органический рост компании до 30%.
Это значит, что вы удваиваетесь каждые три года.
В общем-то, да. Когда пришел в фирму, я был сотрудник №42. Сейчас нас почти 250. Важно отметить, что середина 2000-х — это был как раз самый бум подрядчиков — то, что называется словом «аутсорсинг», в страны Восточной Европы, в Китай, Индию. Туда колоссальные деньги уходили, причём в основном, в такие организации, где у заказчиков часто нет никакой возможности работать напрямую с командой.
Существуют успешные случаи подобного Black Box аутсорсинга, существуют не очень успешные. У нас в Futurice с самого начала, на уровне общего понимания, на уровне человеческой культуры, была установка, что мы будем брать нашу очень небольшую команду и сажать ее вместе с заказчиком на его территорию интегрироваться с его командой. Это нужно для того, чтобы построить полностью итеративный процесс определения технического задания, его выполнения и поддержки.
Мы берем Agile-команды, и они работают прямо у заказчика. Естественно, всё можно делать гораздо дешевле, иметь проект в качестве Black Box для заказчика. В этом случае у заказчика нет никакой возможности напрямую влиять на разработчика, то есть процесс не непрерывен. Заказчикам это не нравится, нам тоже. Поэтому мы работаем прозрачно.
Наша бизнес-идея достаточно успешно реализовалась, поскольку мы очень много работали с Nokia, работаем с Microsoft, с большими телеоператорами (T-Mobile, Vodafone), с местными финскими операторами, издательскими домами, как-то даже с Amazon работали через Audible. Большая команда у нас в Берлине, небольшая в Лондоне, есть ещё команда в Швейцарии.
Лично у вас большая команда? Много проектов делаете?
Сейчас около 50 человек. Раньше во времена расцвета Nokia было около 20 и делаем по 70–90 не игровых мобильных проектов в год. Сейчас проектов на команду меньше, но и их размер гораздо больше. Всего компания делает больше 200 проектов в год. Залог нашего успеха — комбинация очень талантливых ребят, четкого планирования, хороших заказчиков, которые через некоторое время начинают тебе доверять. В этих условиях можно построить такую систему, которая не основана на продаже каких-то особенностей продукта, а именно на том, что компания-заказчик покупает именно ресурсы, именно команду, поэтому гораздо легче происходит итерация, когда внутри команды нужно перебросить людей из одной команды в другую, и так далее. Понятно, бывают большие по продолжительности стыки, притирки. Но мы умеем их решать, поскольку занимаемся этим уже много лет.То есть ваши ребята не особо расстраиваются, когда вдруг их перекидывают на другой проект? Есть у нас правило ротации. То есть если человек застрял в одном проекте больше, чем какое-то время, мы стараемся вывести его из проекта. Причём передача знаний от него к его сменщику идёт за наш счет, а не за счет заказчика.
Хотя некоторые ребята предпочитают оставаться в проектах долго. Это очень индивидуально, зависит от того, что кому нравится. Если очень увлечен конкретным проектом — пусть остается, мы не против.
А как вообще построены процессы?
У нас абсолютная финансовая прозрачность фирмы, всегда, на протяжении всех 14 лет. Это означает, что абсолютно любой сотрудник имеет полный доступ к абсолютно всей финансовой информации компании. То есть, даже если он не хочет знать, эта информация раз в месяц будет прислана ему нашим финансовым директором. Там будет полный срез за месяц: сколько мы платим зарплат, сколько мы платим за электричество, сколько с какого-то проекта у нас приходит денег…
Каждый разработчик знает свою зарплату, и он также прекрасно знает, сколько компания получает за час его работы в зависимости от того, где он работает, как он работает, и так далее. Поэтому очень многие процессы становятся очень легкими, потому что нет нездоровой конкуренции между разработчиками. Ребята могут публиковать внутри компании свои данные, например, на каком зарплатном уровне они находятся в данный момент. Поэтому очень легко оценивать свои возможности, свои таланты по сравнению с другими. Таким образом, исключены ситуации, когда Вася получает столько же, сколько и Петя, но делает гораздо больше. Такого у нас не бывает, потому что ты прекрасно понимаешь, чем занимаюсь я, а я — понимаю, что делаешь ты. Видно кто в каких проектах занят, кто, сколько и где приносит.
Финансовая прозрачность дает еще одно очень важное преимущество — стабильность. Зная финансовое состояние компании, ты можешь сам принимать решение, надо ли тебе уходить и искать что-то другое, потому что компания вдруг собирается разориться. В большинстве фирм возможна ситуация, когда ты приходишь утром в понедельник на работу, а тебе говорят: «Ты уволен, потому что, оказывается, мы разорились. Сюрприз!» Это то, чего у нас не может быть в принципе.
Кроме того, мы всегда стараемся интегрировать работу между дизайн-командами и командами разработчиков. Я выступал с докладом на эту тему на Microsoft Design Camp в Москве, где показывал успешные примеры того, как может быть реализована такая интеграция. И даже более: например, полный доступ заказчиков к процессу разработки, когда заказчик видит полный срез, сколько часов на что было потрачено, имеет полный доступ к системе контроля версий, бэклогу и т.п.
Это бывает достаточно технически сложно, поскольку у нас очень много разных технологий, которые мы используем, и в связи с этим, понятно, случаются всякое. Но сам факт существования нашей компании — доказательство, что такая полная открытость и уважительное отношение одновременно к заказчикам и своим собственным работникам — это действительно работает.
Еще одна уникальная возможность. Если вдруг в один день, будучи Windows Phone программистом или iPhone-программистом, вы просыпаетесь и понимаете, что вы не хотите этим заниматься — это абсолютно нормально. Это не значит, что вы прямой кандидат на увольнение. Вы можете прийти утром и сказать: «Вы знаете, ребята, выводите меня из проекта, надоел iPhone (или Windows Phone), я хочу заниматься чем-нибудь серверным».
Это у нас происходит постоянно, потому что мы такой контингент людей пытаемся найти, которые любят раз в какое-то время переходить на новые технологии. Это очень важно, особенно с современным напряжённым рынком работы в больших городах. У нас в компании сейчас работают ребята из 18 стран (официальная наша статистика). Одна из главных наших задач — это поиск талантливых, опытных разработчиков, неважно, откуда они. Если они готовы переехать в Скандинавию и смириться с нашими климатическими условиями, то мы гарантируем и интересные проекты и возможность попробовать разные технологии. И именно поэтому я приезжаю на .NEXT, именно поэтому наша компания спонсирует эту конференцию.
Исключительно сложно искать хороших разработчиков, потому что есть очень талантливые ребята, но которые ориентированы на какой-то конкретный продукт, например, и не хотят больше ничего. «Я занимаюсь вот этим, и ничем больше никогда не хочу заниматься». Или же, например, склад характера, который более подходит к разработке одного продукта на протяжении многих лет.
А есть какие-то общие черты у ребят, которым в кайф менять продукты? Что-то общее у них замечаете? Вот вы придете на .NEXT, увидите там сотни лиц, смотрящих на вас на открытии… Как вы будете определять, кто из них подходит вам, а кто нет? Каковы хотя бы первые признаки того, что этот человек вам может подойти?
Это сложный вопрос. Ответа на него я не знаю. Но я могу гарантировать, что в процессе разговора всегда можно примерно понять, особенно имея опыт. Я нанял очень много людей в нашу фирму, я всегда чувствую в процессе разговора «тип» человека. То есть, опыт позволяет делать меньше ошибок.Есть распространенный миф, что люди, которые работают только в проектах заказчиков, должны быть только экстравертами и уметь активно болтать языком. Ничего подобного! Разные роли требуют совершенно разных характеров и умений. Но всегда можно найти в человеке то, что подходит или не подходит.
С другой стороны, мы давно взяли за правило — мы всегда на интервью делаем базовые технические тесты. Кто-то из наших разработчиков просто садится рядом, и ведет с кандидатом обсуждение на ту тему, в которой, как он считает, наиболее силен. Интервью у нас проводят очень опытные разработчики. Я сейчас — один из бизнес-директоров фирмы, и, как мы говорили выше, имею большой технический багаж. И это касается почти всех наших топ-менеджеров. Даже не являясь активными разработчиком в фирме, сегодня все равно многие из нас имеют какие-то свои хобби, проекты, или пишут прототипы несмотря на то, что у нас у всех руководящие или sales-позиции. Очень важно, чтобы ты был всегда впереди, знал, чем ты занимаешься и что ты продаешь. Поэтому и возникает такой эффект.
То есть даже топ-менеджмент проводит часть времени «в полях»?
Да. Естественно, это касается не всех типов директоров. Но, по крайней мере, в финском офисе работа устроена так: 130 человек разбито на три большие группы, которые разделены не по каким-то технологиям или навыкам, а просто для удобства организации. Каждая группа, примерно от 40 до 50 человек, имеет четырех руководителей, желательно из разных областей, то есть дизайн, технический, и так далее.
Все руководители нашей группы имеют солидный бэкграунд. Причём активный, постоянно расширяющийся. Я и еще один мой коллега — технический. Третий наших коллега — очень-очень опытный дизайнер, еще один коллега-руководитель занимается бизнес-аналитикой. Поэтому получается, что всегда найдется человек, который может реально оценить уровень любого кандидата.
Большинство руководителей в нашей компании — старожилы, и прошли через очень многие проекты. У нас существует good feeling: что подходит, что не подходит. И стараемся, чтобы ребята знали, во что они ввязываются. Одно мы гарантируем — что проектов будет много, и они будут разные.
А это, в основном, проекты, связанные с разработкой программ для мобильных устройств, или необязательно?
50 на 50. То, что мы сейчас активно продвигаем, называется Lean Service Creation. То есть, мы стараемся начинать работу с заказчиком с того момента, когда у него есть идея чего-то, и после этого пытаться помочь ему развить саму бизнес-идею, сделать бизнес-дизайн всего сервиса, потому что практически уже не существует отдельно взятых мобильных приложений, всегда за ними существует какой-то сервис.
У меня есть знакомый, Дима Завалишин, он живет в Москве и возглавляет компанию Digital Zone. Вы с ним чем-то похожи — он тоже директор и тоже с огромным техническим багажом. Он выступал у нас на митапе CodeFreeze в Москве года полтора назад, и рассказывал немного про свою аутсорсинговую модель, о том, как он взаимодействует с заказчиком. Один из ключевых вопросов, который он задает в самом начале общения своим заказчикам, звучит так: «Окей, e у вас интересная идея. А теперь объясните мне, как вы из этого будете делать деньги?». И если в этом месте заказчик ему не может ответить внятно, то Дима не берется за проект.
Мы работаем немного по-другому. Мы стараемся внести то, что называется бизнес-консультацией. Если мы видим, что проект не имеет смысла, то мы не обязательно говорим, что не беремся. Мы скорее постараемся изменить позицию нашего заказчика с тем, чтобы он тоже понял, что имеет смысл, а что не имеет. Иногда это возможно, иногда нет. Если невозможно, то, конечно, иногда приходится отказываться.
У нас много больших заказчиков, для которых мы являемся постоянным партнером по разработке. И многим из них наши консультации помогают сделать проекты прибыльными. Думаю, что наша модель достаточно успешна.
Например, Финский издательский дом Sanoma, который в России, кстати, издает National Geographic если я не ошибаюсь. У них сидит наша команда в 20 человек на протяжении трех лет. Понятно, что с ротациями. Мы для них — провайдер мобильных клиентов на все платформы. Прошло время, когда заказчик думает, что можно нанять одного человека или маленькую фирмочку, которая по-быстрому слепит iPhone-приложение, и на этом все закончится. Как раз с этого все проблемы и начинаются, после чего, когда осознаешь всю бизнес-модель. Это занимает много времени. Часть нашего сервиса — техподдержка в течение долгого срока.
Раньше разработка ПО была устроена так: есть фаза активного девелопмента и есть фаза поддержки. А в последние годы эта модель совершенно измениналась — нет той точки, когда приложение закончено и начинается какое-то исправление багов и так далее. Современное приложение непрерывно эволюционирует.
Именно. Мы работаем как раз в этом режиме. Понятно, у нас всегда есть внутренние дедлайны, релизы, пожелания и так далее. Но цифровые сервисы — это то, что живет и развивается постоянно, поэтому в этом направлении мы и стараемся двигаться. Мы работаем с теми заказчиками, кому нужен партнер с большим опытом, который знает, как держать его сервис.
И опять хочу подчеркнуть, что мы не застаиваемся на какой-то конкретной технологии — это одна из основополагающих вещей. Мы постоянно стараемся охватывать всё, что является активным, и наши ребята перетекают из роли в роль.
И много желающих работать в таком высоком темпе?
Конкурс большой. Если пару лет назад у нас было порядка 1000 кандидатов в год, то сейчас ещё больше. На позицию постоянного разработчика мы стараемся брать ребят с опытом. Хотя у нас очень много летних работников, студентов из близлежащих местных университетов.
Многие из них остаются в компании?
Да. Был у меня такой интересный случай: устроились на лето два суперталантливых парня. Один оказался редким и очень востребованным в то время Linux программистом, способный работать на kernel уровне. Другой, параллельно со всеми своими профессиональными достоинствами, постоянно участвовал в каких-то математическо-алгоритмических международных соревнованиях. В итоге, оба вскоре работали у нас на постоянной основе. Правда один через некоторое время был приглашен в Калифорнию и сейчас программист в Facebook.
Мы очень спокойно относимся к перетеканию людей из фирмы в фирму, потому что если человек работает в одной фирме много лет, через некоторое время он хочет попробовать что-нибудь еще. Конечно, некоторое количество людей уходит к нашим конкурентам, но основное количество людей, которые уходят из фирмы — все-таки те, кто пытается уйти в продуктовый бизнес, попробовать свои силы в стартапе или еще где-то. Некоторые возвращаются, даже по несколько раз. У нас есть чемпионы, которые уходили по два раза, но в итоге осели у нас.
Думаю, им надо дать специальную медаль.
Есть разные причины, почему люди уходят. Увольняем мы исключительно редко. Плюс мы активно используем то, что называется тестовый период — четыре месяца. Причем мы не занимаемся выкручиванием рук у разработчика в плане «На испытательном сроке мы вам будем платить меньше». Как контракт заключается на какой-то уровень, так он, в общем-то, и продолжается. Но пару раз мы решили не продолжать после тестового периода. Бывают случаи, когда ребята попробовали себя в нашем бизнесе — не походит. Нужно что-то другое искать.
Если охарактеризовать Futurice одним словом? Что это за слово?
Компания удивительная. В каком плане? Естественно, есть хорошие дни, плохие дни, хорошие месяца, плохие месяца, сезонность бизнеса никуда не девается, и люди есть люди. Бизнес падает вниз перед началом года, летними каникулами, и это часть игры, каким образом делается бизнес. Но знаете, это удивительно приятное ощущение, когда менеджмент компании адекватный, доступный и с пониманием. Это очень важно. К сожалению, это редкость в большом IT-бизнесе. Будь ты самым начинающим студентом-практикантом, если тебе нужно срочно пойти и поговорить с директором всей фирмы — ты можешь это запросто сделать. Ты можешь взять и поговорить с ним о чем угодно. У нас нет кастовости и иерархии. Так удивительно сложилась компания.
Мы очень долго шли к этому пути. Именно поэтому два года подряд 2012–2013 мы побеждали в номинации Great Place to Work одноименного института. Они регулярно проводят конкурсы в разных категориях по Европе и Штатам. Так вот, два года подряд мы выигрывали звание лучшего места работы в Европе в категории до 500 человек.
Давайте немного поговорим по тематике, которой занимается компания. Какого типа приложения? Я так понимаю, что есть и web applications, и desktop applications, и mobile applications, и services.
Большинство проектов связаны с Customer Facing Services, то есть тем, что находится в руках у конечных пользователей, у обычных людей. Если заказчик Nokia или Microsoft — то это мобильные сервисы. Взять те же самые HERE Maps, которыми пользуются абсолютно обычные пользователи.
Один из интересных наших заказчиков — это Хельсинский аэропорт. Мы разрабатываем для них на протяжении некоторого времени целую череду мобильных приложений под все платформы. Например, мобильный гид для аэропорта, который получил отличные рейтинги.
В старые времена был очень популярный сервис Sports Tracker. Мы помогали им создавать изначальную версию самого сервиса. Центральные финские газеты и их мобильные приложения, риелторы, их весь бекенд, интеграция с ERP-системами, плюс весь фронтенд. Вплоть до заказа пиццы через Интернет.В старые времена также было очень много Research-проектов, когда активно развивался Nokia Research Center. И некоторые наши кейсы можно увидеть на нашем веб-сайте.
Один грустный, но понимаемый момент, что лишь о микроскопической части вещей, которые мы делаем, мы можем публично говорить, потому что, как правило, это принадлежит бренду компании заказчика.
NDA — он и в Африке NDA. А то, что мы сейчас с вами говорили про HERE Maps, про Nokia, про издательство — об этом можно публично говорить и писать?
Да, сегодня это уже не является секретом.
Мы говорили про то, что в компании 250 человек, но из них только половина работает в Хельсинки. Значит, есть и другие офисы. Где они находятся? Как они образовались? Как устроены? Как они стали возникать, по каким причинам? Что там сейчас происходит, нанимаете ли вы туда, какая у них специфика?
Как правило, процесс происходит так. У нас появляется хороший заказчик, который хочет иметь нашу команду у себя под боком. Изначал
