God of war: детали, инициация и при чём тут оружие
God of war, выпущенная студией Santa Monica в 2018 году для PlayStation 4, давно на слуху у всех, кто хоть немного знаком с индустрией игр. Оценки на Metacritic высоки — причём как пользовательские, так и «профессиональные» от критиков. Её сюжет нередко становился предметом восхищения простых игроков и специалистов по сценарному мастерству. Графика на момент выхода была чуть ли не революционной (и четыре года спустя, уж согласитесь, выглядит ну очень красиво), да и геймплей со своими разнообразными механиками и приёмами радует глаз и руки.
Моя отдельная аудиофильская любовь — голоса озвучки Кратоса (Кристофер Джадж в оригинале и Михаил Белякович в русской локализации). Но речь, конечно, не об этом.
Я не буду повторяться, рассказывая, как красиво плетётся в игре канва повествования, а лучше поведаю об одной интересной детали, которую я заметила при прохождении. А потом ещё лучше заметила при втором. Да, я усердно иду на платину, кто вообще имеет право меня в этом винить?
Итак, как уже понятно из названия, речь пойдёт об инициации. Разумеется, поскольку несовершеннолетних героев в игре негусто, сам Кратос для таких вещей староват, а Мимир слишком головастый, чтобы размениваться на древние ритуалы, проходить этот процесс должен Атрей — сын главного героя.
На случай, если кто-то не знает, что такое инициация.
ИНИЦИАЦИЯ (от лат. initiatio — вводить, посвящать в таинство) — общее название системы ритуалов и обрядов, обозначающих изменение социального, полового или возрастного статуса. В узком значении слова инициация есть характерное главным образом для первобытной культуры посвящение подростков во взрослые полноправные члены социума, являющееся важнейшим этапом социализации личности.
Если совсем просто, инициация — это когда подростка сначала испытывают, а потом торжественно признают взрослым.
Разумеется, инициация в какой-то степени номинальна. Пресловутая взрослость не появляется по щелчку пальцев, даже если общество теперь договорилось не относить конкретного человека к множеству ничего не понимающих детей. Прошедший инициацию вполне мог ещё не понимать, что именно влечёт за собой «взрослый статус», и совершать какие-то «детские» не вполне обдуманные поступки. Именно так и происходит с Атреем.
Однако Santa Monica завернула процесс признания мальчика мужчиной в очень любопытную обёртку, которую сразу можно и не увидеть. Раскрывается эта тема периодическим показом одной небольшой детали — того, как и когда Атрей использует своё оружие.
Если вы подумали про его лук — раздумайте обратно, речь в статье пойдёт совсем не про него, а про нож.
Сразу уточню: если вам вдруг кажется, что мои наблюдения — это всего лишь синдром поиска глубинного смысла, и на самом деле ничего такого разработчики в виду не имели, то да, конечно, я же филолог, нас этому специально учат зачем, в таком случае, на нож обращают столько внимания в течение различных кат-сцен? Согласитесь, что в них всегда показывают что-то очень важное для сюжета или развития персонажа, выстраивая видеоряд так, чтобы игрок ничего не пропустил и увидел всё, что хотели сказать авторы сюжета, или хотя бы большую часть. Кроме того, если нож действительно обычное оружие и никакой символики в себе не несёт, почему Атрей в процессе игры им практически не пользуется и помогает Кратосу исключительно луком? Хотя, разумеется, вариант «под нож не хватило отдельной кнопки» тоже вполне рабочий.
В общем, перейдём непосредственно к теме. Для наглядности — и чтобы не быть голословной — я вырезала из игрофильма небольшие фрагменты, демонстрирующие поэтапное развитие «мужицкости» Атрея.
Итак, знакомство с ножиком происходит в самом начале игры, когда Атрей забирает оружие с погребального костра матери. Важно здесь то, что нож для самого мальчика не предназначался — этот инструмент как бы переходит по наследству, он всё ещё «мамин».
Далее мы видим нож в сцене, где Атрей неистово режет труп врага.
Кратос здесь подчеркивает незрелость поведения сына: взрослые воины так себя не ведут. Они сдерживают эмоции и проявляют гнев только в моменты необходимости. Здесь же звучит один из лейтмотивов львиной доли игры: Атрей не готов. А не готов он именно потому, что всё ещё является ребёнком, которому на таком сложном и длинном пути не место.
В этом отрывке — одна из самых, на мой взгляд, сильных сцен, показывающая Атрея совсем ещё не воином. Здесь игрок видит первое убийство Атреем разумного врага. Доселе мальчику убивать людей не приходилось, а животные и ревущие что-то невнятное драугры — это всё-таки совсем другое. Обратите внимание, насколько сильно мальчик выбит из колеи, первые секунды он даже отключается, не реагируя на внешние раздражители: психика буквально слишком сильно шокирована произошедшим.
Потрясение столь сильно, что последующий бой с восставшими разбойниками проходит вовсе без участия Атрея, а переживает мальчик ещё и в спокойное время, когда далее по ходу действия Кратос просит сына сбросить с уступа цепь.
Запомните эту реакцию — она нам чуть позже пригодится для сравнения.
Почти сразу после этого знаменательного боя Кратос поучает сына воинской эмоциональной мудрости.
Да, нож тут не фигурирует, но семантически эта сцена вытекает из того самого эпизода с убийством первого врага. Если бы Атрей на тот момент уже умел «закрыть своё сердце» и не сопереживать врагу, его бы вряд ли так накрыло.
Обожаю этот кусочек за то, как Кратос передаёт целую гамму эмоций и смыслов одним «Эээээээъэъъъъуъуэуъъэ». Тут и «Ну я же говорил, что сопляк ещё не готов», и «Да как ты мог потерять нож матери», и «Опять он торопится черт пойми куда, я же говорю, чтоб не спешил», и «Он даже не заметил, мальчишка» и, вероятно, ещё пара-тройка кратосских мыслей, не пришедших мне на ум. С точки зрения повествования этот фрагмент очень хорошо показывает незрелость мальчика: забрать нож с костра-то он смог, а вот сохранить… И если бы не внимательный идущий следом батя, вероятно, нож бы так и почил в глубинах леса. И даже если посмотреть на эпизод прагматично, может возникнуть вопрос:, а чем Атрей собрался добивать подстреленного кабана, если нож потерян? С точки зрения Кратоса —, а он в повествовании и есть образец взрослости и воинского умения — потеря ножа не продумана, нерациональна, а воин должен всегда следить за своим оружием, какой бы ни была ситуация.
Высшая точка эпизода с потерей ножа — сцена в саду ведьмы, где Атрей пытается выдрать из земли крепкое растение.
Мало того, что Кратос тут показывает, как он может в сарказм, сцена снова тычет мальчика носом в его неготовность и невзрослость. (И опять одно кратосовское «Эээъэъъуууъуъуэъ» подразумевает пару-тройку гораздо более длинных фраз). Обратите внимание, как неподдельно удивляется Атрей потере ножа: он-то уверен, что достаточно взрослый, чтобы ни в коем случае не упустить из виду такой важный предмет. Показательно и то, что мальчик до появления отца с ножом вовсе не замечал отсутствия последнего: согласитесь, логичнее было бы сразу попробовать срезать упрямый стебель, однако, раз ножа на видном месте у бедра не оказалось, Атрей о нём не особенно и вспоминал.
Кстати, держите в уме ещё и эмоциональную важность ножа: всё-таки для Атрея он единственное, что осталось от умершей матери. Кроме того, важен контраст между отношением Атрея к ножу и Кратоса к топору, который тоже некогда принадлежал Фэй. Спартанец-то ни разу за игру оружие в лесу не терял.
А вот следующий эпизод показывает, что мальчик всё же понемногу поучится — хотя и, разумеется, иногда косячит — и в бою ведёт себя куда сдержаннее и увереннее.
Да, враг ещё не человекообразный (это важно), но контраст по сравнению с эпизодом из начала, где мальчик истыкал ножом труп тролля, очевиден и весьма ярок. Движения Атрея теперь не беспорядочны, вызваны не просто гневом, а в какой-то степени стратегическим расчётом, мальчик бьёт врага не просто ради выплеска эмоций, а чтобы тот отпустил Кратоса.
Дальше нож нам встречается в Альвхейме, где враги-эльфы весьма похожи на людей и уж точно абсолютно разумны.
В сцене герои карабкаются по улью тёмных эльфов за светом Альвхейма, но неожиданно из стены вылезает один из местных жителей, который вполне может привлечь внимание остальных. Помните, несколько абзацев назад я просила зафиксировать в памяти реакцию Атрея на убийство человека? Так вот сравните её с реакцией на убийство теперь. Её нет, не правда ли? Вряд ли уже можно утверждать, что Атрей совсем «закрыл своё сердце», как советует Кратос, но прогресс явно есть. Разумеется, я не утверждаю, что мальчик превращается в кровавого маньяка, но в воина, умеющего не сопереживать врагам (которые вообще-то первыми нападают) — точно.
Чуть далее по сюжету, когда Кратос полез в свет Альвхейма, Атрей остался в храме один с топором и ножом Фэй, вынужденный сражаться с периодически вылезающими отовсюду эльфами.
Отдельный вопрос — как он самостоятельно нарубил такое количество врагов; однако нас в отрывке интересует совсем другое. Если внимательно смотреть на тела, то можно увидеть, что в бою мальчик использовал и топор (он торчит из чьего-то трупа левее), и свой нож (его видно в правой части видео). Очень показательно то, что теперь Атрей не забывает своё оружие в пылу эмоций: уходя на мост, мальчик забирает нож, вытирает его и убирает на место. А вот топор, оставленный отцом на время, Атрей игнорирует, поскольку это уже не его забота.
Но если вы вдруг подумали, что Атрей уже совсем взрослый воин, управляющий своими эмоциями, как бог (хе-хе), то раздумайте обратно.
Этот эпизод показывает, что всё ещё есть темы, выводящие мальчика из себя. Когда Моди (это сыночка-корзиночка Тора, если что) шутит классические интернет-шутки про мамку задолго до изобретения собственно Интернета, Атрей не может совладать с собой и бежит делать ножом примерно то же, что он делал с трупом тролля в начале игры. Правда, Моди пока что немного не труп, так что намерение не удаётся.
С этим эпизодом связан ещё один маркер взросления Атрея. Он всячески храбрится и отрицает возвращение своей болезни — хотя кашляет кровью — потому что мужики, как известно, обращаются к врачам только когда топор в голове начинает неприятно чесаться.
На всякий случай уточню, что очень и очень порицаю такое отношение к своему здоровью, и напоминаю, что болеть свойственно всем вне зависимости от пола, возраста и прочих критериев, и лечиться надо как можно раньше.
Однако эта прекрасная логика совершенно не работала в условиях взросления Кратоса — там, в Спарте, болезнь, как известно, вообще была поводом полёта со скалы — да и в мифической Скандинавии времён правления древних богов ничего особенно не поменялось.
Немного позже Атрея выбивает из колеи ровно то же самое: Моди всё ещё не научился шутить про что-то другое.
Правда, этот выброс гнева сказался на мальчике ещё хуже, и болезнь захватила его уже значительно сильнее.
Далее в сюжете образуется значительный перерыв в теме инициации: Атрей лежит дома у Фрейи в горячке, а такое состояние взрослению (и, тем более, упражнениям с ножами) нисколько не способствует. После путешествия Кратоса в Хельхейм и излечения мальчика герои идут обратно в храм Тюра, где многочисленные ловушки то и дело пытаются кого-то уничтожить. Под конец локации Кратос как раз оказывается в одной из них, а чтобы выбраться, нужно сначала решить головоломку, а потом каким-то образом заблокировать цепь, которая вот-вот опустит на голову спартанца тяжёлую и острую штуковину.
Именно в этом моменте происходит отказ Атрея от детства: он использует нож матери для спасения Кратоса из западни, однако, разумеется, вернуть оружие из огромного механизма уже невозможно.
Обратите внимание: Атрей решается на такой шаг сам, а Кратос — что для него не очень характерно — не может посоветовать сыну, как поступить. Так что здесь мы видим первое для Атрея взрослое решение, призванное спасти жизнь отца.
Следующий эпизод — это своеобразная церемония инициации.
Именно здесь Кратос впервые говорит Атрею, что он готов. Это «ты готов» буквально и означает «ты мужчина» или «ты теперь взрослый». Это утверждение может звучать немного странно на фоне диалога из отрывка:
— Я теперь мужчина? Как ты?
— Нет. Мы не смертные. Мы нечто большее.
Здесь Кратос ни в коем случае не отрицает взрослость сына, напротив, он указывает, что и «ответственности на нас больше», потому что Атрей теперь — как и его отец — не просто взрослый, а взрослый бог.
Кстати, если посмотреть эту сцену ещё дальше, можно отметить, с какой лёгкостью и уверенностью Атрей режет маску. Ранее это действие мальчик выполнял с куда большим усилием, но теперь-то он взрослый и сильный.
На этом моменте нож перестаёт быть символом инициации — она уже завершилась. Далее по сюжету игрок ещё увидит это оружие, но теперь совсем в другом качестве, потому я не буду рассматривать такие моменты в этой статье.
Было бы преступлением напоследок не дать вам насладиться сценой выхода из храма Тюра, где Кратос признаёт сына достаточно взрослым (инициированный же) для приёма внутрь греческого винца.
Поделитесь впечатлениями в комментариях, а если я увижу, что такая тематика зашла — расскажу о чём-нибудь ещё. Например, о педагогических ошибках героев God of War, о том, как разработчики показали мужской запрет на выражение эмоций или о том, как много мелкие детали говорят о сюжете и смысле повествования.
И спасибо, что дочитали) если, конечно, дочитали.
