Цивилизация — это рост продолжительности жизни, а не экономики
Как часто в новостях приходится слышать или читать рассуждения, о повышении эффективности образования или здравоохранения в значении сокращения расходов на человека в денежном измерении? Даже противники такого подхода не выходят за рамки монетарной парадигмы оценки человеческих потребностей. Однажды резанула глаза фраза «Игнорирование проблемы приведёт к ещё более высоким расходам государства на здравоохранение».
Тут два в одном: во-первых, критерием хорошо/плохо в государстве не должны быть деньги, тем более в здравоохранении. Результативность государственной политики должна измеряться в попугаях, то есть — человеках: в продолжительности жизни, смертности, человекочасах. И во-вторых, здравоохранение — это не «расходы», словно это не главная, но обязательная ноша, а финансирование. Деньги не за что-то (так и быть, человечек, заплатим за ваши болячки), а на что-то — на обеспечение здоровой долгой жизни.
Бытующее, упорно возрождающееся при разных режимах представление, что государство — это бухгалтерия, его альфа и омега — это бюджет, и любой рост сумм финансирования — это плохо само по себе — окончательно устарело. Деньги — это не метрика, а инструмент организованного самоуправления цивилизации. Метрикой должно быть другое: качество и продолжительность человеческой жизни.
В деньгах есть кому эффективность измерять — рынку, коммерческим организациям. В рыночных, коммерческих отношениях деньги — это простая, универсальная, мощная и эффективная метрика. Там она пускай и остаётся.
Государственные приоритеты должны быть антропоцентричны. Богатством государства является жизнь, деньгами — её время. Деньги — это инструмент. Бизнес служит деньгам, деньги в рыночной экономике — это жизнь, но рыночная экономика должна служить интересам общества, а у человеческой жизни в обществе нет замены, это окончательная ценность. Деньги — это субститут, а время жизни — неповторимый оригинал.
Кроме государства, продолжительность жизни, смертность и здоровье человека использовать некому, и если государство не заинтересовано в таких критериях, то они вообще тогда, получается, нигде не ориентир. Что должно, наконец, навести на вопрос: если государство не служит интересам человеческой жизни — то чему оно служит? Что может быть более важно для общества и государства, чем рост продолжительности и качества жизни? Что ему копить, если всё это не имеет смысла без людей, включая деньги, особенно деньги?
Деньги также бессмысленны без людей, как и всё остальное.
▍ Эволюционные корни экономической справедливости
Эволюционно эффективные группы обеспечивают всех их членов лучшими условиями для выживания и размножения — безопасность, питание и т.д. — чем они могли бы иметь поодиночке. Группа определяется равномерностью распределения этих условий. Внутри группы все выигрывают от нахождения в ней, даже находясь в неравных размерах. Если потребности части группы удовлетворяются за счёт интересов другой части группы — это две разные группы. Например, стая рыб обеспечивает отдельным рыбам большие шансы на выживание против хищных рыб, но для этого все рыбы должны быть вместе. Если часть рыб не получает места в стае, а живёт отдельно, то они, скорее всего, не выживут. То есть, выживает только та часть группы, которая имела равномерный доступ к групповому бонусу. В более сложных случаях, роли различаются: например, в стаде слонов взрослые слоны окружают и защищают детёнышей. Максимальные шансы на выживание такой группы — если внутри каждой групповой роли доступ обязанности и бенефиты распределяются максимально равномерно: все взрослые слоны выполняют функцию защиты, окружая детёнышей, все детёныши получают равную защиту, находясь внутри.
Общество — это организованная группа, которая наследует те же принципы. Если часть общества получает доступ к групповому бенефиту, а другая — нет, то часть общества, исключённая из общей пользы, исключается из выживания. Допустим, если части общества доступно более качественное питание, качественное здравоохранение, качественное образование, чем другой, то это означает разные условия выживания. В дикой природе такой раскол означал бы, что это неравенство внутри группы. С точки зрения выживания, раскол на две группы спустя некоторое количество поколений в процессе естественного отбора привёл бы к вымиранию второй группы. Чтобы выживала вся группа — требуется максимально равномерное распределение обязанностей и преимуществ между её членами. Механизм регуляции этой равномерности — чувство справедливости.
Чувства — это механизмы регулирования поведения животных (бессознательных существ). Допустим, чувство голода регулирует питание животного. Существу, не обладающему сознанием, не может «прийти в голову» поесть — оно будет питаться, если запустится соответствующая программа, индивидуальный инстинкт, процесс которой и ощущается как чувство голода.
Коллективные животные вырабатывают групповые программы поведения — социальные инстинкты, которые регулируют поведение не в интересах непосредственно индивида, а в интересах группы (в интересах индивида, но опосредованно). Чтобы в стае, допустим, приматов, условия для выживания были максимальны, обязанности и привилегии в них должны быть распределены максимально равномерно — все взрослые приматы должны участвовать в защите и добыче пропитания для детёнышей, все детёныши должны быть обеспечены равной защитой и питанием. Если часть детёнышей обделена — это уменьшает их шансы на выживание. Если часть взрослых приматов не выполняет свою роль наравне с другими или — это уменьшает шансы части группы на выживание, понижая в целом эволюционную эффективность группы. Такие группы проходят естественный отбор неравномерно: спустя поколения, воспроизводится только та часть, где распределение ролей, доступа к благам и ответственности, было максимально равномерным — а, значит, сформировался механизм, который поддерживает эту равномерность. В поведении животных это будет выглядеть так: если один детёныш не получает ничего, а второй — банан, или один — банан, а второй — банан и орех, то «обделённый» детёныш начнёт плакать и требовать того же, привлекая внимание взрослых, если один из взрослых приматов «отлынивает» от своих обязанностей — он вызовет злость у других взрослых. Это неосознанные процессы, регулируемые инстинктами — программами, которые вырабатываются у эволюционно успешных групп.
Когда приматы обретают сознание и становятся людьми, стаи — обществом, то эти групповые инстинкты осознаются как моральные ценности — в частности, инстинкт, регулирующий равномерное распределение ответственности и доступа к благам, осознаётся как чувство справедливости.
Организованное общество наследует те же принципы. Механизмы организованного общества позволяют более эффективно их удовлетворять, ни в коем случае их не отменяя. Поэтому рыночное перераспределение основано на деньгах, но чувство справедливости применимо к рынку точно так же, как к равной ответственности каждого взрослого слона обеспечить кольцо защиты в равной степени каждому слонёнку в стаде. Иными словами, мораль применима к рынку. Она не существует внутри рынка, но сами цели рынка — моральные. Когда современные государства оценивают вопросы спасения здоровья и жизни людей в деньгах, оценивая рентабельность в сравнении с другими задачами, не связанными с жизнями людей, оно не экономит деньги на людях. В конечном итоге все деньги тоже ведут к людям. Государство, которое экономит деньги на жизнях людей, оценивает в этих деньгах интересы одних людей дороже жизней других, то есть де-факто, устанавливает монетарное неравенство человеческих жизней.
То есть, неравенство людей, причём точно измеримое в деньгах. А неравенство несовместимо с демократией.
Иными словами, переход к настоящей демократии потребует осознанного решения, что высшей ценностью демократии является человеческая жизнь в буквальном смысле — высшей по сравнению с остальными возможными ценностями, начиная с денег. В практическом смысле — то есть, этот же принцип должен стать actionable в основе демократической экономики (которая, скорее всего, всё равно будет смешанной — for-profit, non-profit, government), окончательное определение порядка приоритетов: экономика служит интересам людей, равенства людей — в качестве фундаментального принципа поможет исправить большинство проблем, бед и горя, которые приносит прямо обратный порядок интересов при капитализме.
В современном мире равенство людей и ценность человеческой жизни не выдерживают главного соперника — людей, у которых более ценные интересы.
Формальное политическое равенство не работает, если люди могут выбирать между расходами на здравоохранение для большинства и уменьшением налогов для богатых.
Деньги являются скрытым механизмом политической дистрибуции неравенства. Открытым — экономической. В политике же они работают подспудно: пока одни люди могут выбирать, как распределять деньги между интересами одних и жизнями других — сохраняется фундаментальное экономическое, политическое, человеческое неравенство, несовместимое с демократией.
Деньги и распоряжение общими деньгами — один из главных, если не главный приз, за контроль над которым ведётся политическая борьба. Принцип примата интересов человеческой жизни над остальными человеческими интересами означает, что в функционировании государства задачи, напрямую влияющие на продолжительность жизни, здоровье и смертность людей могут быть предметом выбора в сравнении только с другими задачами, влияющими на продолжительность жизни, здоровье и смертность людей.
Ещё в первой половине XX века Джон Кейнс писал о цене заблуждения и о том, что первично и что проистекает из чего в отношениях человеческой жизни и денег:
Фундаментальные, срочные и необходимые нужды обеспечения жильём, реиндустрилизации, обновления транспортной инфраструктуры и перепланирования среды повседневной жизни. Мы не только можем всё это себе позволить. С масштабной программой по реализации в том регуляторном темпе, который мы сможем выдержать, мы можем обеспечить качественную занятость на многие годы вперёд. Мы можем, на самом деле, построить наш Новый Иерусалим на основе труда, который мы в нашей заносчивой слепоте держим невостребованным и несчастным в принудительном застое.
Джон Мейнард Кейнс объяснил, что экономика работает на труде, а не деньгах, ещё в начале XX века
Таким образом, это сделает невозможным разменивать денежные интересы одних людей на жизни других, ограничив власть денег (точнее, власть одних людей над другими через деньги) миром товарных отношений. А единственным фактором, определяющим решения жизни и смерти людей станут их голоса, которые станет невозможно утяжелить с помощью денег — а, значит, насколько это возможно, будет достигнут принцип демократического равенства: 1 человек — 1 голос. На этот принцип влияют разные факторы разной силы и слабости, но фактор денег с момента, наверное, их возникновения, был самым тяжёлым фактором в политических отношениях, и удаление возможности менять деньги на жизни, определение, что в решениях, касающихся жизней людей, единственным решающим числом может быть только число людей, возможно, станет тем недостающим шагом, который должна сделать цивилизация, чтобы перешагнуть к демократии.
Развитие темы:
