[Перевод] Поприветствуем наших новых хозяев – роботов – глава вторая
В настоящее время на производстве заняты менее десяти процентов американской рабочей силы. Когда заводы закрылись, уволенные сотрудники искали работу в кафе быстрого питания и в крупных магазинах розничной торговли, где оплата и пособия намного менее привлекательны. И все чаще даже эти рабочие места исчезают. Витрины магазинов быстро исчезают из-за онлайн-рынка. McDonald’s представляет «цифровые киоски для заказа», которые, как ожидается, заменят кассиров в пятидесяти пяти сотнях ресторанах к концу 2018 года. Между тем такие компании, как Uber и Google, вкладывают значительные средства в автономные технологии вождения, полагая, что такие средства изменят транспорт. В августе 2016 года Uber приобрёл Otto, стартап в Сан-Франциско, который продаёт технологии, предназначенные для автоматизации дальнемагистральных грузоперевозок. В Соединённых Штатах насчитывается почти два миллиона водителей дальнобойщиков, большинство из которых являются мужчинами и не имеют диплома колледжа; на их оплату приходится третья часть расходов в отрасли грузоперевозок в размере семисот миллиардов долларов. Строительным работам также угрожает автоматизация; в нью-йоркской фирме введена система с лазерным управлением, которая может укладывать от восьмисот до двенадцати сотен кирпичей в день, что в два раза больше, чем у среднего каменщика.
Для низкоквалифицированных рабочих складские работы казались очень привлекательным. Даже если в компании Target или Sam«s Club нужно меньше людей, для хранения и отправки товаров всё равно нужна сеть складов. Amazon — крупнейший в мире интернет-магазин, в настоящее время он насчитывает более девяноста тысяч сотрудников в своих распределительных центрах в США и планирует нанять ещё десятки тысяч. Рабочие по-прежнему выполняют сборку на складе, используя свои ловкие пальцы и мозги, чтобы вытащить мыло, кофе и тюбики зубной пасты и миллионы других продуктов с полок и поместить их в коробки, выполняя онлайн-заказы.
Но те же факторы, которые делают склады привлекательными для рабочих, сделали их заманчивой целью автоматизации. В 2012 году Amazon потратил почти восемьсот миллионов долларов на покупку роботизированной компании Kiva, делающей роботов, которые могут ездить по заводским полам и перемещать высокие стеллажи с полками весом до семисот пятидесяти фунтов. Согласно исследованию Deutsche Bank, Amazon может сэкономить двадцать два миллиона долларов в год, использовав машины Kiva на одном складе. Всего же они могут сэкономить миллиарды. Имея такую заманчивую перспективу Amazon пытается найти или разработать системы, которые могут заменить сборщиков людей. Когда в июне он объявил о планах покупки сети супермаркетов Whole Foods, быстро пошли слухи, что компания намеревается автоматизировать центры распределения продуктов и их магазины.
Тем не менее, просто автоматизация старого склада является промежуточной мерой, как ясно видно из посещения Symbotic. Частная компания, базирующаяся в промышленном парке за пределами Бостона, продаёт полностью автоматизированные складские системы крупным розничным сетям, а новые склады напоминают старые, примерно так же, как Tesla напоминает Model T. Испытательный центр компании размером в двадцать тысяч квадратных футов представляет собой гигантский куб взаимосвязанных зелёных, жёлтых и белых стальных стеллажей, дорожек и камер, которые простираются от пола почти до потолка. Проходов для лифтов нет, и нет станций для человека. Внутри матрицы нет места для людей.
Роботизированные руки распаковывают упаковки томатного соуса, сальсы, туалетной бумаги и соды и помещают их на голубую конвейерную ленту, по которой они переносятся в камеру хранения. Флотилия маленьких зелёных роботов, выглядящих как гоночные машины в фильме Pixar, оживает и разворачивается внутри камеры на выделенных дорожках, издавая громкое жужжание. Они собирают упаковки продуктов и располагают их на полках, пока они не понадобятся. Затем алгоритм направляет маленькие автомобильные боты назад и вывозит нужные продукты.
«Это абсолютно меняет концепцию склада, — сказал Крис Гахаган, CEO компании Symbotic. Крис мускулистый парень с грязно-светлыми волосами, заправленными в хвост, и выглядящий как гид, ведущий туристов на бесплатные экскурсии по Белизу. «Теперь вы можете построить ещё меньший склад, или сделать больше хранилищ, или обслуживать больше магазинов из того же склада. Это даёт вам огромную гибкость».
Гахаган был нанят в 2015 году владельцем Symbotic, Ричардом Б. Коэном, миллиардером и владельцем C&S. Коэн хотел систему, которая сделала бы его продуктовые склады более эффективными; тогда он понял, что он может заниматься продажей её другим розничным торговцам. Symbotic говорит, что теперь у него больше заказов, чем можно быстро выполнить. Автоматизированная система, отмечает Гахаган, обеспечивает большую эффективность, чем кажется на первый взгляд. Поскольку она может хранить больше продуктов на меньшем пространстве, компании могут иметь более компактные склады ближе к своим торговым точкам, неся меньше транспортных расходов. Роботам не нужен свет для работы, поэтому склад может использовать, по оценкам Гахагана, на тридцать пять процентов меньше энергии, чем обычный, при одновременном снижении затрат на рабочих на восемьдесят процентов. Многие складские компании управляют своим бизнесом на основе рабочего времени, чтобы минимизировать оплату сверхурочных. Но автоматизированная система могла работать 24 часа в сутки. Типичная система стоит около пятидесяти миллионов долларов, сказал Гахаган, но, по его словам, в среднем за четыре с половиной года он окупится целиком.
Мы прошли мимо знака «Безопасность — наш первый приоритет» на стене, артефакт с того времени, когда в таком месте могли быть частые травмы работников, и взобрались на стальные лестницы. Все машины вокруг нас двигались, изящно и неустанно выполняя свои задачи.
«Люди, если это не правительственное вмешательство, я не знаю, что это.»
«Вы начинаете искать все расходы, которых можно избежать», — сказал он мне. «Это феноменально. Таким образом, как только одна компания минимизирует свои расходы, это делает её более конкурентоспособной». Это мгновенно оказывает давление на конкурентов, которые следуют её примеру. «Вы не можете просто стоять на месте — это неэффективно», — продолжил Гахаган. «Ассортимент в вашем магазине не так хорош, вы платите больше за труд, больше за грузоперевозки. Если бы в розничной торговле появился новый стартап, это началось бы здесь». Он указал на пустое, холодное пространство.
Самая важная работа человека на складе Symbotic — «системный оператор», который сродни работе диспетчера, когда вы сидите весь день за экранами и видите, что все работает правильно. Для этого понадобилось пару человеческих работников, чтобы помочь разгрузить и загрузить грузовики, когда они пришли, и отправились с инвентарем, и четыре части механики были сохранены на персонале, чтобы обслуживать ботов, когда им это нужно (потому что «всякое случается»). В целом, средней системе нужны восемь или девять человек в смену — лишь малая часть персонала традиционного склада.
Гахаган заверил меня, что большинство рабочих мест на складах нежелательны и их сложно заполнить. Типичный рабочий может ежедневно поднять тысячи фунтов товаров и пройти эквивалент марафона пять или шесть дней в неделю. Зимой склад может замерзать, а в летние месяцы в нём жарко. «Их оборот огромен», — сказал он. С помощью роботизированной версии один высококвалифицированный человек сидит за консолью и набирает команды, а зарплата у него почти в два раза больше, чем в ручной работе.
Гахаган неохотно рассказывает о клиентах Symbotic, ибо они не склонны привлекать внимание из-за их интереса к автоматизированным системам. «У нас определённая чувствительность… в нынешней политической ситуации», — сказал он. «Это просто реальность нашего времени». Но Wall Street Journal сообщил, что Target создаёт хранилище Symbotic и что Walmart установил несколько их хранилищ. Гахаган сообщил, что «красный» гигант — Coca-Cola, использует два центра распределения Symbotic. («Было нелегко с профсоюзами, но они заставили его работать».) Теперь, сказал он, их главный конкурент, «синий» гигант — Pepsi, хочет попробовать их систему.
«Если кто-то может открыть склад с автоматизацией и продавать за меньшую цену, все остальные последуют за ними», — сказал Гахаган. «Потребители выбирают по цене, поэтому стоимость цепочки поставок очень важна. Walmart создал очень эффективную цепочку поставок, и именно поэтому он смог предложить самые низкие цены в своих магазинах, и всем остальным пришлось конкурировать. И теперь вы видите, что это происходит с автоматизацией».
Он отметил, что технологические инновации так или иначе происходят уже сто лет. Тракторы заменили ручные плуги, но теперь мы смогли производить гораздо больше продуктов, сказал он; ATM заменили кассиров, но банки по-прежнему используют сотни тысяч людей. «Представьте эпоху, когда чтобы позвонить нужно было, чтобы кто-то воткнул провод в розетку специально для вас», — сказал он. «Работа на коммутаторе была неплохой. Каждый раз, когда технология развивается, да, отдельные люди вынуждены приспосабливаться. Но уровень жизни вырос. Я бы предпочёл жить в сегодняшнем мире, чем в мире без компьютеров, без сотовых телефонов, без лифтов».
Мы пошли на платформу, где увидели дорожку, на которой были выстроены мобильные роботы, ожидающие вызова. Время от времени, один из них включал свой двигатель и уносился, как маленькая ракета. Гахаган с любовью и благоговением взглянул на свою армию роботов. «В зависимости от того, кто будет следующим в Белом доме, у нас будет оплата в пятнадцать долларов в час или двадцать долларов в час?» — сказал Гагаган. «Я голосую за минимальную зарплату в тридцать долларов в час. Это будет фантастический маркетинг для нас».
Если полностью автоматизированный склад структурно отличается от своих предшественников, что можно сказать о полностью автоматизированной фабрике? Гахаган отметил, что другие страны более агрессивно внедряют промышленную робототехнику, чем Соединённые Штаты. Я видел масштаб этого во время недавней поездки в Китай. Однажды днём я сел на автобус в центре Шанхая и направился на юг вдоль реки Хуанпу, вдали от магазинов лапши и сверкающих роскошных модных торговых центров. Примерно через полчаса я добрался до огромного, низкого здания, где сотни велосипедов были припаркованы в покрытой части. Внутри меня поприветствовал Джерри Вонг, CEO компании Cambridge Industries Group, которая производит телекоммуникационное оборудование — более трёх миллионов единиц в месяц — для таких компаний, как Huawei, Nokia и Alcatel-Lucent. Вонг вырос в Пекине, изучал электротехнику в MIT и работал в Bell Labs в течение пятнадцати лет. Он основал CIG в 2005 году, и говорит, что компания производит от двух до трёх миллионов продуктов каждый месяц. У него было лёгкое сходство с гномом, копна чёрных волос, толстые очки в стиле семидесятых и злой смех.
Вонг сидел спиной к стене из десятков экранов, на которых были изображены различные производственные показатели и видео производственного этажа в реальном времени, где рабочие и все большее число роботов занимались изготовлением печатных плат. (Я был там в поездке в некоммерческой организации под названием «Фонд обмена в Китае и США»). Он быстро продемонстрировал отсутствие сентиментальности, с которой многие бизнесмены в Китае подходят к вопросу автоматизации. В CIG он пытается заменить как можно больше человеческих работников роботами, объяснил он. Три года назад в компании на фабрике работало тридцать пять сотен человек. Два года назад было двадцать пять сотен. Сегодня это восемнадцать сотен. За тот же период, с гордостью сказал он, выпуск компании удвоился.
«Затраты на рабочую силу в Китае растут и удваиваются каждые несколько лет», — пояснил Вонг. «Мы на самом деле преодолеваем трудности, увеличивая нашу эффективность за счёт автоматизации». Для китайских предприятий, сказал Вонг, экономное производство должно включать промышленную автоматизацию, и они не могли провести её достаточно быстро.
Значительная часть экономической мощи Китая за последние два десятилетия исходила из его позиции главного производства в мире, но в последние несколько лет её рост начал замедляться. Китай никогда не был особенно удобным местом для западных компаний, чтобы выпускать кроссовки, футболки и виджеты; главным фактором была дешёвая рабочая сила. С резким ростом китайской заработной платы, производство в нём становится менее привлекательным, и китайское правительство выделяет огромные ресурсы для превращения страны в столицу автоматизации мира.
Когда мы надевали халаты, сетки для волос и бахилы для обуви, чтобы войти в чистую производственную зону, Вонг подробно остановился на необходимости Китая в быстрой автоматизации. По его словам, нехватка рабочей силы усугубляется многолетней политикой одного ребёнка. И, поскольку население стало богаче, а стоимость жизни выше, меньше людей были готовы заниматься производственной деятельностью.
«Попытайтесь игнорировать запах хот-догов».
«Мы подталкиваем все отрасли промышленности к полной автоматизации», — сказал Вонг. И сотрудники казались согласными. «Наверное, им всё равно, не так, как во время Промышленной Революции в Европе, когда они могли бы поехать и уничтожить машины. Это были старые времена.»
«В любом случае они уходят», — сказала Роуз Ху, бойкая, резкая женщина, которая работает старшим вице-президентом по маркетингу CIG. «Каждый китайский Новый год, почти восемьдесят процентов людей, они не вернутся. Вам нужны новые.
Мы прошли через воздушный шлюз под давлением, который уничтожил всю пыль, которая была на нас, и вошли в чистую часть фабрики. Упорядоченные ряды белых машин, обслуживаемые рабочими, в шляпах, какие обычно были у шеф-повара, перемещали печатные платы по конвейеру. Роботизированные руки, за окнами, выполняли большую часть работы, в то время как рабочие выполняли задачи, требующие тонких моторных навыков, например, вставляли крошечные компоненты. Время от времени маленькая роботизированная тележка ехала по проходу, играя Моцарта, чтобы предупредить людей, что она приближается. (До недавнего времени большинство промышленных роботов были отделены от рабочих людей стальными перилами, чтобы защитить рабочих от травм. Теперь появились роботы, которые могут работать вместе с людьми, не причияя им вреда.) Двое рабочих зависли над рабочей станции и зажимали коннекторы в отверстия в линию печатных плат перед отправкой их в застеклённую камеру, где роботизированные руки собирали их вместе.
«Раньше здесь были тринадцать человек. Теперь у нас есть только один или два», — сказала Ху, указывая на двух рабочих, молодых мужчину и женщину. «Раньше мы использовали людей для пайки. Раньше у нас было шестьдесят три человека, чтобы сделать одну вещь, а с прошлого года нам нужно всего шестнадцать человек».
Печатные платы продолжали сой путь по автоматической конвейерной ленте. Другие роботы размещали наклейки на коробках, прежде чем группа людей переместилась внутрь, чтобы разместить печатные платы в коробках вместе с упаковочными материалами. «Закрытие коробки почему-то сложно автоматизировать», — сказала Ху, качая головой.
Каждый раз, когда я спрашивал о том, что случилось с уволенными рабочими, Ху и Вонг отмахивались от вопроса, удивляясь предсказуемому направлению моих мыслей. Ху настаивала на том, что фабричные рабочие просто найдут место в экономике, например, в секторе услуг. «Мы уже прошли несколько промышленных революций — и у нас все ещё есть работа!» — сказала она. «Я думаю, что люди, которые этого не понимают, не пережили индустриальной революции. Мир меняется. Вы постоянно должны улучшать себя, чтобы не отставать».
Позже, в комнате с мониторами наблюдения, Вонг показал мне слайд-шоу по истории промышленных революций. Первый этап начался примерно в 1800 году, когда паровая машина вошла в эксплуатацию и происходил в Великобритании, Франции и Германии. Вторая фаза, в 1900 году, когда появилось электричество и была сосредоточена в США, Великобритании и Германии. Третьей была революция в области информационных технологий, начавшаяся в 2000 году и сосредоточенная в основном в США, Германии, Японии и Корее. Дело Вонга состояло в том, что Китай планировал оказаться на переднем крае четвёртого фазы, которая будет сосредоточена на интеграции робототехники и искусственного интеллекта. Наконец, он поднял слайд, в котором говорилось: «Будущее: 'Темная Фабрика'».
«Вам не нужны рабочие, и вы выключаете свет», — усмехнулся Вонг. «Только когда приходит американский журналист, мы включаем свет».
Стефани Теллекс, инженер из Университета Брауна, выросла в консервативной католической семье в пригороде Рочестера, которая граничит с озером Онтарио, где, по её словам, «у всех есть дом и двор, и нет преступлений». Её отец был бухгалтер, её мать была учительницей в центра Рочестера. Тельлекс заинтересовалась компьютерами в детстве. Её отец дал ей старую DOS 486, когда она училась в старшей школе; ее тетя, программист, дала её книги с простыми упражнениями по кодированию. Тельлекс была принята в MIT и планировала получить степень либерального искусства, но мать сказала ей, что выпускники гуманитарных наук не зарабатывают деньги. («Один из лучших советов, которые я когда-либо получала»). Она получила PhD в компьютерных науках в 2010 году. Она сказала, что «The Jetsons», анимационный сериал шестидесятых годов, вызвал её интерес к роботам.
«Когда я размышляю об ИИ, то я думаю о роботе», — сказала она. «Была сцена, где они пьют коктейли вместе, мама и робот, у которого есть отношения с семьёй, но на шоу она слуга. И она может делать все, что вы можете.
После того, как Винни завершил свои задачи по лепесткам в лаборатории Тельлекс, мы расположились в её офисе. Она сказала мне, что никогда не думала о политических последствиях своего направления исследований до напряжённых месяцев, предшествовавших президентским выборам в 2016 году. Её родители были избирателями Трампа, и она обнаружила, что не согласна с ними в отношении причин проблем общества и какими могут быть лучшие решения. Она была встревожена анти-иммигрантским настроением, исходящим от митингов Трампа, особенно проведя свою взрослую жизнь в окружении исследователей со всего мира. Экономическое неравенство было главной темой выборов, и Теллекс начала понимать, что автоматизация является одним из факторов. Экономика создавала богатство, но почти все оно, казалось, шло к богатым. Официальный уровень безработицы снизился до 4,2 процентов — самый низкий уровень за последние десять лет — и экономика растёт, но заработная плата для большинства работников едва сдвинулась с места.
В 2015 году экономисты из Принстона Энн Кейс и Ангус Дитон идентифицировали удивительный шаблон, отражающий линии экономических разломов, и выяснили, что смертность среди белых американцев среднего возраста, не являющихся латиноамериканцами, с дипломом средней школы, увеличилась с конца девяностых. Они приписывают эту тенденцию «смерти отчаяния», связанной с долгосрочной потерей экономических возможностей, особенно заводских рабочих мест, и, возможно, с такими связанными факторами, как злоупотребление опиоидами. Дитон перечислил глобализацию, иммиграцию и технологические изменения в качестве вероятных факторов снижения числа работников со средним доходом и связанного с этим роста неравенства, но отметил, что в развитых странах застойная заработная плата и связанное с этим увеличение показателей смертности являются уникальными для США. «Политическое объяснение — то, которое, кажется, имеет наибольший смысл», — сказал он мне. Он беспокоится, продолжаются ли эти тенденции? «Как насчёт вил?» Сказал Дитон, неловко смеясь. «Я имею в виду, я не думаю, что это стабильно политически. Феномен Трампа, вероятно, только начался».
«Однажды, я поймаю койскую рыбу, которая укусила мою левую ногу».
Теллекс проводит собственные исследования причин неравенства в доходах и вместе со своими друзьями собрала список академических исследований и новостных статей. Она обращается к идее универсального базового дохода, в котором граждане получат достаточно денег от правительства для покрытия расходов на проживание. В конце концов, она знает, рабочие не единственные, кому может понадобиться такая экономическая помощь. Не ожидается, что изменение, вызванное автоматизацией, ограничено низкоквалифицированной работой; будут значительные изменения и в секторе «белых воротничков», а эксперты прогнозируют, что в будущем профессионалы, такие как бухгалтеры, врачи, юристы, архитекторы, учителя и журналисты, будут конкурировать со все более мощными компьютерами.
По мнению Теллекс, существуют способы смягчить последствия растущего неравенства, не ущемляя иммигрантов и технологию. «Я один из немногих людей среди моих друзей, которые регулярно беседуют с избирателями Трампа», — сказала она. «Денег хватит на всех, — я все время говорю им. — Они просто не в вашем кармане, они в кармане одного процента. Если бы у нас была правильная прогрессивная налоговая система, это не было бы такой проблемой. Будучи робототехником, я чувствую ответственность сообщать об этом людям».
В течение двадцати лет Центр Корпоративного Развития Steelcase размещался в футуристическом здании в форме пирамиды, стоимость которого составляла более ста миллионов долларов. Это стало достопримечательностью в районе Гранд-Рапидс; сотрудники, возвращающиеся домой из командировок, с гордостью отмечали это, поскольку их самолёты приземлялись в аэропорту Джеральда Р. Форда. В 2009 году, в разгар финансового кризиса, Steelcase покинула здание. Оно оставалось вакантным до 2016 года, когда компания под названием «Switch» переехала в него. Switch — аутсорсинговый центр обработки данных, планирует разместить там гигантские серверы для таких компаний, как Disney и eBay.
Дэйв Стинсон, в Steelcase, сказал мне, что он часто становился эмоциональным, когда видел здание, и вспоминал, что оно представляло. «Оно особенно красиво ночью, когда включены огни», — сказал он, когда на заднем фоне раздался громкий звуковой сигнал вилочного погрузчика. «Я становлюсь сентиментальным. Это памятник нашему городу. Были разговоры, что они планировали снести его. Это было бы огромной потерей.
После десятилетий на фабрике он видел достаточно уволенных работников, чтобы знать что-то о потерях. Билл Санди, его коллега, пытается представить эти потери в перспективе. «Было печально смотреть, как некоторые из них уходят, — сказал он мне, говоря о волнах уволенных коллег. «Некоторые из них были уволены, а их рабочие места устранены, поскольку им просто не было работы. И компания должна что-то сделать, чтобы выжить. Но это трудно не воспринимать лично, когда вы теряете работу. Вы должны пойти домой и сказать своей жене и детям: «Я не работаю». Я помню, как один инженер сказал: «Я больше тебя не увижу, Билл, я только что получил увольнение. Я не очень хорошо чувствую себя.» Он сделал паузу. «Давайте посмотрим правде в глаза, если вы любите кого-то, вы заботитесь о них. Но много вещей в нашей жизни находятся вне нашего контроля».
Это тоже не очень хорошо. Стинсон описал время, за несколько месяцев до президентских выборов, когда друг спросил, кого он поддерживает, и он сказал: «Я не голосую за другого Буша, и я не голосую за другого Клинтона. Точка. В ночь перед выборами он и его жена присутствовали на митинге Трампа в Гранд-Рапидс, в сердце штата, который Хиллари Клинтон ожидала выиграть без проблем. Более четырёх тысяч человек выстроились в очередь за блоками, чтобы услышать Трампа в конференц-центре. Стинсон сказал, что решил проголосовать за республиканцев. «То, как я голосовал, основывалось на идее, что мы больше не теряем работу, мы не делаем NAFTA», — сказал он. «Надеюсь, он выполнит то, что он пытался сделать, когда он проводил агитацию, и это не будет лишь обещаниями».
Он привык к политикам, которые его разочаровывают. Но роботы ещё ни разу его не разочаровали. Стинсон привык проводить свои дни, напоминая работникам о том, что они должны делать, или пытаясь понять, как в систему проникли неисправные части. Он привык показывать, как должен входить винт, или был ли крутящий момент правильным. Теперь ничего этого не было нужно. Автоматизированные машины управляли всем. «В отличие от того, чтобы тренироваться, тренироваться, тренироваться, тренироваться, тренироваться, уверяя себя, что вы получили правильную мышечную память», — сказал он. «Это было тяжело, это было неприятно, это было «Мне нужно все проверить».
Когда фабрика была полна рабочими, они привыкли к препиранию, и Стинсон говорит, что он постоянно занимался их личными драмами — были болезни, распри и автомобильные аварии. Но всё ушло. Команды маленькие, проблем меньше. Самый младший из трёх его сыновей в возрасте тридцати лет работает в другом отделе на заводе в Steelcase. Он бросил учёбу в колледже, сильно переживал из-за смерти своего деда в шестьдесят пять, и Стинсон сказал, что он порекомендовал ему вернуться в колледж. Тем не менее, он сказал: «Я здесь счастлив».
Стинсон говорит, что он тоже. Он объяснил, что производительность его линии взлетела вверх — со ста пятидесяти столовых ножек в день около года назад, в среднем до восьмисот, и продолжает расти, что улучшило его настроение. «Это много задниц на многих стульях», — сказал он. Когда я спросил, сколько новых работников Steelcase наняли для увеличения производства, он сказал, что в основном рабочие перемещаются между производственными линиями, чтобы заменить рабочих, ушедших на пенсию. Однако компания планировала установить ещё две автоматизированные рабочие станции, чтобы «улучшить этот и будущий рост».
Он окинул взглядом заводский пол, ряды машин, ныряющих и копающих перед своими человеческими надзирателями, словно исполняя какой-то танец. Даже если экономика будет сильной и спрос останется высоким, ожидается, ежегодное сокращение штата. «У него есть все технологии, о которых вы могли бы подумать», — сказал мне Стинсон, показывая мне таблицу. «До следующей недели, когда мы найдём что-нибудь ещё, что мы могли бы улучшить». Автоматизация приносит всё большую и большую эффективность, хотя в определённый момент логика повышения эффективности догнала бы его, и он больше не был бы свидетелем этого. Однажды завод может стать тёмным. Но пока он пользовался преимуществами работы, в которой было меньше работы.
«Были времена, когда я думал, что могу сделать что-то ещё помимо этого, понимаешь?» — сказал он. «Сейчас моя работа нравится мне намного больше, чем раньше. Теперь я больше не чувствую себя подавленным.»
