Как я изобретал гингву
Подобно многим из тех, кто читает эти строки, я подрабатываю фрилансом. Время от времени приходится решать нестандартные задачи, об одной из которых хочу рассказать в этом посте.
Исходные данные таковы: команда под управлением заказчика пишет браузерную космическую стратегию. Я задействован в качестве сценариста: сочиняю диалоги, разрабатываю локальные сюжеты, редактирую технические описания. Получаю очередное задание: придумать язык, на котором будут общаться галактические обитатели, что-то вроде общекосмического эсперанто.
Наверное, следовало отказаться, объяснив, сколько стоит подобная работа и в какие сроки она может быть выполнена, после чего желание украсить стратегию общегалактическим языком исчезло бы само собой. Но я, что называется, загорелся. Захотелось испытать себя, проверить, а действительно ли я умею столько, сколько декларирую перед работодателями, или имеется четко ограниченный предел интеллектуальных возможностей.
История о том, какие проблемы я решал в попытке изобрести гингву (галактический лингво), находится под катом.
Итак, браузерная стратегия. В глубоком космосе обитают всякие ненашенские твари, добрые и злые: земноводные амфибии Аксотеотли, псионические пираты Карги, повернутые на гаджетах СайберМаарцы, также Крылатые Чакры, которые умеют уменьшать гравитацию, и прочие странные гуманоиды. И все они употребляют придуманный мной язык в качестве международного!
Придумывать надлежало по-быстрому, ибо другой срочной работы никто не отменял. Ага, что может быть проще — за пару дней изобрести какой-то там межгалактический язык, раз плюнуть! Я ж не Институт русского языка, что мне стоит, в отсутствие бюрократических процедур.
Прежде всего, пришлось отказаться от предложенного образца. В качестве такового была прислана ссылка на игру, в которой использовался подобный язык. Или я с налету не понял, или решение, использованное в данной игре, было примитивно до полной несказанности. Синтаксис отсутствовал как таковой, имелся лишь словарь, в котором каждому из слов соответствовал набор символов, обозначаемых фонемами с чередующимися гласными и согласными. Изобрести такой язык действительно не составляло труда:
- сначала следовало составить алфавит фонем, соответствующих слогам русского языка (например, па, рма, ксо, туо, гы, жмо и т.п.);
- затем можно было помещать в словарь любое необходимое понятие, которому задавать произвольный набор фонем: «космолет» будет читаться как «па-рма», «инопланетянин» — как «ксо-туо», «увидеть» — как «гы-жмо» и т.д.
За счет профессиональной работы художника такой язык будет гарантированно смотреться. Все они — древние языки, особенно нерасшифрованные, — смотрятся изумительно. Вот вам, к примеру, образчик шумерской клинописи: ну кому не приглянется?!
А вот разворот из знаменитого манускрипта Войнич: вау, какая красотища!
Не стану множить примеры древней письменности: они общеизвестны. Профессиональная работа художника плюс очарование тайны, на которую издревле так падки люди.
Однако… всеми ли языками можно пользоваться, в частности можно ли будет пользоваться языком, сконструированным по описанному выше рецепту? Либо лексикон такого искусственного языка будет ограничен наиболее общеупотребительными терминами, либо возникнут проблемы с запоминанием. Если «космолет» — это «па-рма», то как будет на таком языке «космолетчик»? Что-нибудь не относящееся к космолету, типа «воу-гри»? Тогда термины не запомнишь, а если связать «космолет» с «космолетчиком» синтаксически, например общим корнем, как это практикуется в русском языке, где правила такого синтаксиса?
В слоговом языке, обнаруженном мной по присланной ссылке, синтаксис отсутствовал как класс, поэтому подобная реализация меня не заинтересовала. Делать низкопробную халтуру показалось ниже допустимой планки самоуважения, да и профессионального интереса в таком занятии, даже при условии достойной оплаты, не находилось.
Какие варианты имелись, собственно?
Языкознание я специально не изучал, но — какой писатель не является в душе своей лингвистом?! — представление о лингвистике имел. Было ясно, что в первую очередь следовало определиться с типом языка, на котором будут общаться инопланетные существа, а заодно и пользователи браузерной космической стратегии.
После недолгих колебаний пиктографическое письмо показалось мне единственно приемлемым. Что может быть понятней такого обозначения:
Или такого?
По поводу доступности для понимания пиктографических рисунков вспомнился давний, совершенно жуткий случай из семейной жизни, от которого волосы до сих пор дыбом.
Жена купила детскую книжку с картинками о том, что ребенку можно и чего нельзя. Как то водится в детских книжках, картинку сопровождал текст, напечатанный крупным шрифтом. На одной из картинок дебил, значившийся автором, — впрочем, не сомневаюсь, действовавший из лучших побуждений, — сообщал ребенку о том, что ни в коем случае нельзя совать в электрическую розетку ножницы. Для наглядности было схематично изображено дитя, сующее в розетку ножницы. Моему старшему тогда было, наверное, года два или около того. Сообразительный ребенок не стал читать текст (а может, еще не умел), но картинку увидел, истолковал и принял к сведению. После чего, как вы понимаете, нашел ножницы и запихнул их прямиком в электрическую розетку, согласно инструкции. Остался жив благодаря той счастливой случайности, что рукоятки ножниц были защищены резиновым кожухом, так что дело ограничилось фонтаном искр и коротким замыканием. По счастью, не все производители дебилы.
Это я к тому, что схематичные изображения — чрезвычайно удобный способ достичь взаимопонимания.
Замечательно, с пиктограммками определились: гуманоида обозначаем рисунком гуманоида, звездолет — рисунком звездолета, дерево — рисунком дерева и т.д., все абсолютно доступно и не требует расшифровки. Вопрос составляет: каким образом нарисовать понятия:
- во-первых, абстрактные?
- во-вторых, обозначаемые в русском языке с помощью иных частей речи, чем существительные? Например, как обозначить не просто день, а светлый день, или обозначить действие?
Что называется, приехали!
Вот цитата с какого-то сайта, со ссылкой на учебник по языкознанию А.А. Реформатского:
«Постепенно упрощаясь, пиктограммы все более удаляются от исходных изображений, начинают приобретать множественные значения. Однако пиктография не могла выполнять все потребности письма, возникающие с развитием понятий и абстрактного мышления, и тогда рождается идеография («письмо понятиями»). Она используется для передачи того, что не обладает наглядностью. Например, для обозначения понятия «зоркость», которое нарисовать невозможно, изображали тот орган, через который оно проявляется, то есть — глаз. Таким образом, рисунок глаза как пиктограмма означает «глаз» и как идеограмма — «зоркость». Следовательно, рисунок мог иметь прямое и переносное значения».
То есть моя пиктографическая гингва, не успев пожить как следует, всего-то полутора часов от роду, уже вознамерилась сыграть в ящик, на глазах превращаясь из пиктографического и идеографическое письмо? Игрокам браузерной стратегии — не говоря уже о псионических пиратах и прочих галактических тварях, но их не жалко, — придется запоминать иероглифы? Ну уж нет!
«Почему бы не разграничить прямое («глаз») и переносное («зоркость») значения не при помощи создания нового знака, а как-то иначе?» — подумал я.
Захотелось соригинальничать, при этом найти простейший способ различения вещей («глаз») от их свойств («острый глаз»), действий («видеть») и абстракций («зоркость»). Мелькнула мысль, показавшаяся удачной. Я связался с заказчиком, изложил суть предложения и… к своему удивлению, получил добро на создание галактического языка на основе цветности!
Только не говорите мне, что языков на основе цветности множество, — я могу расстроиться и наговорить в ответ что-нибудь резкое! Единственный из известных мне языков, в котором используются цвета, это узелковая письменность инков. Письменный и счетный прибор, на котором завязываются узелки, называется кипу, весьма известное и уважаемое приспособление, с древней историей:
Впрочем, если подобные эксперименты с цветом предпринимались и раньше, какая разница: изобрести новый тип письменности немногим удавалось. Интерес в том, каким образом будет реализован синтаксис языка в конкретном случае.
Идея состояла в том, чтобы с помощью окраса отличать понятия вещи — того, что мы может наблюдать и ощущать в реальном мире, — от остальных понятий, обозначаемых иными, чем существительное, частями речи.
Имеется существительное, обозначающее вещь: «светило» (звезда; в нашей системе — «звезда по имени Солнце»). С указанной вещью связаны производные понятия, обозначаемые в русском языке иными частями речи:
- «светить» — глагол;
- «светлый» — прилагательное;
- «светло» — наречие.
(Производное абстрактное понятие «свет» пока оставляем в покое, на нем остановится позже).
Если бы мы захотели пойти по пути, выбранному русским языком и родственными с ним, пришлось бы приписывать к символам (пиктограммам или символам фонем, тут без разницы) окончания, обозначающие определенную часть речи:
- если окончание «ить», значит глагол;
- если «ый», значит прилагательное;
- если «о», значит наречие.
В результате символы видоизменятся, превратившись в другие символы (при том что задача различения частей речи будет безусловно исполнена).
Однако использования цвета как характеристики пиктограмм иного рода позволяет оставить сами пиктограммы без изменений.
Устанавливаем правило:
- красным цветом обозначаются существительные;
- желтым цветом — глаголы;
- зеленым — прилагательные;
- синим — наречия.
Теперь различать названные части речи не составляет труда — после некоторой тренировки, разумеется, но ведь овладение любым языком требует немалой тренировки!
Первоначально я раскрашивал непосредственно пиктограммки, выходило аляповато — более приемлемый результат был достигнут раскрашиванием фона, на чем я в итоге и остановился.
Можем составить первую осмысленную фразу на гингве, а именно:
Явный плеоназм. Вот если бы речь шла о лампочке, которая может светить, а может не светить, тогда да. Но светило светит всегда, по определению.
Оставим одно существительное, семантика не пострадает:
Отлично, но как быть с другими частями речи, в частности с причастиями и деепричастиями, о которых речи пока не шло? Соотнести с ними новые цвета?
Давайте избежим стереотипов и поймем наконец: причастия — суть те же прилагательные. Чем отличается «светящийся» от «светлый»? Разве светлое может быть несветящимся? То есть Луна, которая светит отраженным светом, в случае своей освещенности Солнцем светлая, но не светящаяся? Луна не светит? Навряд ли: в любом случае она испускает свет, хотя отраженный, то есть одновременно светлая и светящаяся. Следовательно, «светлый» и «светящийся» — синонимы. То же можно сказать о деепричастиях и наречиях, к примеру «светло» и «светясь». Это если использовать «светящийся» и «светясь» при отсутствии зависимых слов: в их присутствии «светящийся» и «светясь» становятся уже глаголами и могут быть заменены конструкциями наподобие «который светится».
Можем составить табличку, наглядно демонстрирующую назначение частей речи:
По сути, дополнительные части речи обозначают отношение к существительному или производным от него частям речи:
- существительное — это сама вещь;
- прилагательное — качество вещи, которыми та обладает в силу своей функциональной специфики;
- глагол — то, что данная вещь обычно, в силу своей природы, делает;
- наречие — характеристика глагола, подчеркивающая выполнение чего-либо иного специфическим образом.
Мне могут возразить: тепло — это не совсем то, что светло, между тем звезда обладает специфической способность как светить, так и греть. Ну отлично, тогда для различения данных понятий придется подобрать вещь, которая обладает одной из названных характеристик и не обладает другой, звезда же останется олицетворением одновременного испускания света и теплоты. А в русском языке есть понятие, характеризующее одновременное испускание света и теплоты? Вроде бы нет.
На данном примере я хочу показать, что количество понятий, присутствующих в языке, зависит не столько от количества понятий, «имеющихся» в реальности, сколько от функциональной вместимости языка. Введя понятие «звезда» в соответствующем синтаксическом обрамлении, мы утеряли имеющееся в русском языке разделение на «тепло» и «светло», зато получили отсутствующую в русском языке единую категорию «тепло и светло».
Причастия, деепричастия, что еще?
Местоимения. Ну, благо местоимение — это всего лишь указатель на конкретную вещь (как правило, одушевленную, но это не имеет значения), тут все просто. Обозначаем «я» указателем в одну сторону света, «ты» — указателем в другую, «он» — указателем в третью.
Одновременно, по описанной выше методе, получаем набор глаголов, прилагательных и наречий:
- делать, как я, как ты, как он;
- мой, твой, его;
- наподобие меня, тебя, его.
Про запас остается расположение указателя пальцем вниз. Данное положение можно использовать для обозначения чего-то неопределенного, в рамках сложноподчиненных предложений: «нечто, что двигается…» и т.п. Не стану вдаваться в подробности (которые будут прояснены на примерах ниже), главное здесь — принцип словообразования.
Какие еще части речи всех нужнее и важнее? Предлоги? А какую функцию предлоги исполняют в русском языке, собственно? Определяют отношение глагола к существительному. «Хан Соло летит к Звезде Смерти» и «Хан Соло летит от Звезды Смерти» — согласитесь, большая разница.
Обозначать предлоги в рамках означенного выше подхода не представляется возможным, так как предлоги никак не связаны с базовыми понятиями — вещами. Остается ввести в языковую систему новую сущность: располагаемые на нижней линии дополнительные символы. Такие символы никак не привязаны к существительным, поэтому могут быть любыми: важно лишь иметь полный их список.
Основными являются направления движения:
- в направлении объекта (к…),
- в обратном от объекта направлении (от…).
Дополнительными:
- внутри,
- на поверхности,
- вокруг,
- около,
- в отдалении.
Можно придумать другие предлоги, по образцу имеющихся в русском языке, а можно обойтись указанным минимальным джентльменским набором.
Вот теперь понятно, летит Хан Соло к Звезде Смерти или от нее, облетает вокруг нее или пролетает в отдалении.
В соответствии с принципом бритвы Оккама, направление движения можно трактовать не только как пространственное сближение-удаление двух вещей, но и как общую направленность вещей — интенцию. Давайте тренировки ради напишем что-нибудь осмысленное, допустим:
Если не догадались, это фраза: «Я думаю о тебе». Мозг какой-то непохожий, но более удачной бесплатной картинки не нашлось. Впрочем, вскрытой черепной коробки я не видал: не исключено, гуманоидный мозг такой в натуре и есть.
А вот почти то же самое, с заменой смысла на противоположный.
«Обо мне думаешь ты», если кто не понял.
С основными частями речи вроде разобрались, остается непроясненным вопрос с абстрактными понятиями. «Светило» — это изображение звезды, а идущий от звезды свет какой пиктограммой изображать?
По обдумывании я решил, что абстракции возможно ввести в синтаксис в качестве производных первого и второго порядка от существительных. К примеру, имеем существительное первого порядка — то есть вещь, существующую в реальности, — под названием «автомобиль».
Прекрасно, образуем от него производное, обозначающее абстракцию (то, о чем говорил в приводимой выше цитате А.А. Реформатский): движение. А от существительного второго порядка — существительное третьего порядка, обозначающее ускорение. Обозначив порядки точками, получим:
От существительных второго и третьего порядков могут образовываться другие части речи, тем же способом, к примеру: движение — двигательный — перемещаться (уже не обязательно на автомобиле, но в общем случае); ускорение — ускорившийся — ускоряться.
Так как, извините за каламбур, производство производных инвариантно, необходимо составление словаря начальных терминов (существительных первого уровня). Таковой был составлен мной в приблизительном варианте. На основании словаря я намеревался сконструировать лексический минимум в… Сколько понятий можно образовать из сотни базовых, при условии что каждому удастся подобрать производные второго и третьего уровней? А вот смотрите. Один уровень: существительное, глагол, прилагательное, наречие. Всего уровней три. Таким образом, сотню базовых понятий необходимо умножить сначала на четыре, потом на три, итого на двенадцать.
Получается, что из сотни базовых понятий образуемо (если удастся избежать лакун) 1200 итоговых понятий — вполне себе лексикон: если не достаточный, то минимально необходимый. В быту интеллигентный человек обходится, если не ошибаюсь, 5–6 тысячей слов.
Достоинства пиктографии видны невооруженным глазом:
- заучивать термины не надо, они ясны из картинки,
- при необходимости лексикон может быть расширен посредством ввода новых обозначающих реальные предметы картинок.
Строго говоря, поменьше, поскольку многие из производных, особенно третьего порядка, окажутся синонимами, но все равно прилично.
Следуем дальше: что там со временами глаголов?
Общая проблема с обозначением прошлого, настоящего и будущего — не проблема вовсе. Обозначим прошлое прерывистой линией, настоящее — прямой линией, будущее — волнистой. Получим:
Тут немаловажное пояснение: прошлое и будущее — всего лишь отношения к настоящему моменту, не так ли? Однако предложение может быть сложным, то есть состоять из семантически определенных частей: данные части находятся во временнЫх отношениях друг к другу. Например, в предложении «Я увидел Васю, который играл в футбол» Вася сначала начал играть в футбол, а потом я его увидел, это же очевидно. При этом обе части предложения могут находиться не только в прошлом, как в указанном примере, но и в настоящем («Я вижу Васю, который играет в футбол») или в будущем («Я увижу Васю, который будет играть в футбол») относительно текущего момента. Во всех перечисленных ситуациях, независимо от их принадлежности прошлому, настоящему или будущему, временнОе соотношение неизменно: сначала Вася начинает играть в футбол, потом я его вижу.
Таким образом, начальное деление времени на прошлое, настоящее и будущее ни в коей мере не покрывает всех потребностей. Смутно вспоминается из школьной программы: в английском языке есть прошлое продолженное, прошлое совершенное и какие-то другие подобные времена, –, но в английском я со времен окончания школы не продвинулся ни на йоту, поэтому не берусь судить, как англосаксы выкручиваются.
Вопрос с полным определением времен всплыл в свете указания, полученного от заказчика по несколько другому поводу (в скобках замечу, что это было единственное конкретизирующее пожелание к гингве). Требовалось — ни много, ни мало — противостоять нейролингвистическому программированию, причем противостоять на уровне синтаксиса.
«Понимаешь, Миша», — пояснил заказчик. — «Вот имеется фраза: Я думаю, что я думаю. Это и есть нейролингвистическое программирование, потому что мозг человека — логическая машина, которая вследствие некорректной постановки вопроса выдает ошибку. С этим негативным явлением надо бороться, единственное средство борьбы — язык».
Сначала от растерянности я откровенно не въехал, принялся перебирать варианты решения на формальной основе. Позднее до меня дошло, что заказчик по большому счету прав, особенно очевидным это стало после того, как один мой приятель — что называется, совсем из другой оперы — повторил его слова почти дословно: «Когда я думаю о том, что я думаю, то начинаю сходить с ума». Вскоре способ противостоять нейролингвистическому программированию выкристаллизовался.
Способ заключался в осознании того простого, однако звучащего абсурдно факта, что в реальности нет одновременных событий: все события последовательны.
Вы можете привести примеры одновременных событий? Ну хоть один вариант, при котором Вася играет в футбол именно в тот момент, когда я его вижу? То есть играет-то он играет, но начинает всегда раньше, а одновременно эти действия — игра в футбол и наблюдение за данным процессом — начаться не могут. Нельзя сказать: «Я вижу, как Вася начинает играть в футбол», потому что или Вася уже играет, или еще не играет. Именно по этой причине одновременные действия невозможны. Или другой пример с одушевленными лицами: «Я взглянул на Нину в тот момент, когда она взглянула на меня». «Их взгляды встретились», — напишу я, пребывая не в состоянии изобретателя гингвы, а литератора, и буду неправ, потому что я могу взглянуть на Нину в момент, когда она либо уже смотрит на меня, либо еще не смотрит, но одновременно взглянуть друг на друга мы не можем никак, в этом смысле наши взгляды не могут ни с того ни с сего скреститься. Одушевленность роли не играет. Из фразы «Дерево качнуло веткой в момент, когда самосвал проехал мимо» уже ясно, что сначала самосвал поехал, а потом уже дерево качнуло веткой.
Если вы не знали, время дискретно.
Ладно, оставим схоластические споры (за которые добродушные питомцы Хабра не преминут, конечно, распять меня в комментариях), а перейдем к тому, каким способом я воспрепятствовал нейролингвистическому программированию. Я использовал знаки пунктуации — то есть символы, отделяющие друг от друга семантически завершенные части сложных предложений, — для обозначения временнЫх отношений между названными частями.
В качестве разделителя частей предложения был выбран треугольник, острие которого символизирует более раннюю часть, тогда как плоскость — позднюю, по принципу: раннее событие (произошло сначала) ◄ позднее событие (произошло впоследствии). Понятно, что части предложения могут располагаться как в указанном порядке («Дверь отворилась, и я вошел»), так и в обратном указанному порядке («Я вошел, когда отворилась дверь»).
При обычном словоупотреблении действие развивается последовательно, к примеру: я ехал на автомобиле, потом летел на ракете. Завершив предложения соответствующим значком, мы тем самым определяем последовательность действий: сначала автомобиль, потом ракета. Заключительной «точки» не нужно:, а зачем, если символьный ряд закончился?! Появится продолжение, появится и новый временнОй треугольник.
Если повернуть треугольник в обратную сторону, станет понятным, что сначала была ракета, потом автомобиль. Разве не наглядно? При этом прерывистая линия засвидетельствует, что обе части предложения в сравнении с текущим моментом относятся к прошлому.
В языках используются не только сложносочиненные, но и сложноподчиненные предложения, в некоторых случаях они могут разбивать единую семантическую часть предложения надвое, к примеру: «Маленький мальчик, который катался на коньках, теперь катается на лыжах». Если в общем случае проблем нет, то в частном случае они возникают.
Ничего страшного, достаточно предусмотреть спецсимвол окончания вводного предложения (пусть будет квадратик), и проблема устранена. Сложноподчиненное предложение приобретет во втором случае структуру типа:
……………….►……………■……….………….
Какое отношение все изложенное имеет к обещанному обузданию нейролингвистического программирования? Самое прямое, ведь теперь составить фразу «Я думаю о том, что я думаю» с той же семантикой не представляется возможным — синтаксис не позволит.
Попробуем проделать это в рамках установленных нами правил, записав: «Я думаю о том, что я думаю».
На русском произносится без сучка-задоринки: никаких противопоказаний к употреблению зомбирующей конструкции не заметно. А на гингве заметно: первая часть предложения состоялась позднее второй (см. треугольник), тем самым первая мысль не идентична второй, как следует из конструкции на русском языке, — это совсем другая мысль. «Я сейчас подумал о том, что ранее думал…». Все эти размышления происходят в настоящем времени, тем не мене представляют собой не единое событие, а различные. Вы же можете подумать о том, что минутой ранее подумали о том, что неплохо бы позавтракать? Не переклинивает, как в случае «я думаю о том, что я думаю»?
Развернув указатель в обратную сторону, снова ничего добьемся: «Я ранее подумал о том, что я позднее подумаю…». Мыслей две, как ни крути. И подобный эффект достигнут исключительно за счет общефилософского признания дискретности времени.
Не знаю, как вам, а мне такое соображение далось легко: потому что я давно уже представляю наше Мироздание в виде титанической баз данных. События — это все то, что в титанической базе регистрируется… в виде записей, вестимо, потому как какая база данных без записей?! В таком случае время — последовательность записей базы Мироздания: за более ранними записями следуют более поздние. Таким образом, время дискретно: элементарные последовательные шажки времени — идентифицируемые ключами записи. Ну и где вы видели, чтобы различные записи в базе данных имели одинаковые ключи?!
Предложенный мной вариант не всесилен. Даже в отсутствие одновременных событий возможно составить логически противоречивую конструкцию, например:
……1…….◄……2………◄……3….….►……4…….
(Цифрами здесь обозначены части предложения).
Последовательность фраз такова: сначала 1, затем 2, затем 3, перед которым 4. Неопределенность в том, что фраза 4 предшествует фразе 3, но совершенно неясно, предшествует ли она фразам 1 и 2. Радикальным вариантом является полный запрет подобных, использующих разнонаправленные треугольники, конструкций. И правильно, нечего излагать мысли скомканно во времени! Излагать мысли следует последовательно, от начала и до конца, то есть от раннего к позднему. Не знаю, как к этому отнесутся безжалостные космические рептилоиды Учча-Та (тонкий юмор для будущих ценителей космической стратегии).
Итак, знаки пунктуации в гингве выполняют в сравнении с земными языками дополнительную функцию: временнУю, — и записываются в нижней части цветополосы.
Эту нижнюю часть, дабы не пустовала, а употреблялась системно, я посчитал удобным использовать для обозначения не только предлогов, но и некоторых других присутствующих в реальности отношений, в частности каузальных (причина-следствие) и отношений вложенности (целое-часть).
В реальности каждое следствие имеет свою причину, которая является следствием для другой причины и так далее — что называется, во мрак веков. Для этого потребен отдельный значок, который должен употребляться схожим с треугольником образом.
……1……➪……2………➪……3….….➪……4…….
Пояснять, где причина, а где следствие, не нужно: и без того очевидно, что причина — более раннее событие, чем следствие (и, между прочим, не одновременное! однако не станем отвлекаться на философский диспут, который при этом утверждении неизбежно возникнет). Таким образом, каузальная стрелка — более информативный символ, нежели треугольник: помимо временнОй последовательности, он сообщает о том, какая часть предложения является причиной, а какая следствием.
Использовать значок каузальности надлежит взамен союзов, обозначающих каузальность, со стороны причины или следствия: «потому что», «так как», «поскольку», «следовательно», «значит» и др.
Схожий служебный значок я решил использовать для обозначения вложенности — предположим, того, что мозг является частью тела гуманоида, а гуманоид является частью гуманоидного сообщества.
Как-нибудь так. Что является частью чего, надеюсь, ясно. Фразу можно инвертировать, смысл не поменяется, поменяется лишь последовательность сообщений.
Обращаю внимание, что глагольная связка «есть», или «является», или иная подобная опущена. Иначе говоря, два существительных подряд гарантированно представляют собой конструкцию «нечто есть нечто». Написать, как в русском языке, «луч солнца» уже не получится: будет прочитано как «луч — это солнце». Но этого и не нужно, ведь можно употребить прилагательное: «солнечный луч».
Как я отметил ранее, возможности описания реального мира определяются синтаксисом: к примеру, в русском языке можно сказать «угол дома», но почему-то нельзя «домный угол», а в гингве что мешает раскрасить рисунок здания в зеленый цвет? Синтаксис как механизм словообразования — мощнейший способ постижения реальности: вслед за его изменением реальный мир тоже изменяется, буквально на глазах.
Переходим к заключительной стадии конструирования гингвы — конструированию степеней, под которыми я понимаю некоторые (довольно разнородные, не к чести моей будь сказано) категории. В первую очередь модальные глаголы и наречия: «можно», «нужно», «возможно», «должно», «необходимо» и другие подобные. Их каким образом обозначать, из каких базовых понятий выводить?
А выводить ли? Не проще посчитать их характеристикой одушевленных вещей, раз «можно», «нужно» и т.п. способны относиться к любому из одушевленных существительных без ограничений? Задачка довольно нестандартная, но давайте попробуем.
В первую очередь определимся со шкалой. Почему шкала? Потому что, раз модальные части речи — характеристики, логично предположить, что их можно выстроить в дискретный ряд, который в целях улучшения дизайна следует закруглить в шкалу. Деления на такой шкале не должны быть слишком мелкими, чтобы их было удобно различать на удалении. Классический образец– циферблат часов.
Сделаем что-то похожее, но ограничимся 8 делениями, поскольку 12 делений на часовом циферблате различать не слишком удобно.
Идея состоит в том, чтобы обозначать модальность частей речи указателями на цифирь.
Основная сложность в отыскании приемлемой классификации — такой, чтобы классификация была корректной и не была избыточной, то есть не пересекалась с иными задействованными в гингве способами словообразования.
После нескольких безуспешных прикидок я выдавил из своего мозга такую — очень несовершенную, конечно, — шкалу модальности:
- согласие,
- сомнение,
- возможность,
- предположение,
- отказ,
- долженствование,
- желание,
- повелевание.
Безусловно, она требует запоминания: формализовать шкалу наглядным способом мне не удалось.
При использовании шкалы получаем:
Вместо стрелки, которая уже навязла в зубах, использован круг. Ну, а чего ж вы хотите, это ж необъятный космос, в котором обитают яркие космические индивидуальности! Они никогда не сделают так, как привычно нам, землянам, а поступят по-своему, по-инопл
