[Перевод] «Нам нужны кардинальные социальные и технологические изменения»: неизбежен ли крах общества?
Академик Данило Брозович говорит, что исследования вымерших цивилизаций дают один и тот же вывод — современное общество нуждается в радикальной трансформации, чтобы выжить
Для человека, изучившего 361 исследование и 73 книги о крахах обществ, вывод Данило Брозовича о том, что должно произойти, чтобы избежать краха современного мира, одновременно обезоруживающе прост и представляет собой сложнейшую задачу: «Нам нужны радикальные социальные и технологические изменения».
Крах прошлых цивилизаций, от могущественной империи майя до Рапа-Нуи (острова Пасхи), давно интересовал людей, и по понятным причинам –, а насколько стабильно наше собственное общество? Неужели постоянно растущая сложность обществ или человеческая гордыня неизбежно приводят к забвению? Перед лицом климатического кризиса, безудержного разрушения природы, роста геополитической напряжённости и многого другого этот вопрос становится как никогда актуальным.
«Всё больше и больше научных статей упоминают об угрозе коллапса из-за изменения климата», — говорит Брозович, преподающий в школе бизнеса Университета Скёвде (Швеция). Вопрос о коллапсе привлёк его после того, как он затронул его в проекте по устойчивому развитию бизнеса, который затем привёл его к написанию всестороннего обзора в 2023 году.
В этой области нет недостатка в экстремальных пессимистах. «Они считают, что то, что мы делаем, в конечном итоге приведёт к вымиранию человеческой расы, — говорит Брозович. Некоторые утверждают, что сегодняшние проблемы настолько велики, что человечеству пора смириться с вымиранием и даже построить хранилище, содержащее наши величайшие культурные достижения, как запись для какой-то будущей — возможно, инопланетной — цивилизации. Другие, используя данные о вырубке лесов и численности населения, оценивают вероятность катастрофического краха в 90% и более.
Большинство учёных настроены более оптимистично, если не сказать совершенно оптимистично. Брозович говорит: «Они говорят, что крах для нас будет просто концом жизни, какой мы её знаем сегодня. Будет меньше глобализации и ниже уровень жизни, что очень негативно скажется на здоровье населения».
В связи с этим возникает вопрос о том, что подразумевается под коллапсом: большинство сходится во мнении, что это гибель сложных социальных и политических структур в течение всего лишь нескольких десятилетий. Но согласно этому определению, многие классические коллапсы, неверно истолкованные задним числом, на самом деле лучше назвать трансформациями. Он говорит: «Последние 10 лет или около того люди задаются вопросом: рухнуло ли общество Рапа-Нуи или оно заново создало себя?»
Поиск объяснений краха обществ ведётся давно, начиная с «Эссе о принципе народонаселения» Томаса Мальтуса и «Истории упадка и падения Римской империи» Эдварда Гиббона, которые обвиняли во всём упадок нравов и нашествия варваров.
Сегодня коллапс рассматривается как результат совокупности факторов, таких как экологические проблемы, болезни, политические или экономические потрясения, религиозные кризисы и истощение почвы, даже если один из факторов действует сильнее остальных и ускоряет коллапс.
Брозович говорит: «Но есть одна теория краха, которая выделяется как наиболее часто упоминаемая: теория сложности Джозефа Тейнтера». Теория Тейнтера была опубликована в 1988 году и с тех пор описывается как «пиковая сложность».
Брозович рассказывает: «Он говорит, что главная функция любого общества — решать проблемы, вкладывая ресурсы. Но по мере того как общество становится сложнее, проблемы становятся сложнее, поэтому приходится вкладывать всё больше ресурсов. Тейнтер говорит, что в конце этой спирали неизбежен крах, потому что это не может продолжаться вечно. Технологические инновации могут упрощать все более сложные проблемы. Но, опять же, это не может продолжаться бесконечно».
После этого появилась теория коллапса по причине невозвратных затрат. Он говорит:»[Общества] не желают отказываться от чего-то — например, от поселения или нынешней глобальной экономики, — если в это было вложено много средств, даже если будущие перспективы туманны». По его словам, другие винят социальную гордыню, которая означает, что чрезмерная гордость или высокомерие заставляют общества игнорировать предупреждающие знаки и блокировать превентивные действия.
«Это похоже на неудачный брак», — говорит Брозович. «Вы знаете, что должны выйти из него, но вы вложили в него много себя и много времени, и это очень трудно».
По его словам, растущий разрыв между богатыми и бедными также является одним из факторов. Исследования с использованием больших данных для моделирования исторических обществ показали, что элиты и неравенство появляются ближе к концу развития общества. «Если это не причина, то точно симптом», — говорит он.
Однако при попытке сделать выводы на будущее возникает проблема: прошлые крахи были локальными или региональными. «Но мы живём в глобальном и чрезвычайно сложном обществе», — говорит Брозович. «Тем не менее, один очень важный вывод заключается в том, что, независимо от причины краха, решающее значение имеет то, как общество реагирует на него».
В своей книге 2005 года «Коллапс: как общества выбирают, провалиться или преуспеть» Джаред Даймонд выделил два жизненно важных выбора, отличающих общества, потерпевшие крах, от тех, что выжили.
Первый, направленный на решение проблемы невозвратных затрат и политического краткосрочности, — это долгосрочное планирование: принятие «смелых, мужественных, предвосхищающих решений в тот момент, когда проблемы стали ощутимыми, но ещё не достигли кризисных масштабов». В качестве положительных примеров Даймонд приводит сёгунов Токугава, императоров инков и немецких землевладельцев XVI века, которые столкнулись с катастрофической вырубкой лесов и обратили её вспять.
Вторая задача, борьба с социальным высокомерием, — это болезненный процесс пересмотра основных ценностей. Даймонд говорит: «Какие из ценностей, которые раньше хорошо служили обществу, могут сохраниться в новых изменившихся обстоятельствах? Какие из этих сокровенных ценностей необходимо отбросить и заменить другими подходами?» В качестве негативного примера он приводит скандинавских поселенцев в Гренландии в средневековый период, утверждая, что они не решились отказаться от своей идентичности как европейских земледельцев и в результате погибли.
Считает ли Брозович, проведший обширную работу по изучению социальных коллапсов, что нынешний образ жизни человечества выглядит устойчивым? «Нет, нет — определённо нет», — говорит он. «Мы должны что-то делать — вот вывод, который напрашивается после прочтения всех этих исследований».
«В конце концов, мы должны радикально изменить общество, и сделать это нужно быстро, — говорит он. Это означает пересмотр политики, правил и институтов, сохранение производства продуктов питания и природного мира, поддерживающего жизнь на Земле.
«Это рецепт для смягчения последствий краха», — говорит он. «Но никаких реальных действий не предпринимается. Мы ведём дискуссию о том, что приемлемо, а что нет, и в жизни происходит много хороших, позитивных вещей. Но вопрос в том, будут ли они происходить достаточно быстро?»
В обзоре Брозовича подчёркивается существенное препятствие для действий, отмеченное Полом и Энн Эрлих: убедить людей в необходимости таких мер — задача, усложнённая ростом онлайн-дезинформации.
Идея о том, что судьба человечества находится в его собственных руках, не нова. В середине XX века историк Арнольд Тойнби, изучивший разные судьбы 28 обществ, сказал: «Цивилизации умирают от самоубийства, а не от убийства». Но Даймонд воспользовался мыслями Уинстона Черчилля о демократии и пришёл к более позитивному выводу: «Общество с наименьшим воздействием на природу — это самый маловероятный сценарий нашего будущего, за исключением всех других мыслимых сценариев».
