Хроники книжного голода
Как-то раз, уже на излете СССР я прочитал распечатку отдельных мест знаменитой кулинарной книги 1861 года г-жи Е.И. Молоховец: «Подарокъ молодым хозяйкамъ, или Средство къ уменьшенiю расходовъ в домашнемъ хозяйстве». Рецепты в стиле: «Самую красивую копченую голову старого вепря очистить, сварить, как копченый окорок…» или «Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесет фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или черной и приготовьте легкий ужин по следующему рецепту…» читались уморительно смешно. Людям, не заставшим СССР, наверное, уже не понять над чем я тогда смеялся.
Поздний СССР был удивительным, во многом забавным и парадоксальным обществом тотального дефицита. Искусственно создаваемый властями дисбаланс цен приводил к тому, что многие товары, продававшиеся дешевле рыночной цены, практически никогда не доходили до прилавка, распределяясь среди «своих», сразу переходя на черный рынок.
Но цель этой статьи вовсе не обличение пороков СССР. Я хочу рассказать о личном опыте маленького мальчика, жившего в стране с непредсказуемой историей и неясным будущим. Мальчика, который больше всего на свете любил читать книжки.
Читать я начал поздно — в первом классе школы. И до сих пор скептически отношусь к рассказам знакомых книгочеев, о том, что они к пяти годам успели одолеть несколько толстых книг, включая неадаптированного «Робинзона». Мнится мне, что это скорее проказы памяти, чем реальные воспоминания — и некоторые случаи, когда выросшие дети восторженно рассказывая о том, как они в пять лет читали Хоббита, изданного на русском в год, когда им стукнуло десять, убеждают меня в этом.
Первой моей книгой был «Двадцать тысяч лье под водой» Жуля Верна. Несмотря на то, что эта книга была издана местным, Пермским издательством, купить её в магазине было невозможно. В городской библиотеке дворца им. Ленина её тоже не было — поскольку книги имели высокую ценность, некоторые читатели просто присваивали их себе. Штраф за утерю книги был меньше цены книги на черном рынке.
И именно на черный рынок в поисках Капитана Немо и пошла моя мама. Книжные развалы были запрещены, так что книгами торговали из под полы. В точности, как радиодеталями в «Иван Васильевич меняет профессию». Стоил старина Жуль 10 рублей — не малую по тем временам сумму. Но он того стоил.
Мучительно, по слогам, читая первые главы, я был настолько увлечен потоком фантазии автора, что искренне верил в то, что это документальный рассказ о недавних событиях.
Следующей моей книгой была «синенькая» — «Таинственный остров» того же автора. Книга запомнилась мне не искаженным рецептом производства нитроглицерина, а совершенно лютым, нереальным финтом автора — в конце книги всплыл — вот ни за что не догадаетесь! КАПИТАН, мать его, НЕМО!!! — из первой прочитанной мной книги!
Извиняюсь за невольный спойлер. Я был так взволнован и воодушевлен этим поворотом, что буквально бегал по стенам. До этого я не знал, что так можно — что герои из одной книги могут заехать погостить в другую. Прибежав к маме, я захлебываясь рассказал о этом эпохальном открытии.
Мама оторвалась от мольберта, взъерошила мне волосы и сказала: «Так ты только сейчас узнал что это трилогия? Есть еще и третий роман, «Дети капитана Гранта» и он связан с первыми двумя».
Узнав об этом, я принялся перебирать события романов, пытаясь догадаться, о чем будет третья история. Конечно, я помнил об Айртоне, мутноватом типе, спасенном колонистами с соседнего острова. Но мысль о том, что он персонаж третьего романа, казалось мне совершенно нелепой. Ну, как если бы автор Хоббита, решив продолжить сюжет, не отправит Бильбо в новое путешествие, а начнет… ну, я не знаю даже что — распишет на три тома историю найденного им в подземелье колечка, например.
Проблема была в том, что «Детей капитана» было не достать. В библиотеке книги не было. И не было на черном рынке — Пермское книжное издательство, не иначе как желая моей смерти, не стало печатать этот роман, издав какого-то «Пятнадцатилетнего капитана», которого и без этого показывали по телевизору и в котором из фантастики был только сгоревший заживо алкоголик.
Проблему не решили даже мои неоднократные обращения в библиотеку — решив, что забравший книгу домой человек рано или поздно её вернет, я начал ходить в библиотеку чуть ли не каждый день. Устав разводить руками кудрявая библиотекарша нашла в книжном фонде «Клуб знаменитых капитанов» Климентия Минца и Владимира Крепса.
«Почитай, — говорила она, — в книжке все знаменитые капитаны участвуют. Небось и капитан Грант есть. Или сам, или его дети».
Худшего решения сложно было придумать.
Дело в том, что эта книга — умная, талантливая, тонкая — рассказывала историю «Клуба знаменитых капитанов». Таинственной организации, в которой состоят герои популярных приключенческих книг: капитан Немо, капитан Гулливер, капитан Мюнхгаузен (барон), капитан Гаттерас, капитан Тартарен (из Тараскона), капитан Артур Грэй и прочая, прочая, прочая… Был даже этот несносный пятнадцатилетний выскочка Дик Сенд — поскольку тоже являлся капитаном.
В шорохе мышином,
В скрипе половиц
Медленно и чинно
Сходим со страниц…
Встречи час желанный
Сумерками скрыт…
Все мы капитаны,
Каждый — знаменит…
Спев песню капитаны начинали расследование какого-нибудь таинственного случая. С массой приключений, которые приводили их на страницы описанных в книгах интересных мест. Или сталкивали с интересными людьми — которые тоже были описаны в книгах.
Проблема была в том, что этих книг было не достать. Их просто не было. Ни в продаже ни в библиотеке. Знаменитые капитаны были известны во времена книжного изобилия 50тых-60тых, а к 80тым, все эти книги оказались в личных библиотеках или были изношены в пыль.
Забегая вперед, скажу что я завершил этот квест уже став взрослым — последнюю упомянутую в «Клубе» книгу, «Пятьсот миллионов бегумы» с первым «Доктором Зло» в мировой литературе, я сумел найти уже служа в армии.
Но вернемся к нашим капитанам. Следующая встреча с ними, увы, была разочаровывающей. Проходя мимо книжного магазина «Букинист», я увидел книгу «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона». Ага, сказал я. А я тебя знаю. И поспешил в магазин.
Где, выражаясь эзоповым языком, встретился с птицей обломинго. Тартарен стоил ПЯТНАДЦАТЬ рублей. То есть выданных мне на школьные завтраки рубля и двадцати копеек не хватало. Подобная цена объяснялась тем, что магазин был букинистическим. Фактически — книжной барахолкой. Лазейкой, при помощи которой работники книжных магазинов могли легально и официально спекулировать книжками, копя денежную массу для грядущей приватизации.
С Тартареном мне помогла бабушка. Несмотря на то, что сумма в 15 рублей составляла четверть её пенсии, она нашла эти деньги, купив мне вожделенную книжку. И тут меня ждал второй облом — книжка оказалась никакая. Тартарен не был капитаном. Это был толстенький хвастливый болван, не совершивший, ровным счетом, ничего героического. Минц и Крепс чудовищно польстили пухлику, пригласив его в свою книгу, вынужден был вконстатировать я.
Книга отправилась на полку, а Тартарен надолго занял почетное второе место среди самых нелюбимых мной книжных персонажей. (Первое место занимал Дик Сенд, если вы забыли).
После серии нечленораздельных жалоб на Тартарена, которые я вывалил библиотекарше, я получил ответ — конечно, я во всем я был виноват сам. Мне нужно читать книги, подходящие мне по возрасту.
— Пробовал уже, — заныл и захныкал я, — Эти бессмысленные и плохо написанные истории нам задают в школе. Там только описание природы и прочий кромешный ужас.
— Книжки из школьной программы включили в неё с умыслом, — сказала библиотекарша, подняв кверху палец, — чтоб заранее приготовить вас к тяготам и лишениям. А ты попробуй вот эту:
И протянула мне книгу «Муми-тролль, Людвиг Четырнадцатый и совсем другие» в которой были три сказки скандинавских писателей. Эта зачитанная до дыр книжка уцелела, потому что в библиотеке её не выдавали кому попало.
Конечно, я был очарован. Я вновь и вновь брал в библиотеке эту книгу, читая и перечитывая сказки. Пока, без малого, не выучил наизусть. Книга развлекала, учила, пугала и задавала вопросы. Что такое дружба? Что такое любовь? Могут ли разумные существа преодолевать навязанные им природой и обществом роли? И во что именно превратились вставные зубы ондатра в шляпе волшебника?
Пользуясь случаем, спешу поделиться ответом на последний вопрос — который я сумел отыскать после сорокалетних неустанных поисков: Ииии (барабанная дробь)
Помните? Шляпа меняет отдельные свойства попавших в неё предметов на противоположенные. Из едомого вышло ядомое, из грозного морского льва ежик, из губоцветных Хемуля — джунгли… Дальше — что мы знаем о хаттифнатах? Отдалённо, по цвету и форме они напоминают зубы. Активные путешественники в противовес Ондатру. А поскольку шляпа уже была замечена за оживлением неживых предметов (Помните про разбежавшиеся слова из иностранного словаря?) то версия с ожившими зубами кажется мне единственно верной. Не верите? Хатифнатты на шведском Hattifnattar. Hatt — шляпа. Natta — ночь. Хатифнатты — ночующие в шляпе. Все тайное стало явным!
— Да, — был вынужден признать я, возвращая книгу — детские книжки тоже могут быть интересными.
— Вот, — сказала библиотекарша, —, а ты не верил.
И выдала мне следующую книгу — «Волшебник Изумрудного Города» с бесподобными иллюстрациями Леонида Владимирского. Её и следующие книги, я прочитал взахлеб. И несколько раз перечитывал, поражаясь фантазии автора. При чтении я заметил некоторую не очевидную тонкость — первая книга в серии нравилась мне заметно меньше других. Она отличалась — и только став взрослым, я узнал почему. Таким образом, сам того не зная, я прочитал первый фанфик и получил документальное подтверждение тому, что фанфик талантливого автора может быть лучше оригинала.
И в первый раз столкнулся с советской цензурой. Последняя книга серии, «Тайна заброшенного замка» по какой-то необъяснимой для маленького меня причине была опубликована в крохотной казахской газете «Дружные ребята». В отдельных выпусках, которые выходили на протяжении четырех лет.
Вот это была подстава!
Прочитать я книгу всё же сумел — подшивка газеты нашлась в читальном зале городской библиотеки им. Ленина. Мама ходила туда делать выписки по работе и меня пускали с ней, взяв с меня обещание не шуметь. Но, не успел я прочитать книгу, как советское правительство сняло негласный запрет, напечатав этот роман после десятилетия забвения в одном из центральных издательств.
Заполучив новую книгу я перечитал её… и ужаснулся. Текст романа был совершенно другим. Сглаженным, упрощенным, детским. Не спасали ситуацию даже традиционно великолепные иллюстрации Владимирского.
Сейчас мне известно, что в СССР тех лет имелась сложная система подготовки книг к печати. По замыслу, эта сложная система правил должна была оградить советского читателя от ужасов капиталистической действительности. В реальности же служила для оболванивания, упрощая и кастрируя литературу.
Так например, знаменитая сцена из «Страна багровых туч» Аркадий и Бориса Натановичей, была существенно урезана цензурой:
Цитирую по изданию 1959 года.
— Мне плевать на все!… Мне плевать на Голконду! Это подло, товарищ Ермаков! Я не уйду! К черту! Я остаюсь один…
Быков увидел, как лицо Ермакова стало серым. Командир планетолета не шевельнулся, но в голосе пропали дружеские нотки: — товарищ Юрковский, прекратите истерику, приведите себя в порядок!
Приказываю надеть шлем и приготовиться к походу!
… имела на самом деле продолжение, в котором герои показали себя с неожиданной стороны:
— Так? Да? Так? — выкрикнул он.— Пусть! К черту! Я остаюсь один!
Быков схватил его за плечо.
— Куда? Без шлема, сатана!…
Юрковский ударил его прикладом в лицо, брызнули темные капли на силикетовую ткань костюма. Быков, навалившись, рвал у него из рук оружие, ломая пальцы. Оба рухнули на пол. Юрковский сопротивлялся бешено. Перед глазами Быкова блестели оскаленные зубы, в ушах хрипел задыхающийся шепот:
— Сволочь!… Пусти, гад!… Кирпичная морда… Жандарм, сволочь!…
Не буду строить предположения, чем закончит страна, народ которой несколько поколений убеждали в том, что единственная борьба — борьба хорошего с лучшим. Вы и без меня знаете, чем все кончилось.
Могу только отметить, что эта цензура неожиданно аукнулась мне, когда я сам стал писать книги — многие читатели в письмах укоряют меня, что космонавты-де, описанные в моей книге, ругаются матом и устроили безобразную драку в финале. «В советских книгах, — пишут мне, — космонавты себе такого не позволяли!»
Позволяли, дорогие мои! Просто вас об этом не информировали.
Но, снова вернемся в 1982 год. После того как я дал шанс детским книжкам, ситуация со чтением немного улучшилась. Я прочитал Хоббита, Буратино, Незнайку и все сказки Джанни Родари. Последнего, я не так давно перечитывал сыну и не могу удержаться, чтоб не процитировать фрагмент — до того это современно и актуально звучит сегодня.
«Молодость прошла, и бороздить моря мне уже надоело, — решил он. — Брошу-ка я свое старое ремесло да поселюсь на каком-нибудь островке. И уж, конечно, не один, а вместе со своими пиратами. Я произведу их в мажордомы, сделаю лакеями, конюхами и управляющими, и они не будут в обиде на своего атамана».
Сказано — сделано. И пират стал подыскивать подходящий остров. Но все они были слишком малы для него. А если остров устраивал самого Джакомоне, то не нравился кому-нибудь из его шайки. Одному пирату непременно нужна была быстрая река, чтобы ловить в ней форель, другой хотел, чтобы на острове был кинотеатр, третий не мог обойтись без банка, где можно было бы получать проценты с пиратских сбережений.
— А почему бы нам не поискать что-нибудь получше острова? — сказали пираты.
Дело кончилось тем, что они захватили целую страну с большим городом, в котором были и банки, и кинотеатры, и целый десяток речушек, где можно было удить форель и кататься по воскресеньям на лодке. И в этом нет ничего удивительного — то и дело случается, что какая-нибудь пиратская банда захватывает ту или иную маленькую страну.
Завладев государством, Джакомоне решил назвать себя королем Джакомоне Первым, а своим приближенным он присвоил титулы адмиралов, камергеров и начальников пожарных команд.
Разумеется, Джакомоне тут же издал приказ, которым повелевал именовать себя «ваше величество», а каждому, кто ослушается, отрезать язык. И чтобы никому не приходило в голову говорить о нем правду, он приказал своим министрам составить новый словарь.
— Нужно поменять местами все слова! — пояснил он. — Например, слово «пират» будет означать «честный человек». Если кто-нибудь назовет меня пиратом, он попросту скажет на новом языке, что я честный малый!
Были пойманы даже скрывающиеся от меня дети капитана Гранта! Родственниками из Москвы, где книги всё-таки иногда да продавались в магазинах, они были куплены и пересланы мне по почте. Читая их, я с удивлением обнаружил не только Айртона, но и долговязого и нескладного Паганеля, уже знакомого мне по повестям Минца и Крепса.
«Оказывается, чтоб попасть в клуб капитанов — ВОВСЕ НЕ НУЖНО БЫЛО БЫТЬ КАПИТАНОМ!» — возмущался я. Это было нелепо. Это ломало всю стройную схему!
Следующий удар нанесенный мне мирозданием, был сильнее и горче. Я узнал, о существовании заговора библиотекаршей. Да, да — эти злокозненные дамы, сговорившись, решили оградить меня от «неподходящих мне по возрасту книжек» — утаив от меня несколько уцелевших томов из собрания сочинений Жуля Верна 1954 года.
Моя месть была страшна своей симметричностью.
Я упросил маму обратиться к знакомым из «Системы». И очень скоро стал счастливым обладателем двух из трех* самых редких советских книг: «Анжелики» Анн и Сержа Голон и «Часа Быка» Ивана Ефремова.
Возглавлявшую список самых редких книг «Мастера и Маргариту» — не могли достать даже они. Это была самая редкая книга СССР — о которой все говорили, но которую из моих знакомых никто не читал.
И если первая была, по гамбургскому счету, всё же хорошим, интересным —, но всё же женским романом, попавшим под запрет из-за сцены интимного бритья главной героини, то судьба второй достаточно показательна. В этом романе автор осторожно, с оговорками попробовал вынести на обсуждение кризис социалистической системы.
После чего роман был объявлен несуществующим — оставшиеся в библиотеках копии перестали выдавать, а в собрании сочинений 1975 года о романе не вспомнили даже в послесловии.
Поэтому, увидев в руках у ребенка оба этих раритета, библиотекарши взвыли в голос. И тут же попросили книги «на почитать».
— Ну… я даже не знаю… — многозначительно протянул я, — достаточно ли вы взрослые, чтоб читать эти книги…
После чего обоими высокими (и одной низенькой) договаривающимися сторонами было заключено соглашение. По которому я мог даже заходить в святая святых библиотеки — в хранилище.
Впрочем, одержанная победа очень скоро обернулась поражением — жизнь подготовила мне очередную каверзу. Читая одну из научно популярных статей Петра Васильевича Маковецкого, я натолкнулся на упоминание некой планеты Саракш. В статье рассматривалось математическая модель сильной рефракции, из-за которой поверхность планеты кажется ее обитателям вогнутой.
Но меня, как вы понимаете, интересовало не это. А сам Саракш — из разбросанных по статье намекам было очевидно, что это изумительно интересное место. Попробовав найти эту книгу — я узнал о существовании «Списка не рекомендованной к распространению литературы» — в котором оказалась вся космическая фантастика двух десятилетий.
Но, об этом я расскажу уже в следующей статье.
Читателю, привыкшему к классическому развитию сюжета, читать было непривычно, но интересно. Потом я, правда, узнал, что зарубежные читатели смотрят на этот роман несколько иначе: для них «Мир-кольцо» — это очередная история в серии «Известный космос», все тайны которого давно растолкованы в предыдущих произведениях. Их я тоже прочитал, но позднее. С удовольствием, но без восторга.
Поэтому и считаю свой порядок чтения этой серии идеальным. Настолько, что решил попробовать осознанно повторить, представив на суд сразу четвертое произведение из цикла «Я у мамы инженер». Нам постмодернистам так можно.
Зы. Повесть написана после дискуссий на Хабре, в которых звучали жалобы на то, что научной фантастики нынче пишут мало. А в той что пишут взрывы в космосе бабахают и астероиды как клецки в супе кишат.
Ну, я и решил написать повесть — где есть все вышеозвученное. И имплантаты. И бои в космосе на истребителях. И прекрасная инопланетянка. И пусть тот, кто заявит что это не твердая НФ первым бросит в меня камень! снежок!
Записки I-тетрамино
