[Перевод - recovery mode ] Первый
Томас резко вывернул руль влево, все восемь колёс его марсохода протестующе заскрипели, впиваясь в грунт.
— Пять минут, — раздалось в наушниках. Голос Джулии с трудом пробивался через помехи — он отъехал от станции чересчур далеко.
— Мне хватит трёх.
— Ты уверен?…
— Издеваешься? — завопил он в микрофон.
Томас поморщился. Он не планировал ответить так резко. Но он знал рельеф, изучил каждый его дюйм. Месяцы подготовки, вычислений, споров, планирования. Фотографии, впившиеся в память. Он не мог ошибиться.
Ему всего пять. Достаточный взрослый, чтобы знать о смерти, но недостаточно — чтобы смириться с концепцией. Достаточно взрослый, чтобы бояться бесконечности, но недостаточно — чтобы вдохновляться ею.
— Почему, почему, почему он не может вернуться?
Отец потёр шею ладонью — непроизвольный жест, который, как Томасу доведётся узнать, означал на злость — разочарование. Отцу впервые встретился с этим — казавшаяся ничтожной новость, невинный вопрос о Марсе, и — бац! — слёзы. Слёзы, слёзы, бесконечные слёзы. Но как теперь успокоить Томаса?
— У него… ммм… было задание. И он хорошо его выполнил. Очень хорошо. Даже перевыполнил — не раз. Но они… ммм… не придумали способа вытащить его оттуда.
— Это… нечестно. Он там СОВСЕМ ОДИН! — Жесточайшая несправедливость. Всхлипывания, переходящие в рёв.
Марсоход перевалил через гребень дюны и помчался вниз. Заверещала сирена — порвался какой-то шланг. Типично для марсианской техники — она прибывает с Земли блестя свежей краской, чтобы оказаться разодранной в клочья марсианскими штормами. Марсиане лишь с грустью шутят. «Марс тебя пережуёт и выплюнет, — ворчат они в мастерской. — Ещё ничто, построенное на мягкой зелёной Земле, не выжило на Марсе.»
Кроме Первого.
Рука отца лежала на голове у Томаса, лаская волосы.
— Я говорил с приятелями о Нём. И один сказал мне так: Он ждёт нас. Для этого Он и остался там.
Томас посмотрел на отца с подозрением. Он уже знал эти взрослые ухищрения — родители не раз смягчали для него острые углы этого жестокого мира, и это бесило.
— Он ждёт? Кого?
— Нас. Всех нас. — Отец расслабился. Он знал своего сына и умел «читать» его голос, он распознал затишье после бури. — Он… как ВАЛЛ-И. Готовит планету для нас. Люди не могут просто встать и отправиться туда, без него они так и торчали бы на Земле.
— А когда поедем мы? — нетерпеливо спросил Томас. — Давай прямо сейчас.
— Не думаю, что я смогу, когда бы то ни было, — ответил отец. — Но я готов поспорить, что ты — сможешь.
Томас впился взглядом в приближающуюся красную стену. Пылевая буря, побочный эффект примитивного терраформинга. Милларды тонн марсианской почвы, несущейся в воздухе. Если буря настигнет Томаса, это будет… нехорошо. Но если он упустит Первого сейчас, то не сможет найти его снова.
Так они потеряли Первого раньше. Они прибыли — сколько лет прошло! — на Станцию имени Сагана, не так уж и близко от места, где остался Первый. Они всегда хотели найти Его. Но процесс терраформинга постоянно поднимал пылевые бури, и они теряли Его сигнал. Снова находили, и снова теряли. Его засыпало, перекатывало, относило и снова засыпало — из года в год. И с годами сигнал звучал всё слабее.
Томас волновался. Со временем волнение всё сильнее овладевало им. У него нашлись единомышленники. В свободное время они спорили о векторах дрейфа, составляли карты движения дюн. И с ужасом ожидали, что следующая пылевая буря навсегда зашлушит сигнал.
Томас не даст этому случится. Не позволит.
Бип.
Его взгляд скакнул на экран. Вто он, сигнал! Сигнал, который раньше преодолевал космические бездны, а сейчас лишь вяло хрипел о помощи.
Бип. Бип. Бип. Бип бип бип бипбипбип — заглушённый рёвом песка, хрустом рушащихся ледников, грохотом сходящих лавин и обваливающихся шахт — несущихся, прыгающих, обрушивающихся на Томаса. Пыльная круговерть. Обзор упал до нуля.
Но писк звал. Первый совсем рядом.
Томас выпал из марсохода и с трудом пополз вперёд. Ветер рвал его защитный костюм в клочья. Аварийная сирена, шипение декомпрессии. От озверело несущейся пыли стекло маски моментально стало матовым. Ему было всё равно. Где-то вдалеке Джулия кричала в микрофон его имя. Он знал, что это безумие, что в этом нет никакого смысла, но он упорно полз наперекор ветру, ощупывая —
— гладкая плоскость. Острый угол. Томас поднял линемёт и выстрелил. Линь пробил металл — как раз вовремя: дюна, подпираемая бурей, наползала, грозя в очередой раз похоронить Первого. Но линь держался, а на нём клещом висел Томас, медленно отпозая за марсоход. Он закрыл глаза, позволяя себе расслабиться. Всё! Они сделали это. Они больше не потеряют Первого.
Когда его спрашивали, он давал верные ответы. «Исследования. Научные эксперименты. Во имя будущего человечества.» Он знал, что они хотят услышать от кандидатов. Зачем? Для чего этот билет в один конец на красный булыжник в бесконечной тьме? Он сам верил своим ответам. Теперь он мужчина, он оставил детские заскоки позади. Томас летит, потому что так надо.
Но перед самым отлётом отец обнял его…
— Это моя вина. Забил тебе голову дуракими историями…
— Пап, у меня ученая степень по биофизике. Я с самого института готовился к этому. Я хочу…
—… найти Его? — отец потёр шею ладонью. Пятнистая от старости шея, сухая, сморщенная ладонь. — Ты годы только об этом и говорил.
— Годы, пока не сломался голос. Но — да, в том числе и поэтому. Чтобы найти Его. — Томас запнулся. Что можно сказать, глядя отцу в глаза последний раз в жизни? — Я буду писать, каждую неделю. Когда будет свободен канал.
Рука отца нашла его ладонь. Два обручальных коольца на тонкой цепочке.
— Отвези на Марс, Томас, — с гордостью сказал отец. — Отвези нас с мамой на Марс.
Томаса привёл в чувство голос Джулии в наушниках.
— Есть несущая. Приём устойчивый. Никто не верит, что тебе это удалось.
Он зашевелился, выбираясь из груды песка. Потом принялся разрывать его руками. В марсоходе были инструменты —, но сейчас он не думал о таких мелочах.
— Как начальник базы — рвёт и мечет?
Джулия в наушнике расссмеялась — скорее даже, хрюкнула. Какая же она умница!
— Она на злится. Совсем-совсем. Это… повлияло на людей. Ты даже не прелставляешь, как. — Короткая пауза. — Мы скоро будем.
Томас ответил не сразу. Его язык распух, глаза слезились. Тонкая рыжая пыль стекала струйками, освобождая панорамную камеру — уродливые коробки на трубчатой шее. Томас продолжал копать.
— «Мы» — это кто?
— Мы все.
Они шли на приводной маяк марсохода как светлячки на огонь. Парковались, планировали, садились невдалеке, выбирались из своих транспортных средств и шли пешком ко всё ещё роющему Томасу. Пилигримы.
Никто не помогал ему копать, но почему-то казалось, что так и надо. Они просто смотрели на него с расстояния в несколько метров — даже Джулия. Он смёл песок с солнечных батарей. Его руки провели по кабелям, сталь оплётки которых, как он помнил, была выплавлена из небоскрёбов, рухнувших икон Земли. Толпа, не сговариваясь, радостно засмеялась, когда он отрыл колёса. Все средства связи работали —, но никто ничего не говорил. Только Галима что-то напевала шёпотом.
Томас включил провод от планшета в инструментальную панель и замер — донёсшийся из наушников сдавленный вздох десятков людей заставил его обернуться. Джулия была права — за его спиной стояли все. Станция имени Сагана осталась безлюдной, все марсиане были здесь, все до одного.
Все марсиане пришли увидеть Первого. Первого Марсианина.
Пальцы Томаса в тостых перчатках пробежались по планшету. Танец огоньков. Журчание шестерёнок. Величественный разворот камер. Томас знал, что на самом деле Он не смотрит на них, но казалось, что это именно так — Первый Марсиани проснулся от долгого сна, и взирал на остальных марсиан.
Как бы говоря — «Ну наконец-то!»
Люди плакали. Их секрет выплыл наружу — секрет, о котором многие из них даже и не подозревали. Этот момент был малой частью того, что побудило их пересечь бездны темноты, стать марсианами, вывести Человечество на новый виток спирали —
—, но какая-то, крохотная часть каждого из них всего лишь жаждала найти «Оппортьюнити».
Томас положил планшет. Программы самодиагностики выполнялись, зарядка батарей шла своим чередом, обновления программ загружались в память ровера. Техническая часть работы была сделана. Его рука скользнула в поясную сумку и вынула запечатанный контейнер. С превеликой осторожностью он повесил свой подарок на «шею» марсохода.
Платформа с камерами повернулась. Под ней на тонкой цепочке качались два обручальных кольца.
Обессиленный, Томас направился к толпе.
Некоторые считали, что Первому самое место в музее. Но горячие головы — под руководством Томаса — преобладали. Они заменили аккумуляторы, залатали колёса, вместо обветшалых солнечных батарей установили современные нанофотосинтезаторы. Они совсем немного обновили бортовые компьютеры — достаточно, чтобы работал виртуальный интерфейс, и у Первого Марсианина всегда имелась возможность позвать на помощь остальных марсиан — если такая нужда возникнет.
Потом они отпустили «Оппортьюнити» в путь по Марсу — навсегда.
Ровер больше никогда не потеряется. Отслеживать его передвижения стало традицией, первым заданием для молодых инженеров. Со временем марсиане стали считать, что новичкам следует совершить — в течение первых месяцев — паломничество к роверу, куда бы он ни заехал. Отпуск на это время предоставляется всегда, без излишних вопросов. Каждый пилигрим, каждый новый марсианин, нежно касается ровера — дважды — и отправляется своей дорогой.
Люди нередко клянутся, что старый зонд поворачивается, чтобы посмотреть на них, когда они это проделывают. Конечно, это всё выдумки.
Но никто над ними не смеётся.
От редактора: Однажды один из нас задал вопрос на Твиттере — что делать с пятилетним малышом, жалеющим ровер, которому не суждено вернуться домой. Джон Роджерс попросил нас подождать пару часов —, а потом прислал этот рассказ. Спасибо, Джон.
От переводчика: Вы как хотите, но я читал и плакал.
