Интервью с Андреем Станкевичем про спортивное программирование
В рамках проекта АйтиХайп мы записали видеоинтервью с Андреем Станкевичем, легендарным тренером команды университета ИТМО по спортивному программированию, которая стабильно из года в год побеждает всех подряд на международных соревнованиях.
А для тех, кому видеоверсия не очень интересна, под катом мы подготовили подробную расшифровку интервью, где Андрей рассказывает про нюансы спортивного программирования, подготовки школьников к олимпиадам, российское образование, зарплаты и встречи с президентами.
Про олимпиадное программирование
Стас Цыганов: Давай для начала поговорим про олимпиадное программирование. Расскажи о том, какие есть турниры, и какие правила бывают в таких соревнованиях?
Андрей: Самый крупный турнир, который есть по олимпиадному программированию — это чемпионат мира среди студентов. Он имеет самую длинную историю. Он начинался, еще даже ни меня, ни тебя, наверное, не было, в 70-е годы прошлого века, как турнир американских колледжей.
Это командный турнир, сейчас он уже международный чемпионат мира. Финал проходит каждый год в разной стране. В прошлом году был в Пекине. Там команда Московского госуниверситета стала чемпионом. Этот турнир последнее время выигрывают только российские студенты. И наш университет, ИТМО, Санкт-Петербургский госуниверситет и Московский университет последние семь лет выигрывают.
Исходно это был американский турнир, причем он командный. Там команды из трех студентов решают задачи на время. Соревнование длится пять часов. Тебе дается 11–13 задач, нужно решить как можно больше. Дальше по штрафному времени. Штраф — это сумма времени решения всех задач.
Стас: Получается, что чем раньше сдал задачу, тем штрафного времени меньше?
Андрей: Тем меньше, да. Нужно быстрее.
Стас: А за попытки?
Андрей: За попытки снимается тоже. Там штраф 20 минут, если неправильно пытался решить. Можно при этом сколько угодно раз пытаться решить. И сразу сообщается результат — правильно или неправильно.
Стас: Интересно обсудить языки программирования. В бытность студентом я решал задачи у нас задачи, где нужно было уложиться по размеру и по скорости. Это накладывало ограничения на некоторые языки программирования.
Андрей: Сейчас по времени по-прежнему есть ограничения, но по размеру — нет. Есть условное ограничение на размер исходника, но оно очень большое, его вряд ли кто-то достигает. В основном сейчас все используют C++ как мощный, быстрый, гибкий язык.
Но у него тоже есть свои минусы именно для олимпиад. Эти же минусы не только для олимпиад, и для реального программирования тоже. Трудно искать ошибки в коде на C++. Труднее понять, где именно вылетает у тебя программа, и так далее. Но, тем не менее, из-за скорости действительно его сейчас все используют.
Есть команды, которые используют Java. Там легче в некотором смысле найти ошибки, более контролируемая память, более контролируемый код. Но больше синтаксического мусора, более длинные получаются программы. И чуть медленнее они работают из-за виртуальной машины.
Я сам команды нашего университета старался учить на Java где-то 10 лет назад, мы активно использовали Java. Но с тех пор C++ тоже сделал шаг вперед.
И еще один язык программирования, который больше используют школьники — это Python. Он еще гораздо медленнее, на нем еще сложнее уложиться в ограничение по времени. Но зато там очень компактные программы, их очень быстро написать.
Иногда, когда в задачах ограничение по времени не играет роли, то выбирают Python. Штрафное время же дается не за время работы программы, а за время от начала соревнований до того, как ты сдал задачу. Поэтому важно быстрее написать.
И последний язык, который в прошлом году добавили на чемпионат мира — это Kotlin.
Стас: Я знаю, что довольно часто в команде есть человек, который отвечает за математическую часть задачи. Есть еще какие-то роли?
Андрей: Очень по-разному бывает. Каждая команда — это свой уникальный состав. Есть несколько моделей успешности. Одна — это действительно математик, который решает задачи. Он, на самом деле, уже от математики тоже достаточно далеко ушел, потому что все-таки программистские задачи, алгоритмы, структуры данных — это тоже все на нем. Такой человек придумывает алгоритмы, придумывает идеи.
А остальные кодеры. Что значит «кодеры»? Они тоже должны прекрасно знать эти алгоритмы, потому что не смогут запрограммировать алгоритм построчно под диктовку этого математика. Когда он будет иначе задачи решать? Они больше концентрируются на алгоритмах, на реализации, на том, как аккуратно написать код, чтобы он сразу работал, чтобы быстро найти ошибку, если что-то не работает. Есть такая модель.
Другие команды — большинство успешных команд ИТМО — работали по другой модели, когда все три человека в команде — очень крутые кодеры. И алгоритмы тоже знают. Кто-то одни алгоритмы лучше, другие хуже, кто-то специализируется на геометрии, кто-то на структурах данных сложных, кто-то на строках. И они готовы друг друга заменять в более простых вещах.
Выделенный математик — тут всегда есть такая опасность, что он чего-нибудь не решил, и все. Попалась не его тема. А так, когда разбираются все три человека, придумывают идею, мне кажется, такие команды более надежные.
Про олимпиадников
Стас: Ты рассказывал о том, что в основном это студенческие соревнования. Насколько я знаю, на некоторых соревнованиях есть определенные правила, что спортсмен не может участвовать больше, чем в определенном количестве турниров. С чем это связано?
Андрей: Действительно. Это в основном касается чемпионата мира среди студентов. Там есть два ограничения. Во-первых, нельзя участвовать больше двух раз в финале и больше пяти раз вообще. В любых отборочных соревнованиях — не больше пяти раз.
Основная идея этого правила была в том, что все новые и новые студенты должны вливаться в это движение. Вот, например, ко мне поступил Геннадий Короткевич на первый курс, и все, на шесть лет я свободен, могу расслабиться, пить чай и смотреть, как Гена выигрывает все подряд. Нет, я должен все время помнить, что только два раза он может выступить в финале. За это время я должен подготовить смену, новых участников, которые будут лучшими в следующем году, после того как сейчас топовые уйдут. Это первое.
Вот, например, ко мне поступил Геннадий Короткевич на первый курс, и все, на шесть лет я свободен, могу расслабиться, пить чай и смотреть, как Гена выигрывает все подряд
Второе, нельзя вечно жить только этим олимпиадным программирование. Нужно двигаться вперед. Чтобы каждый студент понимал, что он действительно два раза съездит на финал, попытается выиграть. Но у него дальше будет другая жизнь. Он должен либо заниматься наукой, либо уходить в промышленность, либо заниматься образованием, либо еще что-то. Точно не сможет заниматься олимпиадами до бесконечности.
Стас: Очевидно, что код, который написан на турнире, потом нигде не будет использоваться. Он может быть написан не в лучшем стиле. Самое главное, чтобы он выполнял задачу, укладывался в отложенное время. Но в промышленности ведь так код не пишут.
Андрей: Олимпиады и промышленный код соприкасаются тем, что используются те же самые языки программирования и алгоритмы. Но очень много различий.
Не для того нужно искать компаниям олимпиадников, чтобы сразу получить сотрудника, который пишет идеальный код. Компании выгодно, чтобы у них получался этот идеальный код. Они вырабатывают свои гайдлайны, у них есть свои принципы, как устроено программирование. Когда они нанимают олимпиадника, они получают человека, который хорошо соображает. А свой код, стиль написания и прочее ему придется адаптировать уже во время работы в компании.
Когда происходит найм на работу в компанию, то есть выборка претендентов на эту должность. Они должны выбрать того, который лучше всего компании подойдет. Есть средний уровень людей, которые к ним приходят. Есть какая-то дисперсия. Вот этот средний уровень в олимпиадной среде смещен вверх, потому что люди приходят уже обученные, хорошо владеющие алгоритмами, более быстро соображающие.
Стас: Я был знаком с участниками всероссийской олимпиады по математике. И они мне рассказывали, что олимпиадные задачи очень сильно отличаются от того, что преподают в университете. Как это работает в олимпиадном программировании?
Андрей: Исходно олимпиадные задачи — это упрощенные модели реальных задач. Люди, которые приходили и делали задачи — это были, в основном, люди из науки, которые занимались какими-то вещами, проецировали их на олимпиадные задачи, как-то упрощали, переформулировали. Когда я писал диссертацию, один из алгоритмов из нее тоже дал как олимпиадную задачу.
Но бывает, что задачи для каких-то соревнований, особенно уровнем пониже, придумываются уже из каких-то соображений: давайте накрутим это, это, это, получится олимпиадная задача, можно ее дать. Традиционно у нас считаются более интересными соревнования, где сделано не так, а где действительно много членов жюри заметили интересные задачи из своей практики и превратили их в олимпиадные.
Стас: Бывало такое, что на олимпиаду берут в качестве самых сложных задач какие-то задачи, решения которых еще нет? И если решение будет найдено, то будет использовано в промышленности.
Андрей: И да, и нет. В классических олимпиадных соревнованиях вроде чемпионата мира по программированию так не делают. Там всегда есть четкие задачи, автору задачи известно ее решение. Это может быть новый подход для всех остальных. Бывает, он придумал даже новый класс задач. Но при этом решение всегда должно быть.
А есть более длинные соревнования, марафонские, на которых даются задачи, у которых не известно точно решение. И спонсорами этих соревнований часто выступают всякие интересные компании, NASA например. Они дают задачи, может быть, тоже упрощенные, но с неизвестным точным решением. И команда, участники соревнуются, кто лучше придумает решение этой задачи. И дальше уже, возможно, это как-то пытаются применить.
Про работу тренера
Стас: Что составляет работу тренера?
Андрей: На самом деле, это эволюционирует со временем. Когда 15 лет назад, в начале 2000-х годов, я только начинал работать тренером, там были свои задачи. Тогда основная работа тренера заключалась в том, чтобы рассказать какие-то алгоритмы, какие-то трюки в программировании. То есть подготовить команду с фундаментальной точки зрения, рассказать о том, как именно решать задачи. Найти задачи для тренировок, настроить систему для тренировок.
Сейчас таких курсов стало гораздо больше. В области образования computer science у нас произошел некоторый скачок, и сейчас много хороших курсов в российских университетах. Студенты приходят уже более подготовленные, они в школе готовились к олимпиадам, были в разных летних школах, ходили в кружок. Алгоритмы уже в основном люди знают.
Найти тренировки тоже сейчас нет проблемы. Есть онлайн-архивы с большим количеством лучших соревнований прошлых лет, которые можно порешать в режиме виртуального соревнования. В любой момент нажимаешь и соревнуешься со всеми командами, которые когда-либо решали это соревнование.
Поэтому сейчас основная работа тренеров состоит уже скорее в области организационного плана и мотивации команд. Нужно найти, из кого именно составить команду, замотивировать студентов этим заниматься. Дальше, в университете многие олимпиадами не интересуются, идут на стажировки, уже пытаются планировать карьеру, и так далее.
Опять же, составить команду не так просто, потому что члены команды должны дополнять друг друга, в команде должен быть хороший психологический климат. Работа тренера сейчас смещается больше в организационную деятельность. Но конкретно я еще веду курсы в университете, связанные с контентом. А есть тренеры, которые с контентом, с теорией, с Computer science напрямую не связаны, а выполняют организационную работу. И есть какие-то их помощники, которые закрывают вопросы контента.
Члены команды должны дополнять друг друга, в команде должен быть хороший психологический климат.
Стас: В других видах спорта, особенно в командных, есть клубы, а есть сборные. В сборную отбирают участников из этих клубов, которые представляют страну. Есть ли что-то подобное в олимпиадном программировании?
Андрей: В студенческих соревнованиях такого нет. Там нет сборных стран. Там именно представители университетов соревнуются. Естественно, университет все равно находится в какой-то стране. Поэтому когда команда из российского университета побеждает в чемпионате мира, то побеждает, конечно, все российское сообщество. Но вот именно соревнования стран — такого формата нет.
А вот у школьников как раз есть. У школьников есть международная олимпиада школьников, и там четыре человека от каждой страны могут приехать и выступать, представлять свою страну. У нас есть целая система подготовки к этой олимпиаде. Мы отбираем школьников по всероссийской олимпиаде. Дальше мы их собираем, тренируем на специальных сборах. И там же мы отбираем лучших уже ехать в страну. У нас в этом году было четыре человека. Две золотых, две серебряных медали. Причем этот результат считается не очень хорошим. Мы стремимся только к золотым медалям на школьных соревнованиях.
Стас: Это тоже командные соревнования?
Андрей: Нет, там личное соревнование. Каждый выступает за себя, но в итоге все смотрят, как школьники какой страны выступили по медалям. Кстати, про медали интересно, хочется рассказать. Все, кто смотрит за каким-то спортом, типа легкой атлетики, считают: есть одна золотая, одна серебряная, одна бронзовая медаль, и все. Три призовых места.
У школьных соревнований по информатике, по математике это не так. Там медали назначаются достаточно щедро. Около половины участников соревнований получают медали. И поэтому там особую ценность представляет золотая медаль, которую получает 1/12 участников соревнований. На международной школьной олимпиаде надо попасть в топ-28. Грубо говоря, в 30 лучших в мире.
У студентов медали даются так. За четыре лучших места — золото, четыре — серебро, четыре следующих — бронза. 12 призовых мест.
Про поддержку и призы
Стас: Если говорить о победителях, помимо медалей что можно выиграть на таких соревнований?
Андрей: В целом, призы не очень большие. Был всплеск призов где-то в районе 2007–2008 годов, когда крупные компании-спонсоры пришли, в частности Microsoft, IBM. Они начали на некоторое время увеличивать призы. Потом это немного пошло на спад, и сейчас призы в основном символические.
В личном соревновании, которое проводится компаниями, Google или Яндексом, там приз за первое место — где-то 5–10 тысяч долларов. А за второе и ниже — практически символические призы. В финале чемпионата мира приз за первое место на команду около 15 тысяч долларов, и дальше тоже они быстро убывают. Только медали получают призы. За бронзовую медаль — 3 тысяч долларов на команду приз.
Ради призов соревноваться никто не будет, потому что эти деньги можно заработать в программировании гораздо больше, гораздо проще, чем участвовать в соревнованиях, тренироваться несколько лет.
Скорее, помимо медалей, пиар какой-то, слава, заслуги. Какие-то встречи, иногда с первыми лицами государства. Какие-то премии уже в своей стране, может быть, в своем университете. Но целом материальная поддержка там сейчас не очень большая.
Про российское образование
Егор Толстой: Андрей, как надо готовить школьников к олимпиадам по спортивному программированию? И как это у нас сейчас организовано в стране?
Андрей: Есть два аспекта этого вопроса. Во-первых, смотря с какой целью. Есть школьники, которые в основном участвуют в олимпиадах ради поступления в ВУЗ. Им, понятно, нужно примерно понять свой уровень. Олимпиады есть тоже разного уровня. И решать надо задачи такого плана, которые встречаются на олимпиадах, которые он выбрал. Учить алгоритмы, программировать, участвовать в соревнованиях, решать онлайн-соревнования.
Участникам, которые уже находятся на топовом уровне и претендуют на победу на всероссийской олимпиаде или на проход на международную олимпиаду — там все действительно превращается в спорт. Спортивное программирование. Нужно серьезно заниматься, хотя бы два раза в неделю ходить на какой-то кружок, проводить онлайн-соревнования, если нет кружка в городе, где находится школьник.
Егор: Та система обучения информатике, которая сейчас есть в обычных средних школах, как-то подталкивает ребят к этому? Или надо осознанно искать какие-то кружки, как ты сказал?
Андрей: Мне кажется, что в большинстве школ в России сейчас информатика не на самом высоком уровне. Это не разделяют, но информатика включает в себя не только программирование. Олимпиада среди школьников — основная масса сконцентрирована именно на аспекте программирования. Нужно не только придумать алгоритм, и дальше его запрограммировать.
В то же время, информатика в школе помимо программирования включает в себя, во-первых, нужные вещи и для олимпиады, и в целом полезные — теоретическая информатика, теория информации, функции, какие-то такие вещи. Естественно, на базовом уровне, но тем не менее. Есть и пользовательские вещи: работа с офисными пакетами, работа в интернете. Это, конечно, мало помогает в подготовке к олимпиадам.
Есть еще проектная деятельность в хороших школах. Могут быть какие-то вещи, когда дети делают проект, который могут потом прислать на конкурс. Это тоже полезно. Это подготовка к потенциальным стажировкам. Но олимпиадам никак не помогает.
То есть в среднестатистической российской школе информатика далека от того, чтобы добиться успеха на олимпиаде по информатике или программированию. Все школьники из регионов, которые достигают какого-то успеха, явно либо начали заниматься дополнительно сами, либо в какой-то кружок пошли, либо в какую-то летнюю школу съездили.
Егор: Как думаешь, почему так получается? Ведь по той же математике, физике программа везде похожа. Что касается обучения программированию или информатике, там действительно от школы к школе происходят абсолютно разные вещи.
Андрей: Во-первых, математика, физика — уже гораздо более устоявшиеся предметы. У них история исчисляется сотнями лет. А информатика десятками пока только. Во-вторых, из этих десятков лет большой период пришелся на кризис финансирования в образовании. Когда талантливые педагоги многие просто не могли пойти в образование, потому что это было тяжело материально.
И поэтому… Чему-то надо учить по информатике. Исходно программа по информатике, которая зарождалась в конце 1980-х, если взять учебник конца 1980-х, со своими аспектами того времени, что еще не было современных языков программирования, не было интернета, была ориентирована в том числе на фундаментальную подготовку в информатике, не на пользовательскую.
Это связано в том числе с тем, что компьютеров не было. Конечно, я в те времена был еще совсем маленьким. Но если сейчас почитать истории людей, которые тогда разрабатывали эту программу по информатике: мы хотим учить программированию без компьютеров — примерно с такой установкой это все начиналось. Конечно, это наложили свой отпечаток.
Потом появились компьютеры, но никто не умеет ими пользоваться. Тяжелая тема. Я не стал бы говорить, что по математике ситуация заметно более качественная. Мне кажется, по математике тоже базовая программа, которая к базовому ЕГЭ в итоге ведет, к непрофильному. Она не такая уж сверхъестественно сложная. Курс математики тоже очень многими критикуется, что он тоже устарел, что он заточен на какие-то тождественные преобразования. У нас даже преподаватель в университете по математическому анализу говорил: «Вот это кафедра тождественных преобразований».
У нас даже преподаватель в университете по математическому анализу говорил: «Вот это кафедра тождественных преобразований».
Здесь нужно готовить учителей, нужны серьезные учебники, опять же. Сейчас это появляется. Понятно, что некоторый провал 1990-х — начала 2000-х годов, когда никто не занимался систематизацией образования, никто не шел в образование работать, постепенно нивелируется. Есть серьезные педагоги и методисты в Питере, в Москве, которые, может быть, могут уже начать возглавлять процесс перехода к преподаванию программирования на уроках информатики.
Сейчас, например, мы активно внедряем язык Python. В Москве на муниципальном этапе он занимает первое или второе, наверное, второе место по популярности. Он проще в обучении как учеников, так и учителей. А значит, мы можем большее количество учителей обучить на нем преподавать, и дальше больше школьников смогут научиться программировать.
Егор: Можешь рассказать, чем отличается твоя работа как тренера сборной и как преподавателя?
Андрей: Ключевая цель, когда работаешь именно для подготовки к олимпиадам — это успех на олимпиаде. Ключевая цель, когда ты преподаешь какой-то курс — это донести знания до студентов.
В этом, кстати, может быть, некоторый кризис российского образования в старших классах. Там ЕГЭ, и цель — хорошо сдать ЕГЭ, а не цель хорошо усвоить программу. Это, может быть, тоже какой-то минус ЕГЭ. Хотя, конечно, плюсов у него тоже много. Очень популярно его критиковать, но единое понимание, как происходит поступление в вузы, единое понимание, как происходит школьная аттестация, тоже важно. Уже даже тяжело вспомнить, что было до этого, как были устроены вузы.
Егор: Если говорить про ЕГЭ, то ты в целом сторонник?
Андрей: Я не могу с ходу предложить систему, которая будет заметно лучше. Произошла какая-то унификация. С другой стороны, есть один из минусов ЕГЭ, неочевидный, но который мы сейчас активно наблюдаем. Он создал действительно в некотором смысле равные возможности. Если ты набрал 280–300 баллов по ЕГЭ, ты можешь поступать в любой вуз на свою любимую специальность. В результате ты поступишь, конечно, в столичный вуз — в Москву или в Питер. В крайнем случае, Екатеринбург, Новосибирск. И региональные вузы имеют гораздо более низкий балл ЕГЭ приходящих к ним студентов.
Это и кризис мотивации, в том числе преподавателей этих вузов. Я знаю преподавателей вузов из Петрозаводска, Саратова, которые расстраиваются оттого, что им приходится преподавать в более тяжелых условиях. Кризис региональных вузов — одно из следствий системы ЕГЭ или олимпиад РСОШ.
Про зарплаты преподавателей
Егор: Что конкретно тебя мотивирует в работе преподавателем? Почему в нее вкладываешься? Почему не заниматься только тренировками олимпиадников?
Андрей: Я недавно в какой-то беседе для себя четко сформулировал, что кому-то что-то рассказать, увидеть, что он это понял, что он продвинулся, как у человека загорелись глаза, как он понял какую-то идею, которая была ему неизвестна, сдвинулся, его уровень образования расширился — вот это то, что меня мотивирует. Мне это интересно. Мне приятно доносить какую-то мысль, доносить — пафосно звучит — знание до человека, замечать, что он раньше что-то не знал, не понимал, а теперь понимает.
Увидеть… как у человека загорелись глаза, как он понял какую-то идею… вот это то, что меня мотивирует.
Егор: Работа преподавателем в университете сейчас конкурентна с работой в частном секторе? Ты рассказывал про ребят, которые были в сборной, которые в итоге уезжают работать в Google, в Долине. Что сейчас мотивирует оставаться преподавателем, как с этим работают?
Андрей: Сейчас есть довольное сильное расслоение. Вузы, где большие проблемы с деньгами, где работа преподавателей оплачивается недостойно. И людям очень тяжело найти себе мотивацию, чтобы там работать преподавателями. Надо параллельно выбивать какие-то гранты, либо параллельно работать где-то. Половину времени преподаешь, половину — работаешь в какой-то компании. Очень тяжело.
Есть государственные программы, которые помогают некоторым вузам. Самая актуальная из них сейчас — программа »5–100», в рамках которой пять вузов из 21 отобранных должны пытаться попадать в сотни мировых рейтингов.
В частности университет ИТМО, в котором я работаю, по-моему, уже третий год подряд попадает в сотню по Computer science мирового рейтинга. Там достаточно серьезное финансирование, за счет которого можно предложить преподавателям достойную зарплату, предлагать кому-то, серьезным ученым приезжать в вуз, работать, создавать свою научную школу.
Плюс взаимодействие с компаниями. У нас на кафедре есть профессор Шалыто Анатолий Абрамович. Его программа — условный такой слоган — «сохрани в университетах лучшее». Ее смысл в том, что компании устанавливают стипендии, надбавки для лучших преподавателей университетов, которые работают на актуальной для этой компании программе, на актуальном направлении.
И по этой программе многие программы — JetBrains, Яндекс, Мэйл.Ру, ВКонтакте — помогают, в том числе нашему факультету, искать людей, которые хотят заниматься преподаванием, платить им достойную зарплату, чтобы они не отвлекались на деятельность в компании.
Егор: На что сейчас может рассчитывать такой молодой специалист, который приходит преподавать? Какие хотя бы примерно потенциальные вилки?
Андрей: Государственные зарплаты очень низкие. То, что он может получить за ставку старшего преподавателя или даже доцента, если у него есть степень, конечно, не конкурирует с зарплатами в промышленности. Там десятки тысяч рублей — 10–20–30. Совершенно несерьезные зарплаты для сравнения с компаниями.
Если в этом вузе есть программа сотрудничества, партнерства с какими-то компаниями, или он входит в »5–100», там могут быть любые надбавки. Я думаю, нет верхней границы.
Егор: А ты сам для себя рассматривал варианты именно преподавательскую деятельность оставлять как хобби, уйти в частный сектор? Тот же ВКонтакте, или Яндекс.
Андрей: Мне все нравится. Меня не интересует сейчас работа в компании. Но, конечно, 10–15 лет назад, когда стоял выбор, какую карьеру строить, я думал обо всех вариантах.
Многие выпускники, может быть, хотели бы заниматься преподаванием, но они не уверены:, а вдруг будет какой-то кризис, мы потеряем возможность поддержки от компании или от государства, и зарплата резко упадет. Мне придется уйти в компанию. Вдруг я не смогу там работать. Что такое работа в компании?
Люди идут попробовать, поработать в компании, убедиться, что да, они проходят собеседование нормально, они могут работать, понимают, как там все устроено. Возвращаются, пока есть возможность, работать в образование или в науку. Такие случаи есть.
Про встречи с Медведевым и Путиным
Егор: В 2009 году ты вместе с командой-победителем олимпиады встречался с Дмитрием Медведевым. Я нашел расшифровку интервью. Там есть прекрасные моменты, когда ты зачитываешь ему тексты задач. Они в каких-то случаях понимает, в каких-то не очень. У меня сложилось сильное ощущение, что ты его в процессе аккуратненько троллил. Это было намеренно или так получилось?
Андрей: Надо понимать, что эти встречи для камер проводятся. На таких встречах ничего не решается. Если какие-то вопросы и решаются, то они действительно могут быть приурочены к этой встрече. Но в реальности встреча — это пиар-акция.
На брифинге по этой встрече нам сказали, что президенту интересно было бы узнать, про что задачи. Мы посмотрели на задачи последнего финала и выбрали какие-то задачи, у которых тексты соответствуют хоть каким-то бытовым вопросам. Иногда даже неподготовленному слушателю тяжело объяснить постановку программистской задачи. Мы выбрали достаточно забавные легенды, как нам казалось. Не знаю, может быть, какой-то элемент троллинга.
Обычно после таких встреч реализуются достаточно масштабные программы поддержки. Самая первая наша встреча с президентом — тогда Путиным — в 2004 году привела к достаточно серьезной президентской программе повышения квалификации, в том числе учителей и школьников. Ее реализовывали вузы, которые организуют четвертьфиналы чемпионата мира. В этом смысле от этой встречи была такая польза, что мы сумели получить финансирование для достаточно масштабной программы.
Егор: Как с Путиным проходила встреча? Что спрашивал на последней, не просил ему объяснить задачи?
Андрей: Нет, Путин не просит задачи объяснять. Последняя встреча, в которой я участвовал, была в 2016 году в Константиновском дворце, здесь, в Питере. Основная тема встречи была как раз тоже как добиваться таких успехов, как сделать, чтобы мы были конкурентоспособны в мире.
Встреча с Путиным, скорее, пиар-акция. Все смотрят по телевизору — вот Путин встречается с фигуристами, вот Путин встречается с хоккеистами, вот Путин встречается с программистами.
Путин встречается с фигуристами, вот Путин встречается с хоккеистами, вот Путин встречается с программистами.
Егор: Что в следующий раз будешь просить у него на встрече, предлагать ему?
Андрей Станкевич: Ты знаешь, не то, что бы мы у него что-то просим. Как я уже сказал, скорее идет работа по конкретному вопросу. Мы всегда предлагаем одно и то же. Финансировать образование. Мне кажется, еще из таких вещей, которые можно предлагать администрации нашей страны в области образования, конечно, уменьшать бюрократизацию, потому что она в определенный момент сильно повысилась.
Какие-то дополнительные программы привлечения ведущих ученых, поддержки ведущих ученых. Были разные программы: программа национальных исследовательских университетов сколько-то лет назад, сейчас программа »5–100», программа супергрантов.
О чем можно просить государство, кроме денег? Непонятно. Еще можно просить поменьше лезть, если честно, но это же не будешь так просить.
Конкурс
В комментариях к видео на Youtube мы вместе с Андреем проводим конкурс. Победитель получит футболку нашей команды с финала чемпионата мира по программированию последнего года, из Пекина.
Задание:
Последнее время очень популярен киберспорт, когда участники соревнований играют в игры, выигрывают крупные призы. А в спортивном программировании призы пока заметно меньше.
Нужно придумать какую-то мотивацию для компаний-спонсоров сделать призы для соревнований по спортивному программированию. Зачем им это может быть интересно? Как мотивировать компании поддерживать наши соревнования?
Конкурс продлится еще неделю, поэтому ждем ваших идей! А пока ожидаете подведения его итогов, можете посмотреть на нашем канале и другие интервью — с Олегом Буниным, Александром Ложечкиным, Андреем Себрантом и другими знаковыми людьми в отечественном IT.
